Рецензии на книгу «Лекции по зарубежной литературе» Владимир Набоков
1. ВВН может быть просто чудовищно нуден и не читабелен.
2. Лекции о «Мэнсфилд-парке» Джейн Остен и «Холодном доме» Чарльза Диккенса монотонны и не выразительны.
3. Исследование (если это исследование) «Госпожи Бовари» Флобера – безлико и уныло.
4. Разбор «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона, «Превращения» Кафки чуть живее и интереснее, «В сторону Свана» Пруста и «Улисса» Джойса частично, чем смотри п. 3.
5. Преогромнейшее количество предлиннейших цитат только усугубляет впечатление. (Смотри п.1)
6. Остен и Диккенс были включены Набоковым в свой курс по настойчивым рекомендациям Эдмунда Уилсона, американского писателя и литературоведа.
7. Отсюда (смотри п.6) весьма лояльное отношение к работам этих авторов, сделанное под явным нажимом и никак не отражающее его собственное мнение, что лишь аргументирует п.2.
8. Лекции подтверждают ранее полученное впечатление от лекций по русской литературе: пересказ и редкие выводы (зачастую непонятно что объясняющее и для чего сделанные) – не являются литературоведческим анализом и лишь доказывают: как критик Набоков не интересен и не глубок.
9. Сравнивая опять же с лекциями по русской литературе, где ВВН не церемонится с рецензируемыми произведениями и их создателями – такое благожелательное отношение к зарубежной литературе наводит на размышления, не добавляющее доброго отношения к самому автору этих лекций.
10. Удивляет самонадеянность Набокова:
Я не знаю ни одного комментатора, который бы правильно понял эту главу. (о Джойсе)
Знания, которые я стремился вам передать, в сущности, предмет роскоши. (в целом о курсе лекций)
О руке друга.
Набоков гениален, сомневаться цивилизованный человек не станет. После "Лолиты" в девятнадцать, эта мысль заняла нишу азбучных истин. Между: "зимой бывает холодно" и "лошади кушают овес". Ни второй поход за Набоковым в двадцать четыре с больно ударившей "Камерой обскура" и непонятой "Защитой Лужина" не отвратили от этого убеждения; ни оставившие привкус горькой нежности "Другие берега". Просто гений и все. Лужина перечитала в этом году, почти полжизни спустя и теперь это было чистым стилистическим наслаждением. Так точно, атмосферно, ярко, емко, просто, сложно, образно - оглушило и: Как? - подумала, - Как можно было не понять, не оценить тогда?
Между 24 и 45 большая разница, особенно когда не стоишь на месте, потихоньку продвигаясь в сторону внимания и понимания. А потом был "Дар" и: Этого невозможно превзойти на русском языке. Мне рассказывали литературную байку о том, что Битов, прочтя "Дар", на два года перестал писать вовсе, понимая: все, что сможет, будет на порядок хуже. Не знаю, правда ли, как литературный анекдот услышала. так и передаю дальше, за что купила...
Знала прежде о "Лекциях по зарубежной литературе", да как-то все недосуг было прочесть, когда бы ни Фанни Прайс из "Мэнсфилд Парка", которая вспомнилась отчетливо одним осенним утром. Начала о Фанни, протянулась ассоциативная ниточка к набоковским "Лекциям" - с оценкой произведения не вполне согласилась (о, ужас!). И взялась-таки наконец. Нет, не прогадала, Набоков - это всегда стилистическое наслаждение, даже и тогда, когда не полностью совпадаешь с ним в оценках. К мисс Остин, мне показалось, чересчур суров и слегка предвзят. Но он в своем праве. Литература - это страна, в которой каждый сам прокладывает тропы. Не устраивает прямохожая-прямоезжая, по которой уж и поезд пустили - протаптывай собственную через дебри, Бог в помощь.
Эта осень прошла под эгидой набоковских Лекций и ощущение было волшебным. Помните, у Лермонтова в "Мцыри": "И стану думать я что друг иль брат, склонившись надо мной...", нет-нет, хладного пота кончины стирать с моего лба пока не надобно. Рука друга, протянутая к тебе; плечо, на которое можешь опереться; собеседник, много умнее тебя - такое ощущение от "Лекций". И я прошла, опираясь на эту руку, диккенсова "Дэвида Копперфильда" ("Холодный дом" показался не настолько привлекательным), "Превращение" Кафки ( вспомнила сейчас и цветок больной нежности к бедному Замзе набух в душе), джойсова "Улисса". Да, даже и его.
И вспомнила многое, читанное раньше. Взглянув иначе на "Джекила и Хайда", на всех несчастных плененных птиц в романах Диккенса; на бедную глупенькую красавицу Эмму Бовари и ее несуразного мужа; и на мальчика, не желающего засыпать без материнского поцелуя в прустовом "Утраченном времени". Это было хорошо? Бесспорно. Было ли это полезно с точки зрения главного понимания, к которому имеет смысл стремиться - понимания самой себя? Да. разумеется. Есть ли ощущение, что время, проведенное в обществе Набокова, стало временем прекрасной дружбы? А почему нет?
