В настоящее издание вошли три наиболее значительных работы известного философа и политического мыслителя русского зарубежья И.А.Ильина (1883–1954), которые дают целостное представление о его философских, этических и политических взглядах.
Значение философии состоит в том, что в ней осуществляется наиболее полное и непосредственное приобщение к подлинной духовной реальности. Все остальное в жизни и духовной культуре содержит опыт приобщения к высшей реальности только в частичной, затемненной, искаженной форме и поэтому неизбежно предполагает «просветление», углубление до философского опыта. В связи с этим наряду с понятием акта очевидности Ильин будет использовать как эквивалентные ему понятия «философский акт» и «философский опыт». Только в работах последнего периода творчества эти понятия будут вытеснены понятиями «религиозный акт» и «религиозный опыт». Особенно подробно акт очевидности, философский акт анализируется в трех работах (представляющих собой тексты речей), сведенных Ильиным в книгу «Религиозный смысл философии»
Чудесная книга! Наверное, у меня просто не хватит слов, чтобы о ней написать то, что я чувствую после прочтения. Я не могу привести ни одну цитату, ибо здесь ничего нельзя вырвать из контекста. Эта книга - радость, мудрость, искренность, свет... Это песня, исходящая из сердца и проникающая в сердце, минуя мозг. Она попала ко мне в руки именно тогда, когда я больше всего в ней нуждалась. Какие-то моменты в ней мне оказались особенно близки, т.к. я их либо уже пережила, либо как раз сейчас переживаю и ищу ответы на мои внутренние противоречия. Кажется, ответы постепенно находятся.
А книгу я занесла в "любимые".
Чудесная книга! Наверное, у меня просто не хватит слов, чтобы о ней написать то, что я чувствую после прочтения. Я не могу привести ни одну цитату, ибо здесь ничего нельзя вырвать из контекста. Эта книга - радость, мудрость, искренность, свет... Это песня, исходящая из сердца и проникающая в сердце, минуя мозг. Она попала ко мне в руки именно тогда, когда я больше всего в ней нуждалась. Какие-то моменты в ней мне оказались особенно близки, т.к. я их либо уже пережила, либо как раз сейчас переживаю и ищу ответы на мои внутренние противоречия. Кажется, ответы постепенно находятся.
А книгу я занесла в "любимые".
Погружение
Это особая форма литературы - медитативное, спокойное проникновение в суть явления, не полыхающее оригинальностями и афористичностью. При поверхностном взгляде, при спешке текст покажется слишком очевидным, не заслуживающим внимания.
Но не обманывайся, читатель.
Иван Александрович Ильин идет ровной, прямой тропинкой в самую глубь - в чащу, за которой обрыв, а там...
"Волна вослед волне о берег биться"
Если мы хотим погрузиться в воду, у нас два пути. Можно медленно зашагать прочь от берега, постепенно вручая водоему всего себя - от лодыжек до макушки. Можно махом ворваться в стихию, разметая брызги или вонзаясь в гладь - предварительно воспарив над ней с помощью какой-нибудь кочки.
Если бы хотим погрузиться в понятие/предмет/явление/событие, в нашем распоряжении все те же два пути. Со вторым поможет разве что поэзия, язык которой - лишь наполовину человеческий и которая поэтому способная подбросить вас в воздух и метнуть в нужную сторону как бумажный самолетик.
Ильин идет первым путем. Он берет предельно простую, почти неделимую тему - и входит в нее как входят в холодную воду, передвигаясь так медленно, как только возможно. Через очевидные описания, переживания и характеристики мы прекращаем искать в описываемом что-то новое, нам доселе неизвестное и открываемся восприятию описываемого как такового. Ильин, если хотите, не говорит о том, какие удивительные стороны есть, например, у океана. Он говорит о том, что такое океан. Прежде чем понять, что луна похожа на лицо, я должен понять, что она похожа на круг. Созерцание обращено не только на вспышки, но и на ровный свет.
В связи с описанным выше книга не читается с наскоку, ее надо дозировать. Если превратить путешествие по тексту в полет, эффект вдумчивого присутствия может исчезнуть. Откройте ее как окно - и смотрите на рассвет. Потом закройте - и дождитесь готовности увидеть закат. Через какое-то время обратитесь к саду, погруженному в ровное дыхание ночи. Еще через какое-то вдохните в себя жаркие ароматы полудня. Не превращайте созерцание в калейдоскоп или водопад.
