Рецензии на книгу «Самопознание» Николай Бердяев
Бердяев, будучи потомственным аристократом не стал подобно князю Кропоткину демонстративно упрощаться, а как-то всё-таки постарался держаться аутентично своему происхождению в рамках существовавших возможностей конечно. Тем не менее с репрессивной машиной государственного правосудия он успел немного «пообщаться» как до революции 1917 года, так и после, правда в несколько «оранжерейном» виде: в первом случае –в виду мажорного происхождения, во втором –в виду уже явной философской известности:
-«Когда меня арестовывали и делали обыск, то жандармы ходили на цыпочках и говорили шепотом, чтобы не разбудить отца. Жандармы и полиция знали, что отец на «ты» с губернатором, друг генерал-губернатора, имеет связи в Петербурге».
-«По окончании допроса Дзержинский.. обратился к Менжинскому: «Сейчас поздно, а у нас процветает бандитизм, нельзя ли отвезти господина Бердяева домой на автомобиле?»».
Но это мы немного отвлеклись, процитировав, правда слова автора всё-таки из этой же рецензируемой книги.
Бердяев числится нынче (впрочем, как и раньше уже стал) настоящим классиком мировой философии, в том числе как один из важных представителей экзистенциализма. В книге этой интересных (в том числе прото парлептипных) мыслей много, подробно разбирать все нюансы в короткой рецензии бесполезно, приведём лишь ниже, как обычно несколько важных и ключевых, как мне представляется, отрывков-цитат.
-«Меня интересуют не столько характеристика среды, сколько характеристика моих реакций на среду» (с.13)
-«Никогда и никто не натолкнул меня на занятия философией, это родилось изнутри» (с.27)
-«Вернее было бы сказать, что я люблю не жизнь, а экстаз жизни, когда она выходит за свои пределы» (с.39) –и я бы подписался под таким (ницшеанским по духу) воззванием.. поэтично же, разве нет?
-«Я, в сущности, всегда мог понять Канта или Гегеля, лишь раскрыв в себе самом тот же мир мысли, что у Канта или Гегеля» (с.55) – очень важный (для меня например) момент: именно –через автора я, как и он «снимаем» текст..
-«Предел инфернальной скуки, когда человек говорит себе, что ничего нет… Интересен лишь человек, в котором есть прорыв в бесконечность». (с.63)
-«Смысл должен быть соизмерим с моей судьбой..» (с.356)
-«Оптимизм и пессимизм одинаково формы детерминизма, одинаково противоречат свободе». (с.362)
Открыла обложку этой книги - и просто волной накрыли воспоминания о том времени - студенческом и постстуденческом (а точнее, о первых года семейной жизни с мужем-историком) - когда запоем читались Бердяев, Лосев, Лев Гумилев...
Эх, какое было время! Глубокий философский смысл виделся в каждом слове, в каждой фразе, приятно было видеть и озвучивать параллели, ассоциации, отсылы к каким-либо философским трактатам... Эх, было время.
В остатке имею большой интерес к философствующим людям, к философствованию в художественных произведениях, а также к вопросам диалектики и метафизики.
Конкретно данная книга - подзаголовок ее "Опыт философской автобиографии" - написана доходчиво и очень...проникновенно, что ли, если можно так сказать о нехудожественном произведении. Очень вдумчиво и непредвзято автор буквально препарирует все процессы, которые происходят в сознании и душе мыслящего человека на фоне общественных катаклизмов.
UPD: Я увидела тег к книге "самокопание". Улыбнулась и согласилась: да, это именно оно, но на каком высоком уровне выполненное!!!
Уже несколько моих знакомых возмущены «нескромностью Бердяева» — как, дескать, не стыдно о себе столько писать, да еще и с таким зашкаливающим самомнением!..
Тут как раз вспомнилась сцена из «Иронии судьбы». Когда друзья требуют у Лукашина и Нади «прекратить обниматься», а они не прекращают, один резюмирует: «Тебя раздражает, что они обнимаются? Меня нет».
Это к тому, что меня не раздражает авторское сугубое самопознание, абсолютно. Наоборот. Еще не каждому дано целую книгу написать о себе — да так, чтобы «самость» была не целью, а средством поиска источников духовного смысла.