Во всем ли и безоговорочно ли согласна с суждениями и оценками Владимира Владимировича? А вот и нет. В частности - та дрожь по позвоночнику, которая пробегает у талантливого читателя, когда встречает свою книгу, у меня случается и набухающими комочками нежности, как с Замзой; и мгновенным сбивающимся дыханием, а после слезами восторга, как с любимым отрывком Лазарчука или стихами Бродского, или некоторыми местами из самого Мэтра. И это не мешает по-детски ассоциировать себя с героями - практика, снобски осуждаемая великим писателем. И даже искать в книге рецептов от собственных житейских проблем (менее резко, но осуждаемая).
Азбучные истины не всегда верны бывают: лошади с неменьшим удовольствием едят свежий клевер, а зима в некоторых регионах почти не отличается от весны и лета. Но Набоков таки гений. Верно, как то, что сумма углов треугольника всегда равна 180 градусам.
Простите поверхностность и тупое школьное ёрничанье, но при всём уважении к создателю - такое преподавание литературы не есть преподавание. Цитаты курсивом, Владимир Владимирович Набоков сокращается как ВВН.
Примечательной чертой стиля Остен является то, что я называю «ямочкой на щеке», – когда между прямыми информативными членами предложения незаметно вводится элемент тонкой иронии.
Подходит ли термин для высшей расы: писателей-мужчин?
…эпиграмматическая интонация, некий жесткий ритм при изящно ироническом изложении слегка парадоксальной мысли. Речь четкая и чуткая, сдержанная, но при этом мелодичная, густо замешанная и в то же время прозрачная и пронизанная светом: «Для своих лет была она маленькая, личико без румянца, без иных бросающихся в глаза признаков красоты; до крайности застенчивая и робкая, она избегала привлекать к себе внимание; но в ее манерах, хотя и неловких, не ощущалось никакой вульгарности, голосок был нежный, и, когда она разговаривала, видно было, как она мила».
Набор мало значащих эпитетов. Где парадокс: в том, что манеры Фанни были не ловки и не вульгарны одновременно, или, может, в том, что ребёнок мил, когда разговаривает?
Остен по-французски не читала, но научилась эпиграмматическому ритму от изящного, точного и отточенного стиля, бывшего тогда в ходу. Как бы то ни было, но владеет она им превосходно.
Как жалка не только у ВВН предубеждённость против 46-ой Х-хромосомы.
Гаппи отправляется в трактир, возвращается с полной бутылкой джина, и старик «берет ее на руки, словно любимого внука». Увы, вместо слова «внук» уместнее сказать «внутренний паразит».
Возьмите на руки внутреннего паразита. Не получается? Почему?
Паразитирующий на нем Скимпол в лучшем случае – заводная птичка, в худшем же – стервятник.
Дались ВВН эти паразиты. Паразитирующий стервятник с ключиком в заднице – сильный образ, но, увы, ни малейшего отношения к Скимполу не имеющий.
Сцена смерти малыша Джо - это урок стиля, а не сопереживания.
Урок – не то, чему учат, а то, чему учатся.
Должен сказать, что, несмотря на великолепное построение романа, основной просчет был в том, что Эстер дали рассказать часть истории. Я бы ее и близко не подпустил!
Остаётся лишь благодарить Творца, что романы Диккенса создал Диккенс, а не Набоков. Очень понравилось также замечание о переносном аде – это не диккенсовское, это набоковское. Это моё, и се – моё же.
Диккенс далее показывает «изменчивую игру света и тени на кораблях» – и я думаю, что невозможно выбрать и поставить рядом слова лучше, чем он это делает, чтобы отобразить легкие тени и серебристый свет в этом восхитительном морском пейзаже.
А почему и отчего вы так думаете? В силах ли вы ответить на этот вопрос, и если не в силах, то опять-таки почему? Ответ на вопрос по наилучшей методе ВВН: «Создают и формируют человека три силы: наследственность, среда и неизвестный фактор Х. Вторая сила – среда – самая ничтожная из трех, а третья – фактор Х – самая важная». Если у вас другая наследственность и другая среда, не надейтесь сойтись с ВВН во мнениях, вы так и останетесь плебеищем. О факторе Х молчу, чтобы не рассмеяться. Открытие Америки через форточку. Почему всегда Х? Почему не ε , не ζ, не ﻯ?
Роман, в котором ребенок Жюстен, нервный четырнадцатилетний мальчик, теряющий сознание при виде крови и бьющий посуду из-за своей нервозности, в глухую ночь отправляется плакать – и куда? (Особо умиляет «и куда?» Надо было страдать на печке. Ноги в тёпленьком местечке). На кладбище, на могилу женщины, чей призрак мог бы явиться ему с укорами за то, что он предоставил ей средство к самоубийству, конечно, не может быть реалистическим. Во-первых, призрак может явиться куда угодно, а во- вторых, Жюстен бы этот призрак расцеловал! Совершенная любовь изгоняет страх, как сказано в одном старом письме.
Ирония и патетика в романе Флобера замечательно переплетены.
Дайте определение иронии. Дайте определение патетики. Дайте определение замечательного.
Вся красота эпизода [объяснения Родольфа и Эммы во время речи советника] в том, что друг друга перебивают не добро и зло, а один вид зла смешивается с другим.
Дайте определения добра и зла, наконец. Зло = клише? Добро = оригинальность? Задание на дом: объяснитесь в любви оригинально.
