Рецензии на книгу «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» Петер Хандке

Text is the Message

Все известные мне австрийские авторы второй половины ХХ века будто бы пишут об одном и том же, представляя собой одного многорукого и многоликого писателя, равномерно и дотошно разрабатывающего долгие годы одну тему и один стиль письма. Взять хотя бы душного католического проказника Йозефа Винклера, деревенского страдальца Роберта Шнайдера, любительницу похабных анекдотов Эльфриду Елинек – все выглядят как картины, написанные рукой одного художника. Что заставило австрийских авторов объединиться в столь монументальном соитии – не знаю. То ли на них так сильно повлияли австрийские же монотонные классики Роберт Музиль с Артуром Шницлером, то ли так проявляет себя какое-то общее слегка деструктивное изживание комплекса вины после войны (в противовес избравшему своим оружием натужный гуманизм немецкому объединению «Группа 47», в которое входили среди прочих Генрих Бёлль и Гюнтер Грасс).

Пока Петер Хандке (любимый сценарист кинорежиссёра Вима Вендерса) - самый крутой из прочитанных мной австрийцев, а если принять всю австрийскую современную литературу за длинный творческий путь одного автора, то повесть «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» будет одним из его лучших ранних творений. Хандке наделал шуму в 1966, когда, будучи ещё совсем молодым автором, выступил с резкой литературной позиционной критикой «Группы 47»:

Хандке и его сторонники обвинили писателей «Группы 47» в «импотенции описания», неспособности искусственным литературным языком передать реальность. Ясности, цельности и значительности Хандке противопоставил сложность, непредвиденность и неуловимость жизни. «Разжеванный» писателями мир, по мнению Хандке, не имел ничего общего с действительным миром, который невозможно уложить в выдуманную цельную концепцию и даже описать словами. Писатель может лишь фиксировать неупорядоченные фрагменты, он не должен стремиться к ясности, а главное - связывать воедино мысли и действия своих героев.
Сергей Атапин, из послесловия к сборнику «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым»

Именно в «Страхе вратаря» Хандке даёт выход своим авангардистским установкам, высказанным в лицо «Группе 47», и создает удивительный текст с почти животной экспрессией: его герой Блох просто совершает действия, нелогичные, идиотские и откровенно тупые. Но читать это дико интересно, потому что Хандке, как бы нависая над героем, отмечает всю непростую экспозицию унылого австрийского захолустья, по которому тот бесцельно шатается, и временами выливает на читателя ушат холодного модернизма. Чтобы попытаться понять трактовки повести, можно рассмотреть несколько возможных версий происходящего:
1. Вообще всё действие изображает футбольный матч. По сюжету Блох, может быть, и вратарь, но ведёт он себя как Алиска-полузащитник на шахматной доске: медленно целенаправленно продвигается по полю через клеточки-локации, ведя мяч от одних ворот к другим.
2. Всё действие умещает в себя, буквально, СТРАХ вратаря в секунды перед пенальти - это неуютное и дурацкое чувство, когда знаешь, что с вероятностью 80% облажаешься и пропустишь мяч.
3. Очень похоже на то, что время в повести идёт вспять, чем можно объяснить некоторые странные повороты сюжета и несколько вставок в середину фраз из финала повести - это на самом деле отголоски воспоминаний, и Блох на самом деле проделывает обратный путь: из бравого голкипера становится праздношатающимся тунеядцем, а к финалу – дебиловатым монтёром на стройке (дополнительно так можно понять, кто убил глухого школьника, но спойлерить не будем – это был садовник).
4. Страх вратаря – это страх читателя, кошмар практически, от художественного метода Хандке, которым он стращает сусальную публику. Сначала читатель боится и нервничает, почему в книге ничего не происходит, а под конец повести он уже молится – как бы чего такого не произошло, лучше пусть уж Блох сидит сложа руки.