У Бердяева все выглядит не совсем как обывательское самомнение и самолюбование. Он философ, а у таких людей мозг вообще по-другому устроен, принципиально по-другому. И то, что у обычного человека хвастовство, у философа — способ обдумывания, добывания сути. Тем и интересен этот чужой философский экскурс «в себя». Зато в результате становится легче понять, что такое, например, эти неуловимые бытовым умом «экзистенциальность» и «трансцендентность». Через личность это понимать гораздо проще, чем отвлеченно. Хотя, конечно, чтобы вполне осознать, о чем говорит Бердяев, надо гораздо, гораздо больше знать об истории, религии и культуре, чем знаю я.
Пожалуй, самое интересное было — найти некоторые черты сходства в человеческих состояниях, убедиться, что бывает унисон восприятий, встретить ответы на вопросы о причинах возникновения личных черт характера и принципов (которые почитала только своими — ан нет).
Мне очень близка красная линия книги, которую условно могу определить как «свободноличностный антиколлективизм» (но у меня не бердяевский протестно-деятельный, а свой, поспокойнее).
Очень остро Бердяев воспринимает клерикализм (я так же отношусь, пусть и не деятельно). По-моему, это явление, если разрастается, умерщвляет Церковь, по-паучьи высасывает ее суть, оставляя только оболочку. (В России как раз это и происходит, увы.)
Цитата из книги:
Ищут не правды, а порядка и сильной власти. В православном зарубежье обнаружились клерикальные настроения, которых в прошлом у нас не было. В православии не было клерикализма, который вдруг начали утверждать как единственно истинное православие. Епископы и священники были почти обоготворены. Если какой-нибудь епископ старой формации не склонен был преувеличивать своего авторитета, то молодежь была недовольна и требовала от него авторитарного иерархического сознания, то есть, в сущности, подчинения сознанию молодежи. Большая часть эмиграции рассматривала Православную церковь как орудие желанного государственного порядка. Утверждался примат политики над духом, как в православии императорском. Это саддукеи.
Еще, читая, можно вдоволь повозмущаться какой-нибудь трактовкой чего-нибудь, каким-нибудь инаковым описанием явлений. Например, вот этого никак не хочу принять:
У меня была несимпатия к успокоенному, довольному религиозному типу, особенная антипатия была к религиозному млению и к мещанскому религиозному комфорту. Нужно еще сказать, что мечтательность у меня всегда была сильнее непосредственной душевности. Я все-таки более всего человек мечты. Но эта мечтательность связывается у меня с суровым религиозным реализмом, отвращением от сентиментально-идеалистической, прекраснодушной религиозности.
Что такое? Что плохого в радости от чувства единения с Церковью, от ее принятия? Почему прекраснодушие в религии представляется антонимом религиозного реализма? Видимо, такое мнение может возникать, если воспринимать Церковь только как политический институт. Но это восприятие противоречит авторским же антиклерикальным взглядам.
Кстати, автор уже в начале книги расставил точки над i в вопросе противоречивости:
Очень поверхностно и наивно удивление перед противоречиями человека. Человек есть существо противоречивое. Это глубже в человеке, чем кажущееся отсутствие противоречий. Я усматриваю в себе целый ряд сплетающихся противоречий.
Мне очень не понравилась глава о творчестве. Что-то есть в ней не то, какая-то ошибка и выпадение из ряда, но я так и не смогла понять, в чем именно сбой (это тоже от недостатка знаний).
В книге множество важных примет времени. История живьем и в лицах. Многим известным современникам автор дал описания, от которых немеешь в удивлении. Но книги пишут люди, а Бердяев просто один из них. Он и сам говорил, что то, что окружающие в свою очередь пишут о нем, и близко к правде не стоит.
Интереснейшие главы — о пятилетней жизни при советском строе, о жизни после высылки за границу, глава-дополнение о 40–46-х годах. Невозможно было оторваться от чтения типологического сравнения русских и западных европейцев и видов национализма, от описаний различных идейных и религиозных течений в эмиграции. Богатейший материал.
Заметен неважный язык.
В оформлении своей мысли, в своем отношении к писанию я не артист, интересующийся совершенством своего продукта.
Но поскольку это не роман, такой недостаток можно признать несущественным.