…не думаю, что, за вычетом поверхностных нововведений, Джойс пошел сколько-нибудь дальше Флобера.
А куда дальше должен был пойти Джойс? О нет, не отвечайте, вопрос риторический.
«И, тихо воя, словно зимний ветер в заброшенном замке, все глубже уходило в ее душу горе». (Разумеется, так описала бы свое горе сама Эмма, будь у нее художественный талант.)
Разумеется?? А может быть, мадам Бовари описала бы своё горе совсем иначе.
Эмма дарит Родольфу красивый хлыст (в темноте хихикает старик Фрейд).
Лошадиная глава вызывает хихиканье не только у Фрейда. Страницами ВВН перечисляет коней, экипажи, сбрую, а в заключение выдаёт: «Лошади у Флобера не символичны». Тогда зачем?..
Трудно вообразить, какие поводы для шантажа могло дать общение холостяка [Джекила] с дамами легкого поведения.
Врач-сластолюбец заражает вторичным сифилисом роженицу и младенца. Неплохой заголовок для бульварной газеты времён королевы Виктории.
История о Джекиле и Хайде выстроена красиво, но это старая история.
В этом НО весь Набоков.
Эмоционально художество не пульсирует, и доброму читателю глубоко безразлично, кто возьмет верх – Хайд или Джекил.
А если мне не безразлично, я автомат для слушания радио. Каким сейсмографом измерить пульсацию художества?
По словесной щедрости он [Пруст] настоящий Санта-Клаус.
Приходит раз в год и распихивает метонимии в чулки.
Метафоры Гоголя близки к бреду, а прустовские – к мечтам.
Странная психиатрия. Вся лекция о Прусте пронизана параллелями с Толстым и перпендикулярами к Гоголю. Какой смысл имеет эта опалубка для студентов, не посещавших курс русской литературы? Цитат столько, что мысль ВВН за ними теряется.
…в вас должна быть какая-то клетка, какой-то ген, зародыш, способный завибрировать в ответ на ощущения, которых вы не можете ни определить, ни игнорировать.
С требованиями к клеткам и генам в преподаватели идти грешно. Неуд вам, не так ваш зародыш вибрирует, кукуйте без стипендии.
Франц Кафка родился в 1883 году в немецкоязычной семье пражских евреев. Он – величайший немецкий писатель нашего времени.
Австрийский, австро-венгерский, чешский, еврейский, немецкоязычный, хоть марсианский, но не немецкий, не немецкий!.. «Немецкий» о Кафке страшно фальшиво, как знаменитое незнамо чьё высказывание «талантливый ирландец может дорасти и до англичанина».
Каждый художник в некотором роде святой (я сам это очень ясно ощущаю).
По себе, наверное.
Пассаж о человеческих закрывающихся глазах жука и несколькими строками ниже в цитате «Грегор не удержался от улыбки». Просвети, о энтомолог, чем и как жуки улыбаются.
Воздействие, которое оказывает на слушателя музыка, – это воздействие более низкого порядка, чем воздействие средней книги или картины. Прежде всего, я имею в виду успокаивающее, убаюкивающее, отупляющее действие музыки на некоторых людей.
В таком случае наинизший вид художественного творчества – лекция.
Исполненный сочувствия к животным, Блум даже кормит морских чаек, которых я лично считаю неприятными птицами…
Улиссовские лекции – верх эгоцентризма. От сих до сих заучите наизусть, это прочтите внимательно, а то просмотрите бегло. Смешны и тошны обвинения в болезненной склонности к отвратительному: в чужом глазу соломинка отчётливо видна. Если бы редактор включил в текст знаки препинания, размышления Молли не стали бы, в сущности, ни менее занятными, ни менее музыкальными. Занятность! Музыкальность! Запятые! У него хороший рост для баскетбола…
Остен и Джойс – неудачные лекции, предубеждённые и ревнивые. В Прусте спасает (спасает ли?) обильное цитирование, в Диккенсе и Стивенсоне – детская любовь + англомания. Кафка, Флобер – поводы к самоутверждению. Я преклоняюсь перед Флобером и возвеличиваю Кафку, так как сам я о-го-го. А если не бежит у вас по спине холодок, вы не о-го-го, не рассчитывайте со мной сравняться. Памятник себе, семь маленьких Владимиров Владимировичей.
Словарик в помощь неопытным читателям:
Банальность, тривиальность, мещанство – нечто плохое, ни при каких условиях не присущее ВВН.
Великие мастера – все, кого на момент чтения лекции считает великими ВВН.
Гениальное – то, что кажется гениальным ВВН.
Трогательный – обращающий на себя внимание ВВН.
Художественный вкус – предпочтения ВВН. Кто не разделяет их, тот bad reader, плебей, машина для телепросмотров.
Читатель (хороший читатель) – ВВН. Пример: «Какое совокупное впечатление производит на нас великое произведение искусства? (Под «нами» я разумею хорошего читателя.) Точность Поэзии и Восторг Науки». Все произведения искусства делятся на гениальные = которые меня завораживают, и негениальные = которые меня не завораживают. Пропасть точности и научности.
Игра, стиль, трепет, извивы, поэтичность, метафора, магия, заклинания, очарование – хорошо.