Канадский философ Маршалл Маклюэн (любимец Дж. Г. Балларда, между прочим, который любил его, скорее, за некое сходное со своим безумие и сумбур в мыслях) в своих спорных трудах вывел постулат «The Medium is the Message» - то есть, буквально, что тип и форма медиа важнее того значения или содержания, которое оно передает, уже сама форма средства коммуникации меняет наше сознание. Другими словам, смысл посланца - не в послании, что он несёт, а в самом посланце. Ярчайшим примером этого утверждения для Маклюэна было телевидение, когда тебе совершенно всё равно, что смотреть, лишь бы смотреть, не получая никакой ценной информации. Петер Хандке вводит схожее понятие в литературе, которое я бы окрестил «Text is the Message». В «Страхе вратаря» сам текст, а не заложенный в него смысл (да и есть ли он?) играет роль коммуникации: в нём нет объяснений, осмысленных действий, логики. Хандке старается, чтобы мы получили текст в сыром виде - как чёткое отображение реальности, в соответствии с его обвинительной речью «Группе 47» - без авторского посредничества, которое сгладило бы углы и вывело кремовые розочки по краям. У другого, более грубого автора, из такой затеи вышло бы нечто неудобоваримое (похоже, что ещё один австриец, Йозеф Винклер, как раз на этом и поскользнулся в практически нечитабельной «Родной речи»), а мастерство Хандке, его незацикленность на эпатаже, позволило ему создать один из лучших экспериментальных текстов в художественной литературе ХХ века.

В творчестве Хандке игра со словесными конструкциями иногда доходила до предела, за которым уже ничего не могло быть. В одной из его пьес герои просто стояли у рампы и выкрикивали в зал предложения, констатирующие этапы жизни человека: «Я родился», «Я стал совершеннолетним» и т. д. В сборнике «Ветер и море» (1970 г.) опубликован сценарий радиопьесы «Шорох шороха», состоявшей только из шумов - звук при падении пальто на кровать, при падении пальто на мраморную доску и т. п.
Сергей Атапин, из послесловия к сборнику «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым»

Важно и то, что потом Хандке отходит от всего этого авангардизма в пользу более традиционного повествования, не желает долго бить в одну и ту же точку, и повести «Короткое письмо к долгому прощанию» и «Нет желаний - нет счастья» - вполне себе классическая проза с чувствами, трагедиями, кое-где даже щемяще-трогательная. После Хандке я одновременно зачем-то взялся читать сразу трёх австрийцев – Томаса Бернхарда, Хаймито фон Додерера и Герхарда Рота. Ну или, поправлюсь, это всё тот же один и тот же «большой» австрийский писатель.

«Страх читателя перед Нобелевкой 2019»

Нобелевская премия – это нынче скорее антирекомендация, нечасто ее получают действительно яркие и запоминающиеся авторы. Да, это раньше ее давали Томасу Манну, Бёллю, Шоу, Киплингу, Фолкнеру, Гессе, Камю, Маркесу, нашим Пастернаку, Бунину и Шолохову (какие времена-то были!). Было, конечно, много «проходных» писателей: скажем, вспомните ли вы легко Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре, Бьёрнстьерне Бьёрнсона, Хенрика Понтоппидана или Роже Мартена дю Гара? Но оттого не менее грустно за наш век. Кажется, сейчас Нобелевку дают за подчеркнуто непонятные для большинства читателей вещи, словно сидящие в тамошнем комитете панически боятся избавиться от образа элитарности.

Бывают, как известно, писатели массовые и плохие. Бывают массовые и хорошие (сначала вспоминается Кинг, конечно же, но таких, к счастью, хватает). Бывают элитарные, но понятные для тех, кто в принципе способен включить голову (условные Камю, Бёлль; в основном, мировые классики). А бывают элитарные и непонятные, но в этой «непонятливости» таинственные и оттого часто получающие главные литературные премии. Книги этих, непонятных и элитарных, нельзя просто взять и читать – нет, нужно узнать из Википедии, что автор в своем творчестве полемизировал с Карлом Филиппом Морицем, Готфридом Келлером и Адальбертом Штифтером; нужно заранее разобраться с авторскими аллюзиями, прочитав критические статьи профессионалов, и потом искать глубокие смыслы по готовым схемам. Потому что без подготовительной работы осилить и понять такую книгу невозможно. Для меня это огромный минус: я привыкла сама делать выводы из прочитанного, но для этого мне нужны хоть какие-то маячки в самом тексте, а не в чужих разборах.