О емкости. «Самопознание» переполнено ценными или просто интересными или близкими мне мыслями, все хочется привести. Перепишу хотя бы несколько:
«Наш мир, которым для слишком многих исчерпывается реальность, мне представляется производным. Он далек от Бога. Бог в центре. Все далекое от Бога провинциально. Жизнь делается плоской, маленькой, если нет бога и высшего мира»
«…я хотел узнать и определить, что такое "православие". В результате долгого пути я принужден сознать, что православие неопределимо, гораздо менее определимо, чем католичество и протестантизм»
«В центре моего религиозного интереса всегда стояла проблема теодицеи. В этом я сын Достоевского. Единственным серьезным аргументом атеизма является трудность примирить существование всемогущего и всеблагого Бога со злом и страданиями мира»
«Когда я, будучи марксистом, сидел в салоне Браницкой, то я не предполагал, что из марксизма могут произойти такие плоды»
«…я принадлежу к людям, которые отрицательно реагируют на окружающую среду и склонны протестовать. Это также форма зависимости»
«Все военное было для меня нестерпимым, ибо делало человека подчиненной частью коллективного целого»
«Я страшно боюсь болезней, болезни внушают мне почти мистический ужас. Ошибочно было бы объяснять это страхом смерти. Если я боюсь смерти, то не столько своей, сколько близких людей. Я боюсь именно болезней, заразы, всегда представляю себе дурной исход болезни. Мое сильно развитое воображение направлено в худшую сторону»
«Я не помню, чтобы меня когда-либо наказывали. Вероятно, из гордости я себя держал так, чтобы не было и поводов для наказания»
«Гордостью же можно объяснить, что я, в конце концов, мало честолюбив и славолюбив»
«Дурной нравственный запах мучит меня не меньше, чем дурной физический запах»
«Я почти никогда не обижался. Состояние ободранного самолюбия мне было понятно, и меня очень отталкивало это состояние в людях»
«… и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его закона»
«…субъективное объективно, объективное же субъективно, ибо субъект есть создание Бога, объект же есть создание субъекта»
«Жалостливость и заботливость соединялись у меня с эгоистическим самосохранением. Я часто прятался от жалости, избегал того, что могло вызвать острое сострадание. Я презирал в себе это свойство. Это было неисполнением евангельских заветов. Моя жалость оказывалась не добродетелью, а слабостью. Но я очень любил и ценил в жизни людей активную излучающую доброту»
«Человек не может, не должен в своем восхождении улететь из мира, снять с себя ответственность за других. Каждый отвечает за всех. Возможно лишь общее спасение для вечной жизни. Свобода не должна стать снятием ответственности за ближних».
«Ленин философски и культурно был реакционер, человек страшно отсталый, он не был даже на высоте диалектики Маркса, прошедшего через германский идеализм. Это оказалось роковым для характера русской революции — революция совершила настоящий погром высокой русской культуры»
«У меня нет дара дружбы, я не способен уделять людям много внимания и у меня нет никакой потребности водительствовать душами»
«…я твердо стою на том, что преодоление самоутверждения и гордыни есть главное в христианстве. Это самоутверждение и гордыня скрываются и за смирением»
«У меня не было особенных симпатий к имяславству, но меня возмущали насилия в духовной жизни и низость, не-духовность русского Синода»
«Он [отец Алексей Мечев], между прочим, говорил, что не следует рассчитывать ни на какие интервенции и военные насилия для свержения большевизма, а исключительно на духовный переворот внутри русского народа. Рассказывал о красноармейцах, которые приходили по ночам к нему каяться»
«Мне глубоко антипатична точка зрения слишком многих эмигрантов, согласно которой большевистская революция сделана какими-то злодейскими силами, чуть ли не кучкой преступников, сами же они неизменно пребывают в правде и свете. Ответственны за революцию все, и более всего ответственны реакционные силы старого режима.»«Я также и сейчас думаю, что равенство есть метафизически пустая идея и что социальная правда должна быть основана на достоинстве каждой личности, а не на равенстве.»