Идеи, обобщения, мораль, сопереживание, отождествление, социальное, фольклор, реализм – плохо.
Хорошо – нравится ВВН.
Плохо – не нравится ВВН.
Набоков без всякой скромности утверждает, что именно его подход позволяет проникнуть вглубь читаемых книг и познать их сущность. Вот только лично у меня создалось впечатление, что он лишь тщательно изучает их форму, практически полностью игнорируя содержимое. Его интересуют герои лишь в части того, какими словами и приемами описывает их автор, сюжет – лишь в плане стилистических изысков и композиционного построения. Причем, комментируя рассматриваемые произведения, сам Набоков постоянно подчеркивает, что вот тут-то и тут-то бы он сам написал куда лучше.
Подобный подход к литературе – будто важно не что написано, а как - мне совсем не близок. Хорошо, конечно, когда автор владеет языком на высоком уровне, но если при этом ему не о чем сказать своим читателям, то, по мне, это не больше, чем бессмысленное графоманство. Стилистические красоты как самоцель мне непонятны.
Больше всего меня в этих лекциях неприятно поразила высказанная Набоковым уверенность в том, что если и после них в слушателе не проснулась способность восхищаться тем, как произведения написаны, то ему лучше вообще перестать читать! Ну что за самодовольство, в самом деле, будто есть только один способ читать правильно, а те, кто делает это иначе, лишь зря теряют время. Плюс ко всему, я не согласна, что книги не имеют ничего общего с жизнью. Порой эта самая жизнь проступает в произведениях чуть ли не помимо воли автора, не вижу необходимости так категорично отрицать связь художественного вымысла с реальностью.
Во многом я расхожусь во мнениях с автором этих лекций, но, тем не менее, это был любопытный опыт. Чтение получилось весьма познавательное, хотя и несколько неприятное – считаю, что учителю вообще неприлично так выпячивать свое драгоценное «я».
7/10
Скажу чесно - чем дальше я читала эту книгу, тем больше и больше соглашалась с Якобсоном - потому что литературовед из Набокова откровенно гоовря никакой. Разве что писатель он был большой.
Итак: как Набоков разбирает тексты.
Шаг первый.
Сначала он большую часть своей лекции будет пересказывать фабулу. Я не шучу. Серьезно. Именно так, он считает, правильно делать. Его лекцию к "Улиссу", например, можно смело копипастить и бросать в брифли ру - миллионы школьников и студентов буду благодарны ему во веки веков.
Шаг второй:
Возможно Набоков попытается что-то найти в художественном стиле. Иногда у него будет получаться (откровенно гоовря, редко). Остальное время он будет погрузать в пространственных фразах о писателях-магах. Иногда он подмечает что-то занятное, но ниокгда не доводит это размышление о конца (как уровни у Флобера - каждый раз так и хочется спросить: и что с того?)
Шаг третий:
Он будет ставить себя на место писателя и рассказывать, что бы сделал тут он, и как бы от этого выиграл бы текст (лекция по "Холодному дому" Диккенса).
Он будет употреблять термин, предложет целых два варианта, от которых он происходит, а потом признается, что все это не имеет ни малейшего значения, потому что термин придумал он сам. Аут.
Или - еще лучше - он дойдет до анализа кафкианского "Превращения", и увязнет в выяснении ужааасно серьезного вопроса - а в какого именно жука превращался Грегор?
А тот единственный раз, когда он сделает интересное замечание (в том же Кафке), сам же и убьет его самопохвальбой.
Словом, как книжка "Набоков треплется о всяком", этот текст, конечно, заслуживает внимания. Но как курс лекций по литературе - увы, это пустышка.
Какой Якобсон все-таки был молодец.
«Мэнсфилд-парк» — это волшебная сказка, но ведь по сути все романы — сказки. Стиль и материал Джейн Остен на первый взгляд кажутся устарелыми, ходульными, нереалистичными. Это, однако же, заблуждение, которому подвержены плохие читатели. Хороший читатель знает, что искать в книге реальную жизнь, живых людей и прочее — занятие бессмысленное. В книге правдивость изображения человека, явления или обстоятельств соотносится исключительно с миром, который создан на ее страницах.
В предисловии есть воспоминание, как перед составлением курса лекций, Набоков рьяно отрицал художественную ценность произведений Джейн Остин и изначально не планировал включать ее в курс лекций. Но ознакомившись с ее творчеством внимательнее, как раз с упомянутым "Мэнсфилд-парком", все-таки признал ее достоинства. Его отношение можно охарактеризовать как спокойное и уважительное, чувствуется, что "Мэнсфилд-парк" заинтересовал В.В. разбираться в хитросплетениях симпатий многочисленных героев романа (что было даже неожиданно), но он это делает так обстоятельно и методично, словно вынимает мелкие косточки из вареной рыбки. Нет того "огонька" вдохновения, с которым он разбирал ту же "Анну Каренину" Толстого, опускаясь в смысл произведения глубже поверхностного уровня, проводя параллели, украшая своими фирменными метафорами и ассоциациями. Нет, "Мэнсфилд-парк" это пошаговый разбор сюжета "кто? зачем? и почему?", напоминающий вольный пересказ, после которого нечитавшим роман будет известно о нем не меньше, чем прочитавшим.