Каждый думающий человек просто обязан хотя бы изредка прибегать к методу "созерцания по Ильину": садиться напротив привычного и "понятного" явления - и вникать в него, мысленно перетекая в самую его сердцевину, входя в него как в дом с множеством комнат и коридоров, ближние из которых нам могут быть и вправду знакомы, но не пройдя которые вглубь не попадешь. А что там, в глубине - Бог знает.
Пожалуй, до религиозной философии ещё нужно дорасти, и читатель - один из тех, кто находится на данный момент в процессе роста и по этой причине не может оценить льющуюся через край доброту и согревающий свет, исходящий от книги.
Стоит заранее оговориться, что изложенное ниже мнение до крайности субъективно и не претендует на истинность.
Тем не менее, произведённое книгой впечатление неприятно удивило читателя: вместо ожидаемого ощущения лёгкости и полёта, чувства внутреннего единства со всем миром, всеобъемлющих любви и доброты, навеваемых, к примеру, Уолденом , зрителя преследовало ощущение отупляющего недоумения.
Несмотря на бесконечные оды любви, справедливости, щедрости и иным добродетелям, повествование автора производит скорее впечатление назидательной беседы, нежели искреннего чистосердечного рассказа о собственном опыте, о пережитом и переживаемом изо дня в день откровении, о таком понимании жизни, которого придерживается философ. В отличие от уже приводимого для сравнения Торо или Цицерона , в данной книге ясно прослеживается давление автора, его желание навязать читателю своё единственно верное мнение, а не просто этим мнением поделиться, как принято среди добрых друзей, наряду с этим книга не лишена осуждения (притом осуждения холёного, острожно заискивающего) того и тех, кто по разным причинам не разделяет убеждений автора и его морально-этических ценностей.
Эта убеждённость в исключительной непоколебимости собственных взглядов, притом вроде бы не навязываемая прямым текстом, но читаемая между строк, создаёт в целом отталкивающее впечатление от в целом богатой и мудрой книги.
Религиозная направленность данного сочинения произвела на читателя совсем не то благотворное действие, которое, вероятно, задумывалось. Считающий веру чем-то глубоко личным и неприкосновенным, зритель всякий раз весьма резко, грубо и ханжески реагирует на всевозможные попытки давления или простого обсуждения этих сокровенных воззрений.
Быть может, читатель недостаточно хорошо подготовился для знакомства с текстом и принял искренность за морализаторство, а радость от познания Божественной любви за безвкусные поучения, однако в настоящий момент слушателю куда проще приобщиться к внутреннему единству и гармонии с миром, используя тексты, как это ни парадоксально, популяризаторов естественных наук и западных философов. Возможно, иным читателем в знакомстве с произведением повезёт больше.
Книга очень хорошая, очень теплая. Очень от сердца, очень православная. В этом ее плюс и в этом же для меня ее минус. При отсутствии внешних догматов во многом догматична внутренне. На глубокие мысли и выводы - столько же спорных и сомнительных. Но ней много света... мира... тепла.
Книга прочитана в рамках "Книжного путешествия"
Очень глубокая и светлая книга. После таких книг на душе становится хорошо и спокойно. Читаешь и прислушиваешься к тихой-тихой песне собственного сердца и так радостно от того, что в повседневной суете она еще не умолкла. Едва тлеющая в душе искра веры начинает разгораться и мир уже не кажется таким бессмысленным и жестоким. Знаю, что еще не раз перечитаю эту книгу ведь она помогает жить и не отчаиваться.
Если я действительно хочу добра, т. е. такого, что оправдано перед лицом Его любви и совершенства, то я смело и уверенно могу просить Его о помощи. И первая помощь, о которой я могу молиться, это умудрение и озарение души моей в деле выбора и служения: чтобы мне было дано верно отличать добро от зла и неошибочно желать лучшего, совершенного; чтобы мне было даровано чистое созерцание, верное различение, истинное познание и окончательное предпочтение. Мне необходима уверенность в том, что я действительно узнал Его Дело и действительно служу Ему любовью и волею. И если я в этом уверен, тогда я могу просить о помощи, молиться "с дерзновением" (Первое Послание Иоанна 5, 14) и спокойно надеяться: "помоги мне в служении Делу Твоему"... Человек, следующий голосу своей христианской совести, молится с великой уверенностью: ибо он молится вместе со своей совестью, от нее и за нее.