«…перевоплощение людей — одно из самых тяжелых впечатлений моей жизни. Я видел эти перевоплощения и в революционерах, занявших видное положение в советской власти. Вспоминаю о X., которого я хорошо знал, когда он был в революционном подполье. Он мне казался очень симпатичным человеком, самоотверженным, исключительно преданным своей идее, мягким, с очень приятным, несколько аскетического типа лицом. Жил он в очень тяжелых условиях, скрывался от преследований, голодал. В нем было что-то скорбно-печальное. Этого человека совершенно нельзя было узнать в советский период. у него совершенно изменилось лицо. Он разжирел, появилась жесткость и важность. Он сделал советскую карьеру, был советским послом в очень важном месте, был народным комиссаром. Перевоплощение этого человека было изумительное. Это очень остро ставит проблему личности. Личность есть неизменное в изменениях. В стихии большевистской революции меня более всего поразило появление новых лиц с небывшим раньше выражением. Произошла метаморфоза некоторых лиц, раньше известных. И появились совершенно новые лица, раньше не встречавшиеся в русском народе. Появился новый антропологический тип, в котором уже не было доброты, расплывчатости, некоторой неопределенности очертаний прежних русских лиц. Это были лица гладко выбритые, жесткие по своему выражению, наступательные и активные. Ни малейшего сходства с лицами старой русской интеллигенции, готовившей революцию. Новый антропологический тип вышел из войны, которая и дала большевистские кадры. Это тип столь же милитаризованный, как и тип фашистский»
«Я понял коммунизм как напоминание о неисполненном христианском долге. Именно христиане должны были осуществить правду коммунизма, и тогда не восторжествовала бы ложь коммунизма»
«Я принадлежу к сравнительно редким людям, для которых всякий иностранец такой же человек, как и мой соотечественник, все люди равны, и в своем отношении к ним я не делаю никакого различия по национальностям. Я могу иметь свои симпатии и несимпатии к национальным типам, но это не определяет моего отношения к отдельным людям. Отталкивает меня лишь национальное самомнение и национальная исключительность и более всего отталкивает в русских. Остро отрицательную реакцию во мне вызывает антисемитизм. Русский национализм был для меня максимально неприемлем. Но сам я горячо люблю Россию, хотя и странною любовью, и верю в великую, универсалистическую миссию русского народа. Я не националист, но русский патриот»
И там еще много интересного.
Пленник свободы
Много лет эта книга стояла на полке, чтобы быть наконец прочитанной в ДП! Приобретала я ее, только чтобы хоть каким-то боком окунуться в так называемую "русскую философию" и прокачаться в "самопознании" ̶в̶р̶у̶ ̶я̶ ̶в̶с̶е̶,̶ ̶к̶а̶к̶а̶я̶ ̶р̶у̶с̶с̶к̶а̶я̶ ̶ф̶и̶л̶о̶с̶о̶ф̶и̶я̶,̶ ̶э̶т̶о̶ ̶ж̶е̶ ̶Б̶е̶р̶д̶я̶е̶в̶,̶ ̶к̶а̶к̶ ̶б̶е̶з̶ ̶н̶е̶г̶о̶ ̶в̶ ̶б̶и̶б̶л̶и̶о̶т̶е̶к̶е̶?̶!̶
В предисловии Николай Александрович пытается дать определение книге, которая вроде как и автобиографическая, но при этом о каких-то конкретных событиях говорит расплывчато, будто это необязательно - вся жизнь Бердяева является лишь фоном, на переднем плане только мысль, но мысль эта так подана...будто это автобиография мысли вообще. Да, не дневник, а поток самоанализа. Словно человек сидит перед тобой и говорит обо всем наболевшем, о всех своих думах, и во все это остается только погружаться и находить что-то знакомое.
Каждая глава ("Я и мировая среда", "Одиночество", "Творчество", "Моя окончательная философия", et cetera) - это очередное "я" Бердяева. Постоянное "да" и "нет", вечное "или", которое так путает читателя, что про Николая Александровича после чтения уже никакими штампами не обрисуешь.
Он - одинокий волк, ищущий общества людей. Борец, бунтарь, интеллигент, спорщик обо всем на свете, где главное - сопротивляться всему, что так манит и греет других. Противник конечности, поклонник вечности. Так много противоречивого, так много сложного о себе самом. И вот верю, что Бердяев "самопокопался" так, что понятен только сам себе, другим лишь сделав одолжение судить по маскам, которые он предоставлял.
Я не пишу ни для исповедующего меня священника, ни для психоанализирующего меня врача Я задаюсь целью совершить акт экзистенциального философского познания о себе, осмыслить свой духовный путь. Плохо лишь то, что я не выдерживаю стиля, пишу смешанно и слишком свободно.