Чарлз Диккенс "Холодный дом"
Сразу почувствовалось, как В.В. облегченно выдохнул после "кружевной" прозы Джейн Остин и с радостью принял за импонирующего ему Диккенса. Большую часть лекции снова идет пересказ с малым разбором сюжета, но в отличии от "Мэнсфилд-парка", анализа роману перепадает больше - Набоков разбирает его тематики и заложенные вопросы, рассматривает неоднозначные образы персонажей. По Набокову, "Холодный дом" - образец великого произведения искусства, квинтэссенция Точности Поэзии и Восторга Науки. Еще в предисловии, Набоков выводит три критерия оценки писателя: как рассказчика, как учителя и как волшебника (что должно считаться ведущим, но... как плохой читатель, не соглашусь, и скажу, что это на любителя). В случае с Диккенсом, здесь присовокупляется еще один критерий (или его можно рассматривать как производное от "волшебника") - писатель, как художник, и с этим, Диккенс, по мнению Набокова справился в первую очередь и наилучшим образом. Однако, что-то огорчил Набокова Диккенс-рассказчик, "спотыкающийся там и сям", но этот недостаток окупается прекрасной структурой романа.
Гюстав Флобер "Эмма Бовари"
При всей читающейся нелюбви Набокова к Флоберу, все-таки "Госпожа Бовари" была рассмотрена В.В. с тщательным вниманием. Чего у Набокова не отнять, это таланта подмечать перекликающиеся детали, которые явно имеют не последнее символичное значение в сюжете. Благодаря таким наблюдениям, роман словно "играет новыми красками" даже для такого читателя, как я, который в свое время остался от самого романа не в восторге. Чувствуется, что не в восторге и сам Набоков, но замечательно, что эта сторона романа его не интересует - он разбирает сюжет как художник, больше ставящий акцент на технику исполнения, донесения до читателей той или иной идеи, подкрепляя свои умозаключения фрагментами с писем самого Флобера, против которых нечего противопоставить.
Роберт Льюис Стивенсон "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда"
Наверное, это самая понравившаяся глава (и самая непонравившаяся книга из всего представленного Набоковым), которая была прочитана запоем! Тот случай, когда казалось, что сам роман настолько прозрачен и понятен, буквально вывернутый своими аллегорическими швами наружу, а оказывается сколько было интересных деталей, которые раскрывают в романе новые стороны, и в однозначности того или иного образа уже начинаешь сомневаться. В трактовке образов, как выяснилось, мое впечатление во многом очень сошлось с Набоковым, но опять же, сколько оказывается решающих деталей было упущено в ходе чтения, которые позволили б шире взглянуть на эту таинственную историю. Однако, конечно, не все заставляет слепо соглашаться с Набоковым в его утверждениях:
Разумеется, нельзя отрицать, что написанная Стивенсоном в 1885 году повесть является предтечей современного детектива.
Почему нельзя, если до Стивенсона уже лет как 50 точно в ходу произведения Эдгара Алана По, который хрестоматийно признан первопроходцем детективного жанра? Кстати, именно у По и появились сначала сюжеты о двойственности личности, гораздо раньше Стивенсона. И не По единственным потом был богат 19 век на "первопроходцев" детективного жанра... Интересно другое, "Джекил и Хайд" - это именно "детективная история", чтобы рассматривать ее в этом одном ключе? Мне казалось, что это по большей мере приключенческая история, где тайна придает какой-то флер мистичности и, конечно, стремление героев раскрыть эту тайну уходит в детективность, но "чистым" детективом, его назвать сложно.
Однако в наши дни жанр детектива не совместим с понятием стиля и в лучшем случае не поднимается над уровнем заурядного чтения.
Вот и неотъемлемая набоковская вкусовщина проступила, что с Набоковым с одной стороны хочется пламенно не согласиться, с другой, нельзя не признать, что глядел-то он в верном направлении. Например, в наше время действительно детективные истории превратились в некоторый массовый фаст-фуд, достаточно посмотреть на тех же Донцову, Устинову и прочих, стройным конвейером заполняющих газетные киоски своей продукцией. Но это картина современных дней, возможно, были и такие "донцовы" и во времена современности Набокова и которые просто исчезли в своем времени. Однако все равно, хочется заступиться за детективный жанр в целом, что даже в современности 20 века нельзя целый жанр пустить "под одну гребенку" - есть детективы, предназначенные для развлечения в электричке, есть такие, которые каждому "заурядному" читателю не по плечу и требуют не малой умственной работы и багажа предварительных знаний.
Честно говоря, я не из тех преподавателей, которые застенчиво козыряют любовью к детективам - на мой вкус, они слишком плохо написаны, их тошно читать. А повесть Стивенсона - помилуй, Господи, его чистую душу! - как детектив хромает. Не является она и притчей или аллегорией: в обоих случаях она грешила бы против хорошего вкуса.