Петер Хандке – типичный элитарный и непонятный писатель. Это его счастье и несчастье. Он умен, но не запоминается совершенно. Нет чувств. Нет вживания. Да и разве может быть вживание, если я не увидела жизни в его произведении, а только одну конструкцию, которую при желании можно разобрать на винтики?..

«Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» – это литература не чувств, разума или души; это литература голого приема, в котором нет, конечно, ничего плохого, но и хорошего тоже нет.

Нет как такового и сюжета. Странный главный герой, бывший вратарь, а теперь еще и уволенный с последней работы (был монтажником), слоняется без дела по какому-то городу. При этом нет не только эмоций (он почувствовал, он подумал, он вспомнил и т.д.), но и визуализации. Из-за этого сложно воспринимать происходящее. Я вам сейчас набросаю:

«Он вышел из отеля. На улице было пасмурно. Впереди шла девушка. Он обогнал ее и зашел в кафе. Там он включил музыкальный автомат, за столами сидели школьники. Не дослушав, он вышел. Полицейский на углу спросил у него документы. Он дал. Полицейский не посмотрел на документы, а смотрел на него. Отдал ему документы, и он завернул за угол. На лавочке лежала чья-то сумка. Он хотел заглянуть в нее, но прошел мимо. Он решил идти дальше. У магазина спорили два пенсионера. У светловолосого на руке висел красный зонт. Он протиснулся между пенсионерами. Тот, что был с красным зонтом, угрюмо посмотрел на него».

Скажите, что вы почувствовали, прочитав мой эксперимент выше? Писать так, поверьте, не сложно. Этакий текст даже редактуры не требует, потому что, во-первых, прост, а во-вторых, описываемое бессмысленно, а нарисовать себе сие в воображении непросто. И именно так – и только так – написана книга. Непонятные действия, безразличие к окружению (главный герой, хотя замечает жизнь вблизи, словно в вакууме находится), какие-то слова, слова, слова – пошел, встал, вышел на улицу, а там палатка с фруктами, а там дети, нужно зайти в отель, на меня посмотрели, я взял чемодан, я переспал с девушкой, она что-то сказала, я ее задушил, я вышел из ее квартиры, я пошел в отель, я купил билет…

Что? Зачем? Почему?..

Убийство (даже его автор не сумел описать интересно!) было заявлено аж в аннотации, меня это и привлекло. Но главный герой – это не реальный убийца, с которым вы можете встретиться в обычной жизни. У живого человека есть либо мотив совершить преступление, либо он в «неадекватном» состоянии и просто не отдает себе отчета (был пьян или кое-что похуже, в состоянии аффекта, голоса шизофренические в голове слышал и т.п.). Но герой Хандке – это лишь картонка или, если хотите, винтик, в нем нет жизни. Оттого он совершает убийство «внезапно». Не потому, что захотелось – от скуки или злости. Не потому, что в голове помутилось. А «внезапно». Убийство случайного человека, женщины, которая ничего ему плохого не сделала.

И, как ни странно, на герое это никак не сказывается. У него отсутствуют мысли и переживания из-за совершенного (как и из-за всего остального). Мыслей и чувств просто нет. Даже отпетый гопник, зарезав кого-то в переулке, с большей вероятностью вспомнит свою жертву (хотя бы для самоутверждения). А тут ничего. Пустота. Вакуум.

Оттого и дальнейшее лишено смысла. Герой двигается – и все. Передвигает ноги. Говорит с NPC, которые не имеют ни лиц, ни имен. Скука. Бессмысленно потраченное время. Лишенные логики действия. Отсутствие внятного конца.