Многие мысли Бердяева обязательно посещали любого человека, и "Самопознание", в принципе, этим и интересна. Но здесь нет какого-то литературного откровения, нет философского наставления, лишь перечисление всех фактов, которые открыл в себе автор. Книга не для знакомства с философией (для себя я не нашла ничего важного), но вполне будет полезна увлекающимся и любителям чужих мыслительных процессов. "Самопознанию" не стоит ставить звездочки (Бердяев хитро открестился от какого-либо оценивающего мнения еще в предисловии), потому что не может сильно уж понравится/не понравится. Это был любопытный опыт, но определенно с русской философией знакомиться нужно не с нее.
Эта книга Н.А. Бердяева - не просто попытка создания нового жанра, названного им "философской автобиографией", но и подлинная исповедь известного русского философа. Однако, в отличие от своих предшественников (Блаженного Августина, Ж.-Ж. Руссо)), автор не раскрывает перед нами многочисленных подробностей своей жизни, особенно ее низких сторон. Речь здесь все же идет больше не об истории души, ее диалектике, но о становлении личности философа, его мировоззрения. Этот духовный путь прослеживается - вы не поверите - не с самого рождения автора, а много раньше, с его родословной. И это не случайно, поскольку преодоление родового принципа не столько как сословного, сколько духовного принципа является одним из ключевых элементов философии Бердяева. Именно из этого преодоления, из этой борьбы и рождается подлинное Я человека.
Вообще тема борьбы человека как воинского, аристократически освещенного служения, наряду с его разночинно-марксистской сторой, выступают одними из главнейших установок автора. Такое парадоксальное сочетание столь противоположных мировоззрений не должно удивлять читателя. И это объясняется не только непростыми взаимоотношениями философа как с миром аристократии, к которому принадлежали его предки, и миром революции, в который он вошел по собственной же воле, но, прежде всего, кругом его чтения. Иногда даже еще до прямого называния имен русских или зарубежных классиков, можно заметить, как стиль Бердяева переходит от свойственного ему, по выражению одной моей знакомой, "тавтологического пафоса" к интонациям Толстого или, еще заметнее, Достоевского, особенно сильно повлиявшего как на язык, так и на мировоззрение философа, посвятившего немалую часть своего времени творчеству этого писателя. И действительно, нельзя не увидеть в стремлении русского философа свободы тех черт независимости от всех и вся, свойственных, скажем, Подпольному человеку. В этом смысле совершенно показательна и удивительна его личная оценка Октябрьской революции, опирающаяся исключительно на индивидульный опыт, которым много определялось.
Однако в тоже время, при всей похвальности этого стремления к полной независимости от всех внешних условностей, меня не оставляет ощущение того, что где-то, в какой-то момент своей жизни, философ как сторонник подобного рода персонализма, совершил ошибку в своей личной жизни... Об этом не сказано почти ничего, поскольку автор-повествователь данного произведения, как он сам отмечает, более обращает внимание не на реальную жизнь, сколько на жизнь за пределами нашей земной реальности, на мир идей и абстракций, обитавших в других людях, окружавших его -- его коллег-философов, его жены и еще кое-кого. Об этом можно лишь догадаться, сложив вместе основную часть "Самопознания" и прилагаемых к нему в издании 1991 года воспоминаний. И тут начинаешь поистине философски и искренне задаваться вопросами о свободе личности, о ее независимости и той степени, в которой и то, и другое допустимо при решении самых земных, житейских дел. Так, полностью отстраняясь от реальности, осознав свою непричастность к нему, мы мы, в конце концов, преодолеваем это отчуждение от нее.
Да-да. Я тоже начала читать Бердяева с его автобиографии.
После прочтения неоднозначные чувства. Не знаю как "другие люди", но я, читая биографию просто не могу обойтись без сравнения автора этой самой биографии с собой. И вот здесь, сравнивая, я натыкаюсь на противоречия. Ибо та часть Бердяева, которая мне близка, а именно его направленность внутрь себя, очень меня привлекает и воодушевляет. Остаток же, вызывает у меня от чувства от нейтральных до (местами) неприязни. При этом даже неприятные мне свои качества Бердяев описывает не теряя авторитета. И это так странно читать и чтить автора, который пишет о том, что внимание ему не нужно (еще при жизни он был замечен и получил его в достатке). Книга поделена согласно временным рамкам. Две дополнительные главы о времени (1940-47 гг.) после первого ее издания очень кстати. Они становятся хорошим окончанием для книги, даже лучшим, чем первое.