Не буду придираться к явному указанию, чей вкус считать эталонным, а снова вернусь к этому понятию "детектива" - может, потому и "хромает", что это не чистый же детектив?! Это сродни обвинению "Братьев Карамазовых", что как детектив он что-то совсем плох. Хороший вкус негодует. Просто поразительно, как Набоков, который так точно определивший натуру Джекила и Хайда, не как категоричное "белое и черное", так не желает видеть оттенки в таком глобальном понятии, как целый литературный жанр. Чуть позже, в главе о Кафке, Набоков снова возвращается к "Джекилу и Хайду":
История о Джекиле и Хайде выстроена красиво, но это старая история. Мораль ее нелепа, поскольку не добро, ни зло практически не изображены - в них предлагается поверить, и борьба идет между двумя пустыми контурами.
Интересно было бы уточнить, что подразумевал Набоков под "старой историей". Разве не хороши старые истории тем, что они вроде и происходили сколько веков назад, при свете канделябров и под шуршание юбок о паркеты, а проблемы/переживания/люди по своей сути те же, что и сейчас, только при свете электрической лампочки?! И не нелепее ли выглядят книги (речь о книгах жанра реализма, разумеется), как раз с явным разделением на "добро" и "зло", без оттенков и нюансов, чтобы не то что поверить, лишний раз подумать не пришлось? Разве не повсеместно в художественной литературе, что во все происходящее на страницах книги предлагается поверить, или кто-то воспринимает все за святую правду жизни? Разве не с этого начиналась первая лекция о Джейн Остин? Не сам ли Набоков в главе о Диккенсе настаивал на роли писателя, как волшебника, который своим творчеством творит убедительные фокусы, то есть, его цель как раз заставить нас поверить в реальность всего им созданного? Почему же мы должны отказывать в этом праве Стивенсону?
Марсель Пруст "В сторону Свана"
Сложилось впечатление, что чем прочитать Пруста, гораздо сложнее его проспойлерить. Лекция Набокова будет строится на рассмотрении трех, определенных им, элементах стиля Пруста:
1. Богатство метафорической образности и многослойные сравнения.
2. Длинные и полные сравнениями конструкции фраз.
3. Переходы описательных частей в диалоги.
О нем можно много и витиевато говорить, восхищаться его необыкновенными стилистическими конструкциями, любоваться игрой красок настроений и заложенных контекстов, как любуются картинами импрессионистов, но буквально пересказать, например, в чем же состоял поиск утраченного времени, как бывало в предыдущих рассмотренных романах, оказывается, почти невозможно. Это то, что надо почувствовать самому.
Франц Кафка "Превращение"
Несмотря на достаточно бодрое рассмотрение самой известной повести Кафки, Набокову то ли она особа не интересна, то ли он снова позирует перед студентами, как его сложно впечатлить. Даже немного задевает его снисходительный тон, явно проступающий в этой части, мол, не все способны увидеть в этом рассказе нечто большее, чем "энтомологическую фантазию", ну что ж, очень жаль, а те, кто увидели, и в придачу, еще разглядели разницу с "ребяческим и безвкусным" "Джекилом и Хайдом", примите мои поздравления. Эти поздравления будут греть наше чсв всю оставшуюся жизнь.
Уже который раз делаю себе внутреннюю заметку, что нужно меньше принимать личностные заявления В.В. близко к сердцу, и каждый раз все-таки что-то находится, отчего "баба-Яга против". Не сдала бы я зачет по "набокововедению" с таким духом противоречия. Но сложно проигнорировать вот это:
Красота плюс жалость - вот самое близкое к определению искусства (не жирно ли, определять так искусство в целом?! - прим. рец.), что мы можем предложить. Где есть красота, там есть и жалость по той простой причине, что красота должна умереть: красота всегда умирает, форма умирает с содержанием, мир умирает с индивидом.
Вот надо так умудриться, что я обывательски считаю совершенно наоборот. Или Набоков так поступает принципиально, чтобы показать свою оригинальность? Земля - плоская, солнце - холодное, вода - сухая, вот такая я творческая личность. Разве не благодаря ли искусству, красота - долговременна (потому что громко будет утверждать, что прямо таки "бессмертна", ведь все можно уничтожить), она живет, пока живо произведение искусства запечатлевшее эту красоту, и какая тут жалость? Наоборот, радость, что была возможность поймать этот миг и сохранить его, что он не растаял бесследно во времени. Жалость, что в свое время, эта красота - умерла? Это естественный порядок вещей, что толку грустить о нереальных вещах? И даже нет смысла комментировать последнее утверждение, про "мир умирающий с индивидом", настолько оно примитивно и эгоцентрично, на уровне, как заявить, что солнце каждый день встает ради личного удовольствия В.В.
Но доберемся до Кафки наконец-то. Отношение Набокова к "Превращению" полностью пропитано жалостью. За строками повести, он видит тут жалкого, ущемленного жизнью австрийского клерка Франца Кафку, канцелярского жука, которого очень жаль. Через призму жалости и предлагает нам Набоков рассматривать повесть в целом, что проявляется как-то так:
Заметьте, какой он хороший и добрый, наш бедный маленький монстр. Превращение в жука, исказившее, изуродованное его тело, кажется, еще ярче высветило его человеческую прелесть. Его крайнее бескорыстие, постоянная озабоченность чужими нуждами на фоне ужасного несчастья выступают особенно рельефно. Мастерство Кафки проявляется в том, как он накапливает, с одной стороны, энтомологические черты Грегора, все печальные подробности облика насекомого, а с другой - прозрачно и живо раскрывает перед читателем его нежную, тонкую человеческую душу.