Допускаю, что в данном тексте можно найти смысл… скажем, если вам нравится слушать рассказы случайных знакомых о том, как прошел день, с мельчайшими деталями, как те кормили кота, пролили кофе на столик, на улице увидели девушку в зеленом платье, а на знакомой стоянке заметили больше свободных мест, чем обычно. Остальным эта книга категорически противопоказана.

Я же лично с большей вероятностью найду философский смысл… хотя бы в том, что наша собака любит спать на спине. Должно быть, так она выражает свое несогласие с каким-то позабытым писателем 17 века или же протестует против новых налогов в одном из районов ЮАР.

Две повести Нобелевского лауреата

Познакомиться с австрийским писателем Петером Хандке стало долгом каждого порядочного читателя с тех самых пор, как Нобелевский комитет присудил этому серьезному дядечке премию в области литературы за "влиятельную работу, в которой с лингвистической изобретательностью он исследовал периферию и специфику человеческого опыта". Вот и я познакомилась с двумя его повестями, хотя интуитивно сразу почувствовала, что Хандке не мой писатель.

"Страх вратаря перед одиннадцатиметровым"

После этой книги мне расхотелось читать вообще все. Небольшую повесть я растянула почти на неделю, просто потому что мне не хотелось ее читать. Сухой текст практически без диалогов, рубленные предложения, мутный главный герой, сюжет на грани помешательства - ничего из этого не могло разжечь мой интерес к книге. Произведение авангардистское, экспериментальное, и прыжок в него без подготовки не сулит ничего хорошего. По прочтении я была уверена, что на этом мое знакомство с Хандке окончено, но... В попытке понять, чем этот писатель заслужил свои премии и почему его называют "живым классиком", решила почитать о Хандке на Википедии. Узнала о его бунтарском характере и новаторском литературном стиле — и дала ему второй шанс.

"Нет желаний — нет счастья"

Эту совсем небольшую повесть Хандке посвятил своей матери, которая покончила с собой после нескольких лет депрессии. Он рассказывает о ее судьбе, вспоминает о ее отношении к мужу, к деньгам, к политике, к книгам... В какой-то момент появляется ощущение, будто заглядываешь через плечо человеку, который записывает что-то очень интимное в личный дневник. Кажется, Хандке выложил все это на бумагу скорее для себя самого, чем для стороннего читателя. Я думала, что это произведение - более классическое и автобиографичное - понравится мне больше "Вратаря", но так и не подняла оценку выше 2.5/5. Чего-то я в Хандке не понимаю, его герои, даже не выдуманные, не вызывают у меня никаких чувств. Возможно, мне еще только предстоит дорасти до этого.

М.

"Страх вратаря перед одиннадцатиметровым"
Осень. Вечер. Йозеф Б. (никого не напоминает имя?), уставший бредёт с работы домой. Жена ведёт светские разговоры с тёщей, вечно на одни и те же темы. Ребёнок канючит папа дай то, папа дай это. Стоп-стоп-стоп...А может быть было всё по-другому? Одинокий никому не нужный Йозеф Б. бредёт по городу, пытаясь найти пристанище для своей мятущейся души. Он дважды становится посторонним в обществе. Первый раз, когда стал вратарём и автоматически попал в узкоэлитарное сообщество звёзд, всеми обсуждаемых и известных. Второй - когда был уволен с работы и вдруг стал никому не нужен. Его тошнит как Антуана Рокантена, а в убийстве он более напоминает нам Мерсо. Интересна рефлексия Йозеф Блоха постфактум. Он не страдает как Раскольников от совершённого и не находится в некоей прострации как Мерсо, отчуждение его прорастает через детали - внимание к ценам на вещи, постоянное движение, которое, кстати, хорошо зафиксировал Вендерс, повышенное внимание к случаю с немым мальчиком, словно напоминание о свершённом самим. Примирение с действительностью происходит лишь в конце, когда мы видим Блоха, наблюдающего за мячом, летящем вратарю в руки.