Мне пришлось жить в эпоху катастрофическую и для моей родины, и для всего мира. На моих глазах рушились целые миры и возникали новые. Я мог наблюдать необычайную превратность человеческих судеб. Я видел трансформации, приспособления и измены людей, и это, может быть, было самое тяжелое в жизни.
Я сидел четыре раза в тюрьме, два раза в старом режиме и два раза в новом, был на три года сослан на север, имел процесс, грозивший мне вечным поселением в Сибири, был выслан из своей родины и, вероятно, закончу жизнь в изгнании.
И в этой книге об этом нет практически ни слова. Ну, или очень мало. Я вообще имею некоторую слабость до автобиографий. Очень уж мне любопытно, что о себе думает и мыслит деятель. Что, по его мнению, является важнейшим в его жизни и градация его убеждений и взглядов, его личные трагедии и катастрофы. Конечно, у автобиографий две стороны: одна сторона – это мысль, что лучше напишет о жизни лица само это лицо, с другой же стороны – мысль, что автор сам напрасно о себе налжет, даже и не думая о том, что лжет, потому что не всегда верно то, что человек о себе думает и чем он является на самом деле. И в данном случае Бердяев проповедует крайний субъективизм в своей автобиографии и не пытается преподнести объективный взгляд со стороны на самого себя. Но в этом субъективизме будет побольше истины, чем в “исповеди” Жан-Жака Руссо.
Не пытаясь привлечь внимание читателя к своей внешней стороне жизни, которая непременно была разнообразна и богата событиями, он направляет взор читателя на свой внутренний мир, на свою суть, на градацию и изменение своих взглядов, на людей, которые на него повлияли, на свою духовную жизнь. И по итогу это оказалось прекраснейшее повествование.
Буквально с первой же страницы “Самопознание” меня захватило. Ещё во время прочтения "Русской идеи" мне показалось, что Бердяев мне очень близок в духовном плане. В "Самопознании" я сразу же наткнулся на очень схожие между мной и автором черты личности и миросозерцания. Я даже принялся подчеркивать в книге черты характера, которые были схожи с моими. И их оказалось огромное множество: своеобразное чувство антисоциальности и чуждости к этому миру, негативное отношение к военным (связанное с общими жизненными событиями), отсутствие чувства иерархического положения людей в обществе, отвращение к стремлению до могущества и власти, большая страсть до шутливости и чувства юмора… Ну и пара цитат под которыми я бы мог подписаться:
К людям у меня была довольно большая личная терпимость, я не склонен был осуждать людей, но она соединялась с нетерпимостью. Я делался, нетерпим, когда затрагивалась тема, с которой в данный момент связана была для меня борьба.
Во мне есть как бы два человека, два лица, два элемента, которые могут производить впечатление полярно противоположных. Я не только человек тоскующий, одинокий, чуждый миру, исполненный жалости к страдающей твари, душевно надломленный. Я также человек бунтующий, гневно протестующий, воинственный в борьбе идей, вызывающий, способный к дерзновению.
Правда в итоге мы разошлись по некоторым ключевым вопросам, но эта схожесть меня несколько поразила. А многие его повороты мысли были мной впитаны и признаны истинными.
Бердяев взял за основу убеждения Достоевского и развил их в собственном ключе, несколько углубил их на свой манер. Он беспрекословно признает его как своего учителя. Его идея о том, что если нет Бога, нет глубины, нет чего-то иного кроме этого мира, то нет смысла вообще ни в чем. Потому что все в этом мире тленно. Эта же идея была частью миросозерцания Федора Михайловича. Да и не только его. Негативный исход этой мысли чуть не довел Толстого до самоубийства. Крайне интересна бердяевская исповедь веры, признание себя православным и в то же время жесткая критика церкви. Его непризнание господства Бога над этим миром, также крайне любопытно. Этим миром, по мысли автора, владеет “князь мира сего”, т.е. дьявол. И этим он оправдывает ужасные трагедии и несчастья многих безвинных существ. И он не принимает ортодоксии в виде Бога-Господина, а принимает веру в виде Бога–освободителя, дарующего истинную свободу. Я не буду описывать все философские выводы к которым пришел Бердяев, но выделю эту, как основную в мировоззрении автора и крайне любопытную.