Не сказать, что такой подход к анализу плох, но мне казалось, что эти особенности образа Грегора Замзы видны и без "жалостливого" фильтра. Вид "доброго и хорошего" Грегора мы наблюдаем и понимаем во многом благодаря тому, что мы знаем чувства Грегора, заточенного внутри жука. Для нас, он продолжает оставаться человеком, только обращенным неизвестными обстоятельствами. Выводить тут "плохих" сестру Грегора, его авторитарного отца, слабохарактерную мать, не совсем верно в том плане, что они не знают, жив ли Грегор внутри этого огромного монстра. Со временем они теряют ощущение связи этого жука и их Грегора, для них он чужак, вытеснивший из мира их сына и брата, его поведение, как и сам Набоков признал, очень энтомологически достоверно, обманывает и их, заставляя поверить, что Грегора больше нет, а есть теперь только вот этот огромный, страшный жук, желания которого они не понимают. Так уж ли они плохи на самом деле? Они просто люди. Так уж хорош Грегор? Он такой, какой и был, только теперь он страдает от своего положения и его "выбеляет" наша жалость.
Своим озвученным выше мнением, я не претендую на истину последней инстанции, но под таким углом, картина показанная Кафкой видится мне более двухмерной, чем та одна сторона, которую предлагает Набоков. Хотя его некоторые "предложения" просто иногда поражают своим своим градусом самолюбования и преувеличенной важности:
У жуков под надкрыльями скрыты жиденькие крылышки, а, выпустив их, жук может преодолевать в неуклюжем полете многие километры. Любопытно, что жук Грегор так и не узнал, что под жестким покровом на спине у него есть крылья. (Это очень тонкое наблюдение с моей стороны, и вы будете дорожить им всю жизнь. Некоторые Грегоры, некоторые Джоны и Дженни не знают, что у них есть крылья.)
Всю жизнь буду дорожить, да. Внукам своим расскажу, чтобы и они дорожили.
Чтобы изменило в новой жизни Грегора эта возможность летать? Так ли она ему была нужна или его заботили несколько другие проблемы, душевного характера? Может, он и был прекрасно осведомлен о своих немощных крылышках, вот только потому, что внутри он оставался человеком, одиноким, беспомощным Грегором Замзой, эти крылья для него были не более чем рудиментами. Но, тут и очередное наше категорическое разделение во мнениях с Набоковым - где я вижу под панцирем жука человека, который как раз и осознает себя им, как никогда в жизни, В.В. склоняется к мнению, что все-таки в Грегоре животного начала больше, чем человеческого. Тут не обошлось и без замечания, уже озвученного в "Лекциях о русской литературе" - о том, какой же пшик вся эта ваша музыка, господа псевдоинтеллектуалы:
Не желая обидеть любителей музыки, замечу тем не менее, что в общем плане, с потребительской точки зрения, музыка является наиболее примитивным, более животным видом искусства, чем литература или живопись. Я беру музыку в целом - не в плане личного творчества, воображения, сочинительства, а в плане ее воздействия на рядового слушателя.
Что интересно, с этой точки зрения ведь можно рассматривать все виды искусства, в том числе и отделенные Набоковым литературу и живопись. Говоря словами Уайльда, "красота в глазах смотрящего", но в данном случае и в ушах, как в совершенно равноценном органе чувств. Но это личные контры Набокова с музыкой, когда человек свои недостатки выдает за облечения "голого короля". Этим повторным заявлением, Набоков лишь хотел подчеркнуть, что и Кафка придерживался того же мнения о псевдоискусстве музыки, и это, как бы было бы не неожиданно, козырный ход со стороны В.В. Мне приходилось читать в некоторых биографиях Кафки, что у того были сложные отношения с музыкой, но их сложно сравнить с таким яро отрицающим отношением, как у Набокова. Музыка была для Кафки той сферой искусства, которую он не понимал, но хотел бы понять. Он писал (не дословно), "я разбираюсь в любви также, как в музыке, (что саркастически означает, "не разбираюсь" - прим. рец.) и я должен довольствоваться самыми поверхностными впечатлениями, которые меня задевают" То есть, эти "поверхностные впечатления" Набоков вправе приравнивать к "животному уровню", однако, опять же не ради духа противоречия, сложно согласится, что это одно и тоже. Видите ли вы разницу в этих двух значениях, как явственно вижу их я?
В целом, лекция Набокова о Кафке, такой же пересказ сюжета, как предыдущие, только теперь в другом эмоциональном ключе - Набоков хочет, чтобы мы воспринимали "Превращение", не забывая, что это (аллегорическая) трагедия (никто и не спорит) и эту трагичность всячески афиширует. Интересно, не смотря на то, что по настоящему нового ничего представлено не будет.
Джеймс Джойс "Улисс"
Не удивительно, что эта глава, как тяжелая артиллерия, идет в самом конце. Если было тяжело читать импрессионичный анализ Пруста, то пересказ "Улисса", уходящего в поток сознания, вот не легче не чуть. Более того, Набоков обрубает читателю последний "спасательный круг" позволявший более не менее ориентироваться в "Улиссе" - он снисходительно фыркает на мифологическую основу произведения, дескать, она тут совсем не при чем, так, чисто поверхностные аллюзии.