"Нет желаний - нет счастья"
Частично по тематике пересекается со "Страхом вратаря", то же отчуждение, та же рефлексия. Но здесь Хандке более масштабен и скорее изобразил болезненное состояние целого послевоенного поколения. А положение женщин в патриархальном обществе в первой половине XX в. - начале второй половины XX в. было довольно тяжёлым, вспомним хотя бы некоторые фильмы Фассбиндера, который оставил нам галерею ярких женских образов - "Горькие слёзы Петры фон Кант", "Бременская свобода", "Марта". Из литературных ассоциаций - мадам Бовари Флобера и Кэрол Кенникот Льюиса. Та же мещанская ограниченность, стремление женщин к свободе (каждой по-своему), попытки найти себя, утраченные иллюзии.

"Короткое письмо к долгому прощанию"
В данной повести препарируются наши представления об отношениях между двумя любящими друг друга людьми. Суть конфликта в том, что они не всегда совпадают с реальностью. Автор даёт подсказки, разбросав по тексту литературные маркеры: «Великий Гэтсби» Фицджеральда, «Зеленый Генрих» Келлера, фильм Джона Форда. Некая идеальная картинка отношений практически всегда не соответствует действительности. Даже, казалось бы, приближенные к идеалу отношений – пара, у которой жили герой и Клэр - на деле всего лишь спектакль, где каждый играет свою роль.
Если обобщить, то данное произведение – повесть о конфликте между мечтой и реальностью.

Стиль прозы Хандке минималистичен и безличен. Но автор очень внимателен к деталям и успевает нам дать представление не только о психологическом мире героев, но и о внешней обстановке, через которую прорастает драма отчуждения человека.

Драму обособленности человека от потока терпкой вещественности и чувственных сил, скользящих вокруг, он воплощает иногда через подчеркнуто скупой, псевдостенографический пассаж, иногда через едва заметный поэтический перечень происходящего, потому что демонстративно бедная художественная речь помогает, по его мнению, выделить очень существенный момент: не физиологический дефект, не пугающее косноязычие, а бесконечно простирающуюся в обыденное бытие открытую, внеидеологическую сущность Каспара Хаузера или Йозефа Блоха. ("Петер Хандке: тоска и воля", Шамшад Абдулаев,http://library.ferghana.ru/almanac/shamshad8.htm)

Почему рехнулся господин Б?

Название - метафора. Почему пенальти так захватывающе интересны, напряженны и являются отдельными, непредсказуемыми вкраплениями в сюжет матча? Это дуэль. Вратарь и нападающий один на один: два соперника пытаются угадать мысли друг друга, чтобы оказаться на шаг впереди или вынудить на ошибку. Вратарь пытается предположить, куда будет пробивать нападающий, чтобы успеть туда прыгнуть. Но нападающий может ударить и в противоположный угол, поступить не так, как обычно. Но и вратарь может прыгнуть не в тот угол, в который предполагал изначально, зная о подобных хитростях нападающих. В свою очередь, нападающий, понимая это, может ударить в другой угол — и так до бесконечности.

Но бесконечности быть не может - свисток судьи и приходит время действовать. Ошибка вратаря может решить исход матча. Может повлиять на дальнейшую карьеру. А что может случиться, если вратарь совершает ошибку не на футбольном поле, а в жизни. Ошибку непоправимую. Ставящую крест на его будущем не только как спортсмена, но и как полноправного члена общества.

Как ни сложно догадаться, главный герой этой книги - вратарь. Совершив преступление, он вынужден изменить свою привычную жизнь и скрываться. И вот в повествовании наблюдаешь бескрайнюю череду съемных квартир, женщин, с которыми встречается герой книги, мужчин, с которыми он постоянно конфликтует. Но он никому не нужен, никому не интересен по-настоящему. За просмотрами полицейских хроник, за случайными встречами, случайными отношениями и походами в кинотеатр проходит жизнь. Наблюдать за всем этим бывает тяжело. Тягостная атмосфера произведения и непонятно зачем тянущееся существование главного героя порой приводят к далеко не радужным мыслям. Особенно о взаимоотношениях людей, контактирующих друг с другом. В "Страхе..." их нет. "Страх..." - это набор столкновений абсолютно разных личностей, у которых нет ничего общего: ни соприкосновений в прошлом, ни общих интересов, способных сблизить. Люди, даже сидя за общим столом и беседуя, существуют в различных реальностях - каждый в своей. Говорят, потому что надо что-то говорить. Задают вопросы потому что формально нужно выказать сопереживание. Все там - чужаки друг для друга. Причем вопрос не в невозможности понимания, а в полном отсутствии каких бы то ни было точек контакта. И полнейшее нежелание их создавать.