После прочтения “Самопознания” я по иному взглянул на другую работу автора “Русскую идею”, которую я поначалу воспринял, как учебник философской мысли. Сейчас же я понимаю, что Бердяев через русских мыслителей проводил свою точку зрения, показывал тех и то, что повлияло на него самого, на его взгляды, придавая значимость одним аспектам мировоззрения и оттеняя, “стушевывая” другие. В любом случае и то и то произведение автора меня крайне увлекло и от части поразило и впечатлило. И в голову ненавязчиво вошел вопрос: Где эти современные Бердяевы? Да и вообще, где все эти люди, которых описывает автор, отец Булгаков, Франк и другие. Неужели большевистская революция перечеркнула всю интеллектуальную традицию? Ведь все они были плодом своего времени. И это была прекрасная и интереснейшая культура. А сейчас нет никаких плодов времени и культуры. До революции в России были распространенны многие мистические учения, оригинальные идеи, коммуны толстовцев. Сейчас же ничего подобного нет. И почему сейчас не появляется мыслителей? Конечно, долгие годы русская (советская) мысль была скована диктатурой, а когда режим ослабел, то империя рухнула и ввергла Россию в новую пучину ужаса и за этими событиями, скорее всего, и кроется причины всех негативных черт. А может быть мыслители и есть, да только кому их мыслишки могут сейчас быть интересны? Ведь если верить Бердяеву, то он стал довольно популярным в Европе, переведен на 14 языков и получил признание, которого противился. Ну, хотя бы старых, “почтенных” философов все еще издают и это радует.
P.S.
В разные периоды моей жизни я критиковал разного рода идеи и мысли. Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам истории – бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту “природы” у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти субъекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его закона.
Своеобразная автобиография великого мыслителя скорее напоминает исповедь, в которой он подробнейшим образом описывает свой духовный опыт, свой личный путь познания себя и мира в целом, можно сказать: эволюцию своего мироощущения. Это, как говорит сам Бердяев "автобиография философская, история духа и самосознания". И действительно, здесь нет никаких подробностей личной жизни, воспоминаний детства и юности, лишь только размышления, порой болезненные: о себе, обществе, свободе, истине, творчестве, Боге, православии. Он как будто провел глубокий психологический анализ своей собственной души. Наверное, это очень сложно. Но Бердяев - философ и по профессии и, как он говорит, по призванию.
" Я не поэт, я философ. В книге, написанной мной о себе, не будет выдумки, но будет философское познание и осмысливание меня самого и моей жизни. Это философское познание и осмысливание не есть память о бывшем, это есть творческий акт, совершаемый в мгновении настоящего. Ценность этого акта определяется тем, насколько он возвышается над временем, приобщается ко времени экзистенциальному, то есть к вечности. Победа над смертоносным временем всегда была основным мотивом моей жизни".
"Мне пришлось жить в эпоху катастрофическую и для моей родины, и для всего мира. На моих глазах рушились целые миры и возникали новые. Я мог наблюдать необычайную превратность человеческих судеб. Я видел трансформации, приспособления и измены людей, и это, может быть, было самое тяжелое в жизни. Из испытаний, которые мне пришлось пережить, я вынес веру, что меня хранила Высшая Сила и не допускала погибнуть. Эпохи, столь наполненные событиями и изменениями, принято считать интересными и значительными, но это же эпохи несчастные и страдальческие для отдельных людей, для целых поколений. История не щадит человеческой личности и даже не замечает ее".
Но, не смотря на то, что книга философского плана, читать ее не тяжело, может быть потому, что многие моменты очень близки и понятны. Любопытно было посмотреть на революцию 17-го года глазами философа, лично для себя я многое поняла о том времени.
В целом же, философия Бердяева носит индивидуальный, личностный характер. Он очень большое значение придает именно личностному, духовному росту человека, его духовной эволюции: “истинное решение проблемы реальности, проблемы свободы, проблемы личности - вот настоящее испытание для всякой философии”. Поиск смысла жизни и приобщение к вечности у него стоит на первом месте. Также он очень много размышляет о свободе: “свобода, личность, творчество лежат в основе моего мироощущения и миросозерцания”, о философском познании жизни, о русском культурном ренессансе начала XX века, рассказывает о своих взглядах на марксизм и коммунизм, на христианство и религию. Удивительно, что философ, который должен писать об общих законах жизни в этой книге раскрывает свою собственную душу и говорит только для отдельного человека. И рассуждая о коммунизме, крахе гуманизма, Боге, все равно говорит об индивидуальном, неповторимом, уникальном человеческом духе...потому что
" Священно не общество, не государство, не нация, а человек".