Пересказ самого произведения не вносит какой-то ясности в понимание монументального романа, что наверняка, люди не читавшие роман, вряд ли захотят влазить в эти дебри. Все запутано, абсурдно и совершенно не понятно, и тем не менее, Набоков чуть ли не в каждой главе не устает подчеркивать, что перед нами "логичный и прозрачный Джойс". Лучшим советом бы было, просто взять сам роман и имея много времени в запасе, самому преодолеть этот кирпич, с большим вниманием прочитав сноски, чем лекцию В.В. уровня сайта Брифли.
Закончить хочется цитатой самого Набокова из послесловия о курсе лекций по зарубежной литературе в общем:
Знания, которые я стремился вам передать, в сущности, предмет роскоши
Тоже можно будет поведать внукам. Цените.
Писатель может быть хорошим рассказчиком или хорошим моралистом, но если он не чародей, не художник – он не писатель, тем более – не великий писатель.
Не надо искать в этих лекциях объективности и пытаться понять, почему он не преподавал именно так, как полагается преподавателю, и не критиковал именно так, как полагается литературному критику.
Но если волна вашей субъективности совпадет с волной гениальной субъективности Набокова, и если романы, о который он пишет вами прочитаны, то вы наверняка получите от этих лекций огромное эстетическое удовольствие.
Если вы поняли ход моих рассуждений, значит, мы сделали определенный шаг к постижению тайны словесного искусства, поскольку вам, должно быть, уже стало ясно, что мой курс, помимо всего прочего, – это своего рода детективное расследование тайны литературной архитектоники.
Если вы не читали книг, о которых пишет Набоков, или читали их давно, и с тех пор не перечитывали, то за "Лекции" браться даже не стоит. Это будет чудовищно нудное чтение. Я сначала с удовольствием прочла лекции о книгах, которые читала сто раз и прекрасно помню; а потом перешла к другим лекциям и тут же зазевала. Зато по схеме: "книга, а сразу после нее соответствующая лекция" все идет как по маслу. Во-первых, ты понимаешь, о чем говорит Набоков, во-вторых, можешь мысленно с ним поспорить - в любом случае при такой проработке и сама книга, и посвященная ей лекция производят куда более сильное впечатление, чем по отдельности.
Набоков, конечно, товарищ несколько надутый, но зато на нем можно взлететь вверх, как на воздушном шаре. Лекции довольно яркие, и хотя спорных моментов масса, удовольствие от стиля и нетривиального подхода неоспоримо. Занятно, что если нудота про провинциальных английских пэров и добродетельных сироток типа Джейн Остен, похоже, полностью исчерпывается набоковским анализом, то для более сложных книг эти лекции оказываются всего лишь приблизительным путеводителем.
Моя задача – быть не такой субъективной по отношению к этой книге, как был субъективен автор по отношению к тем книгам, которые приведены в его лекциях.
Совершенно другого я ожидала от этих лекций. А встретила крайне предвзятое мнение Владимира Владимировича. Неожиданно было лично для меня. Я человек, который учился на журфаке и приблизительно понимаю и знаю, как должны подаваться лекции по литературе. И, надо сказать, даже в моем универе были гораздо интересней преподаватели по литературе, чем то, что я нашла в нашумевших лекциях Набокова. Более того, на некоторые книги, которые приведены в книге, я смотрела видео-лекции Андрея Аствацатурова, Дмитрия Быкова и хочу сказать, что они намного глубже, интересней, чем материал Набокова.
В чем причина? Первое. Самое важное. В лекциях цитируются целыми кусками произведение. Ну, как так? Зачем оно мне надо? Лекция о литературе – это критика произведения, описание героев, их характеров, модель поведения, психология поступков, суть, смысл романа. Так же? Вроде да. И зачем мне в данной ситуации целые куски с диалогами из книги, например, Кафки «Превращение»? Зачем? Ты суть объясни. «Благодаря» таким вырванным кускам из книг у меня пропало желание читать то, что я еще не читала. Например, я теперь не хочу читать Диккенса «Холодный дом», Марселя Пруста «В сторону Свана».
Второе. Я не почувствовала у Набокова любовь к литературе. Сплошное пренебрежение, скепсис. И это не только в лекциях по зарубежной литературе. Я читала еще и лекции по русской литературе (следующая рецензия будет принадлежать этой книге) и там автор вообще дискредитировал русских писателей. Просто фобия и ненависть какая-то. И почему? Конкуренция?
Единственная лекция, которая мне пришлась по вкусу и где я нашла интересные и неожиданные наблюдения – это лекция на книгу Франца Кафки «Превращение».
Все очень скучно, поверхностно, витиевато. Невозможно было зацепиться за единую концепцию по причине постоянных вставок из книг. А еще Набоков в качестве лектора мне показался удивительно скучен и нечитабелен.
Выводы о каждом произведении совершенно не понятны. Так и не получается докопаться до сути произведения, основной мысли и посыла. Слишком субъективный взгляд на каждое произведение. Тот случай, когда читать приведенные Набоковым книги нет желания. Так он отбил это самое желание.