Так и тянутся дни, состоящие из пустых разговорах, из бессмысленных встреч и монологов героев, из обрывочных, ничего не несущих речей. Цепочка из мелких бессмысленных звеньев, что складывается в бессмысленность происходящего. От этой книги хочется спрыгнуть с крыши. "Остановите Землю, я сойду!" - этот афоризм тоже уместен. Первое, что хочется крикнуть после прочтения.

Несмотря на это, я поставила 4. Потому что книга вызывает сильные эмоции. Больше негативные, но сильные. Местами появлялось даже раздражение из-за монотонности движения в никуда и непонятно зачем. Бессмысленность бесконечно.

А начиналось это так:

Монтеру Йозефу Блоху, в прошлом известному вратарю, когда он в обед явился на работу, объявили, что он уволен. Во всяком случае, Блох именно так истолковал тот факт, что при его появлении в дверях строительного барака, где как раз сидели рабочие, только десятник и посмотрел в его сторону, оторвавшись от еды. Блох сразу ушел со стройплощадки. На улице он поднял руку, но проехавшая мимо машина — хотя Блох, поднимая руку, вовсе не собирался останавливать такси — не была такси. Наконец он услышал перед собой скрежет тормозов; Блох обернулся: рядом стояло такси, водитель-таксист ругался; Блох опять повернулся, сел в машину и велел везти себя на фруктовый рынок.

Петер Хандке - один из знаковых писателей в современной немецкой литературе.
«Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» может создать впечатление детектива, в начале которого Йозефом Блохом совершается преступление: убийство кассирши, но дальнейшее повествование лишено всякой таинственности, мистики, как обычно следует при обнаружении преступника в детективах, можно сказать, что даже, наоборот, в дальнейшем об этом преступлении ничего не сказано, лишь постоянный страх Блоха свидетельствует о напряженности обстановки. Это произведение довольно необычно в сюжетном плане: с одной стороны, в центре всех событий стоит один главный герой – Йозеф Блох, но, с другой стороны, он выступает в роли лишь наблюдателя протекающих вокруг него событий, не принимая в них особого участия. Отстраняя героя от окружающего мира, автор, таким образом, также представляет нам Блоха как деталь чего-то более целостного, отделившуюся часть, которая не может ощутить свою причастность к целому.
Вратарь – это человек, который не принимает особого участия в игре, но в то же время несет на себе огромный груз ответственности на протяжении всего матча и является незаменимым и основным действующим лицом во время пенальти, не зря же произведение начинается со слов: «Вратарь смотрел, как мяч пересек линию...», этими словами автор начинает рассказ о психологически сложном периоде в жизни героя.
«Вратарь в ярко-желтом пуловере стоял совершенно неподвижно, и игрок, бивший одиннадцатиметровый, послал мяч прямо ему в руки». Данной фразой закрывается рамочная композиция, тем самым происходящие в повести события определяются как один миг, миг высшего напряжения, мгновение перед одиннадцатиметровым, когда свет прожекторов направлен лишь на вратаря, являя собой ознаменование той решающей минуты игры между героем и судьбой, исход которой будет определять фатальность действительности или же наоборот.
Страх как червь, который разрушает всего человека, как известно, страх перед неизвестностью самый мучительный, поэтому пойманный мяч дает надежду, как герою, так и читателям, что еще возможно взять вверх над собой, над своим страхом, над всей сложившейся ситуацией.
Стоит прочитать тем, кто является поклонником