Квинтэссенция «бели-бердяевщины». Подобным образом, кажется, каламбурила З.Гиппиус. Интересно, кто спорит. Но для всех по-разному.
В сущности, траектория русской мысли очень проста. Человек начинает думать и наталкивается на тюремную ограду. Его тело и душа заперты в лагере, где правят уголовники. (А как еще назвать этих элитариев». И не сбежишь. А уедешь - «идентичность» страдать начнет, «ностальгия» будет мучить. Для философии нужна свобода, а ее нет. И всё, остается заниматься самообманом, утешаться суррогатами, самоудовлетворением своего рода.
Кто-то уходит в «боженьку» (так называемая «русская религиозная философия»). Ну,
очень актуально сегодня! Другие умники-эрудиты-головастики находят на Западе какую-нибудь новую интеллектуальную игрушку, и самозабвенно играют в свой «постмодернизм». Посмотрите, какие мы начитанные. Не подходи – забью цитатами! Вот глупые попугаи – кого только не повторяли за последние столетия.
Может ли на этой почве заимствований из культурно иных эпох и состояний родиться национальное философствование? Вопрос риторический.
Мысль в тюрьме может обостриться. Но долго не живет. Еще опыт Боэция это показал.
Вот и наш "философ свободы" туда же. Хотя он физически умер своей смертью. А мог бы и не своей, если бы чекисты-коммунисты вместо "философского парохода" поставили его к стенке. Городил много чуши, кидался мандаринами, но был все-таки довольно оригинален. Жесткого обращения с собой никак не заслужил.
Чего заслуживает страна, в которой так относятся к культурному слою?..
Высшее иерархическое положение в мире-быть распятым за правду
Друг Бердяева -Герцык Е.К. в "Приложениях"уверена:-"Самое для него центральное:идея творчества как религиозной задачи человека...Религиозного оправдания его до Бердяева не было.На религиозном пути утверждалось праведность,любовь,но не творчество...Да,ныне человек в свои руки перенимает дело творчества(мир вступил в творческий период),но не как бунтарь,а как рыцарь,призванный спасти не только мир,но и дело самого Бога."
Федоров Г.П. дополняет:-Борьба со злом...отличает Бердяева...Не смиренное или эстетическое принятие мира как Божественного всеединства(основа русского "софианства"),но борьба с миром в образе падшей природы,общества и человека...нерв его творчества. Бог не есть самодержавный правитель мира...Бердяев верит в Бога,Который,сотворив мир,отрекся от Своего всемогущества ради свободы твари-даже если свобода губительна....Но Бог и не безвластен. Он действует в мире через человека,вдохновляя его,посылая ему свою благодать...Человек может отвергнуть ее...но без нее,без Бога падший человек бессилен,дело его в мире безнадежно....Бердяев верит в сотрудничество Бога и человека,в богочеловечество, пониманию которого научился у В.Соловьева...Своеобразна и бердяевская концепция творчества. Творчество-цель жизни человека на земле...Грехопадение не отменило его призвания,поскольку сохранило свободу...Если христианство есть религия спасения,то это спасение через творчество,а не только через аскетическое очищение от греха...И грешный человек может творить.Грех искажает всякое творчество,но не обесценивает его...Бердяев утверждает в творчестве возможность принципиально нового даже для Бога.Бог хочет от человека продолжения Его творения...в этом смысл трагического эксперимента,каким является создание Богом свободного существа"... Правда,добавляет Федоров, "обреченность всякого человеческого творчества Бердяев называет эсхатологизмом...Бог спасает творчество человека и воскрешает его за гранью истории,в Царстве Божьем".
И,наконец,слово самому автору:-Будьте человечны в одну из самых бесчеловечных эпох мировой истории,храните образ человека,он есть образ Божий.Вся жизнь мира есть ...момент этой мистерии Духа.
Цель жизни-в возврате к мистерии Духа,в которой Бог рождается в человеке и человек рождается в Боге....