Никакая молитва не исключает моих собственных усилий и не делает их излишними: моя любовь, мое желание, мой труд, моя борьба должны служить тому делу, о котором я молюсь. Если это дело действительно хорошее и верное перед лицом Божиим, то я должен вкладывать в него свои силы, служить ему, бороться за него, идти против угроз и на всякую опасность. Тогда я молюсь самым служением моим; тогда со мною молятся моя любовь, моя воля, мое мужество и мое верное стояние; тогда я уверен, что служу всеми силами Божьему делу и что моя молитва будет услышана. Господь откроет мое духовное око, чтобы я мог видеть ясно и верно; очистит мое сердце, чтобы я искренно любил совершенное; укрепит мою волю, чтобы я не изнемог на пути и не пал духом; и направит мои шаги, чтобы я не попал на ложные пути и не заблудился. И если бы моей силы оказалось недостаточно, если бы всех наших человеческих сил не хватило бы, тогда, по молитве нашей, небесная сила сделала бы достижимым недостижимое.
Поистине, это один из основных законов нашего мира, что все существа и все вещи несовершенны и должны восходить к совершенству в борьбе и страдании. Значение этого закона так велико и глубоко в жизни и творчестве людей, что настоящая зрелость человека начинается лишь с того момента, когда он продумает и прочувствует этот закон во всех его последствиях и выводах. Все, что есть хорошего, значительного, непреходящего, а особенно гениального и божественного в человеческой культуре,- все могло быть создано человеком только в страдании, все должно было быть заслужено и оправдано им. Это и имел в виду глубокомысленный чешский мистик Якоб Бёме, когда говорил, что качество родится из муки...
Скажу тебе по совести, что самая мысль об окончательном, бесследном исчезновении моей духовной личности кажется мне бессмысленной, слепорожденной и мертвой. Эту «возможность» я переживаю как нелепую и отпетую невозможность, которую даже обсуждать не стоит, ну, приблизительно так, как если бы кто-нибудь начал рассуждать о темном свете, о бессильной силе или о небытии бытия.
Искусство сносить лишения требует от человека двух условий.
Во-первых, у него должна быть в жизни некая высшая, всё определяющая ценность, которую он действительно больше всего любит и которая на самом деле заслуживает этой любви. Это и есть то, чем он живет и за что он борется; то, что освещает его жизнь и направляет его творческую силу; то, перед чем все остальное бледнеет и отходит на задний план... Это есть священное и освящающее солнце любви, перед лицом которого лишения не тягостны и угрозы не страшны... Именно таков путь всех героев, всех верующих, исповедников и мучеников...
И во-вторых, человеку нужна способность сосредоточивать свое внимание, свою любовь, свою волю и свое воображение — не на том, чего не хватает, чего он «лишен», но на том, что ему дано. Кто постоянно думает о недостающем, тот будет всегда голоден, завистлив и заряжен ненавистью. Вечная мысль об убытках может свести человека с ума или уложить в гроб; вечный трепет перед возможными лишениями унижает его и готовит его к рабству. И наоборот: тот, кто умеет с любовью вчувствоваться и вживаться в дарованное ему, тот будет находить в каждой жизненной мелочи новую глубину и красоту жизни, как бы новую дверь, ведущую в духовные просторы; или — вход в сокровенный Божий сад; или — колодезь, щедро льющий ему из глубины бытия родниковую воду. Такому человеку довольно простого цветка, чтобы коснуться божественного миротворения и изумленно преклониться перед ним; ему, как Спинозе, достаточно наблюдения за простым пауком, чтобы постигнуть строй природы в его закономерности; ему нужен простой луч солнца, как Диогену, чтобы испытать очевидность и углубиться в ее переживание. Когда-то ученики спросили Антония Великого, как это он видит Господа Бога? Он ответил им приблизительно так: «Ранним утром, когда я выхожу из моей землянки в пустыню, я вижу, как солнце встает, слышу, как птички поют, тихий ветерок обдувает мне лицо — и сердца мое видит Господа и поет от радости...»