Мне что, одной показалось, что речь здесь идет о сумасшествии? Причем мне это даже не показалось - я с первых строчек поняла, что ГГ - сумасшедший. Диагноз ставить не берусь, не спец, но то, что он тут есть - мне это кажется бесспорным. Как может нормальный, вменяемый, адекватный человек понять, что он уволен с работы только на основании того, что рабочие при его появлении во дворе завода не посмотрели в его сторону?? И вот так вот, не зайдя даже на завод, не спросив даже ни у кого ничего, не зайдя в отдел кадров, к начальнику, ничего не узнав, не забрав документы, если его действительно уволили - вот просто развернуться на всем ходу (а ведь человек просто шел на работу, ни о чем таком не думал, ему это просто импульсивно пришло в голову - что на него не посмотрели, значит он уволен) и пойти куда глаза глядят? У него не было абсолютно никаких планов, он ничего не планирует, не продумывает своих действий. Он только сосредоточен на своих мимолетных, сиюминутных ощущениях - и на тех мыслях, которые рождаются в его мозгу от этих ощущений. Он действует (или с трудом удерживает себя от каких-то действий) согласно этим ощущениям и мыслям.

Подробно и монотонно описывается чуть ли не каждый шаг героя на протяжении нескольких дней. И как в Библии в первой книге постоянно звучит фраза: "И был вечер, и было утро: день шестый" (ну или там третий, пятый, не столь суть важно, главное - идет-идет описание событий, потом бац - кодовая фраза, смена декораций), так и здесь - каждый вечер автор заботливо укладывает героя спать, сообщая кодовую фразу: "И он бросился в кровать и моментально уснул" (варианты могут разниться, но обязательно четко выделен момент отхода героя к сну, засыпания). Смена декораций, идет новая порция описаний мучений героя. Потому что он - мучается, каждый день. Только каждый день мучения немного разные: то он не может говорить, то не может слушать, то не может еще что-то. И всё это его очень раздражает. И кроме своих ощущений он ничего больше не может воспринимать, никаких других сигналов из внешнего мира. Точнее, не может их адекватно интерпретировать. Причем, если он вдруг иногда что-то вспоминает - создается впечатление нормального человека, но все новые ощущения, его восприятие новых поступающих раздражителей всех видов он не в состоянии понимать обычно. Он может придолбаться к самому незначительному пустяку и стремительно раздувать из мухи слона, и преогромного. Может совершать поступки, совершенно без всякого, пусть самомалейшего предварительного их обдумывания - и при этом не задумываться об их последствиях даже после совершения (например, так произошло убийство - совершенно нипочему, абсолютно импульсивно, вряд даже осознавая, что именно он делает - просто ему было дискомфортно на душе, а он не любит этого ощущения, и в поисках выхода из этого неприятного состояния, попробовав безуспешно несколько других способов развеяться, вдруг начал душить женщину, с которой случайно переспал - и без всяких эмоций продолжает искать другие способы развеяться, в общем-то даже как-то не особо и заметив, что стал преступником, лишил жизни ни в чем не повинное человеческое существо).

Человек, которому всё пофиг, всё фиолетово; все события жизни, всё вокруг происходящее воспринимается им совершенно одинаково, события никак не делятся по степени важности, по интересности или как-то еще. Просто что-то раздражает - и он на этом зацикливается, остальное проходит мимо сознания. Потом начинает цеплять что-то другое и все мысли мучительно концентрируются вокруг этого нового раздражителя и все его действия связаны только с ним.

Что интересно - окружающие не воспринимают его как сумасшедшего. Только под конец его бывшая любовница начинает смутно что-то подозревать, находит его поведение странным, но это так ничем и не кончается. Повесть вообще ничем не кончается. Просто обрывается.

Мне понравилось - просто люблю вообще про сумасшедших иногда почитать, про развитие их болезни - как началось и как развивалось. Душа и мозг - это такие потемки, столько там всего непонятного, что даже понятие нормы тут весьма и весьма расплывчато. Только социум, его нормы общепринятые еще служат каким-то ориентиром, а если человек из социума по тем или иным причинам временно или навсегда выпадает, то такое наружу лезет, что мама не горюй. И воспринимать эту книгу как описание злоключений нормального человека я не могу - потому что человек тут явно ненормален. Вполне возможно, что раньше он был как все, но, вероятно, по пути на работу в тот день, с которого началось повествование, у него развился острый психоз, который не распознали и не лечили. У меня сложилось именно такое впечатление.

Невыносимый для глаз частокол из глаголов

За пределами литературного мира Хандке — фигура противоречивая. В 1999 г. писатель занял 2-е место в номинации «Международный дебил года» за ярую общественную поддержку кровавого режима Милошевича. В последнее время, правда, драматург приутих и избегает обсуждать политику. В 2019 г., когда журналист спросил Хандке о критике в его адрес из-за поддержки режима Милошевича, австриец разозлился, обвинив журналистов в том, что они не интересуются тем, что он пишет, и отменил пресс-конференцию.
.
Теперь о том, что он пишет. Кому-то его творчество все-таки нравится, раз Хандке удостоили почти всех престижных наград, включая премию Франца Кафки, книги которого австрийский драматург считал «хламом».
.
«Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» начинается с того, что монтёр Йозеф Блох, потеряв работу, слоняется бесцельно по улицам Вены и знакомится с кассиршей кинотеатра, которую убивает, после проведенной с нeй ночи. Наутро он уезжает в маленький пограничный городок, откуда следит за ходом следствия через газеты. В перерывах между сном, выпивкой, поеданием фрикаделек и чтением газет, герой любуется облoманными оленьими рогами, которые висят над музыкальным автоматом в баре, смотрит на яблочную кожуру, лежащую на кухонном столе, наблюдает за кошкой, поедающей мух, слушаем шум ручья, в котором плавает труп ребёнка и т.д.
.
Избыточность действий Блоха неслучайна: главный герой — бывший вратарь. Оказавшись неспособным выполнять отведенную ему роль, Блох оказался «вне игры» и стал безликим монтером, который больше не верит в себя и даже себе противен. Все его шатания туда-сюда, повторяют движения вратаря, бегающего туда-сюда в ожидании мяча и создают иллюзию деятельности героя, оставшегося не у дел. Не сумев приспособиться к изменившимся условиям, Блох утрачивает контакт с окружающим миром, и, как следствие, начинает с ним бороться.
.
Пока главный герой боролся с окружающим миром, мои глаза боролись с текстом этой книги. Дочитать до конца этот частокол из глаголов и существительных, которые образуют бесконечную цепочку из бессмысленных действий, смогут немногие. В непроходимом болотe из съеденных фрикаделек, выпитых кружек пива и летающих мух вязнут глаза и портится настроение.
.
По словам М. Рудницкого, переводчика произведений Хандке, австриец — хороший писатель, но проблема в том, что он давно перестал писать для читателя и пишет в основном для себя. Точнее и не скажешь.

Догонялки

Повесть написана от первого лица неизвестного мужчины , который так и не раскроет читателю своего имени. У него кризис и депрессия, но он, кажется, наслаждается ею.
Герой находится в серьёзной ссоре с женой. Имя избранницы нам сообщают – этого монстра зовут Юдит.
Герой сбегает в Америку, но Юдит преследует его. На протяжении всей повести безымянный рассуждает, философствует, читает книги, встречается с людьми, в том числе со своей бывшей любовницей.
Посыл Хандке остался для меня непонятым. Что хотел сказать автор этими мытарствами, преследованиями и убеганиями, я не вразумила.
Прощание получилось действительно долгим, но хорошо, что супруги нашли в себе силы и смогли отпустить друг друга на все четыре стороны (я надеюсь на это).

Одиннадцатиметровый как точка интенсивности для вратаря, если он примет правильное решение. Не будет удваивать миры, а изменит сущность. Рубленные предложения, как дискретное время, которое каждый раз даёт новую точку отсчёта. Но она не наполнена смыслом, поэтому ничего не выходит. Это если в терминах Декарта. Если в терминах литературы, то можно найти Кафку (в частности, "Замок"), Сартра (с "Тошнотой") и Зюскинда (обречённость "Контрабаса")