В автокатастрофе гибнет известный телеведущий Роберт Воган. Но мало кто знает, что аварийную ситуацию спроектировал сам погибший. И для Вогана, и для оставшихся в живых его друзей, любящих нетрадиционные сексуальные забавы, секс в автомобиле на грани аварии не мог сравниться ни с одним из способов получения наслаждений...
“16 эротических сцен… 38 разбитых автомобилей… Скандальный фильм Дэвида Кроненберга…” – примерно так (за точность цифр не ручаюсь) в конце 90-ых покойный телеканал ОРТ заманивал своих зрителей на ночной показ недавней экранизации романа Джеймса Балларда “Автокатастрофа”. Удивительно здесь даже не то, что когда-то в России на первой кнопке могли транслировать свежий американский независимый фильм, а то, что картина вообще появилась. Ведь любому прочитавшему “Автокатастрофу” вменяемому человеку ясно, что книга никогда и ни при каких условиях экранизирована быть не может. Во всяком случае – близко к тексту. И – в ближайшие лет пятьдесят после года её издания, 1973-го. К фильму нашего любимого визионера Кроненберга можно относиться по-разному, но очевидно, что переплюнуть ничем не ограниченную фантазию Балларда он не сумел. Ведь роман, в котором герои с равнодушием автослесарей исследуют щели друг друга, провокационен и теперь, а в год, когда бабушка мировой эротики Сильвия Кристель только начинала кинокарьеру, вероятно, казался пришельцем с другой планеты. Как иногда случается, тема сексуальных девиаций первоначально способствовала популярности книги, но со временем затенила другие, не менее важные вопросы, поднятые в романе. Говоря иначе, маркиза де Сада трудно вплести в контекст Просвещения, а в Джеймсе Балларде с первого взгляда не опознать технофутуриста и антропологического пессимиста. Впрочем, ярлыки можно опустить, когда речь идёт о мире “Crash”.
При том, что место действия названо с точностью – Лондон, а главный герой и вовсе носит имя автора, пространство в романе абстрактно, почти фантастично. Сплетение автострад, развязок, эстакад, мостов и тоннелей, тихие укрытия подземных стоянок и свалок поддержанных автомобилей рифмуются с изгибами, впадинами и выпуклостями человеческих тел, по которым путешествуют одинокие горожане Балларда. В мире, где секс – мерило всех вещей, они, усталые чемпионы эротических марафонов, пытаются прорваться за грань обыденных переживаний, найти неведомое простым смертным место, где смогут вновь почувствовать себя носителями уникального чувственного опыта. Цель пути – слияние физического тела и машины в экстазе автокатастрофы; средство к тому – насилие; вождь их – Воан, ходячий источник вожделения женщин и мужчин в обличье пропахшего машинным маслом и спермой фотографа. Через мучительные акты совокупления, через изматывающие сеансы вуайеризма, разрушая барьеры между фантазией и реальностью, эта секта избранных достигнет желаемой кульминации страданий. Семя Воана будет обращать в их веру новых обитателей дивного технологического будущего…
“Автокатастрофа” – роман кризисных лет, особенно понятный в предапокалиптические времена. Баллард фиксирует конец “сексуальной революции” 1960-ых в её оптимистическом проявлении, с радостями познания собственного тела и надеждами на мировое любовное братство. На смену этой утопической гармонии приходят всеобщая технологизация и урбанизация общества, новая эпоха, в которой секс станет механическим процессом, а машина – любовным ложе. Родители, зачинавшие детей на задних сиденьях просторных американских авто, без колебаний передадут своих чад в лапы монстра технологии, так что, “Welcome, my son, welcome to the machine!”, как пели Pink Floyd. Современники Кроненберга Radiohead отвечали им: “In the next world war… Airbag saved my life”.
Как и многие пророческие тексты, сегодня “Crash” читается тяжело. Барочные, намеренно избыточные описания Города и фантазий героя сменяются детализированными и механистичными сексуальными эпизодами, а отрывистые предложения в сценах автокатастроф – это почти готовые раскадровки. Переводить это прекрасное безумие, должно быть, нелегко, и отечественные специалисты предсказуемо завалили дело. Поэтому трудно отделаться от аналогии читателя “Автокатастрофы” с героем Тома Круза из “Широко закрытых глаз”, который безучастно бродил среди всеобщей оргии, не позёвывая только из приличия. Будет удушливо, будет вязко, временами противно, иногда – восхитительно, а выживут, как всегда, только любовники.
“16 эротических сцен… 38 разбитых автомобилей… Скандальный фильм Дэвида Кроненберга…” – примерно так (за точность цифр не ручаюсь) в конце 90-ых покойный телеканал ОРТ заманивал своих зрителей на ночной показ недавней экранизации романа Джеймса Балларда “Автокатастрофа”. Удивительно здесь даже не то, что когда-то в России на первой кнопке могли транслировать свежий американский независимый фильм, а то, что картина вообще появилась. Ведь любому прочитавшему “Автокатастрофу” вменяемому человеку ясно, что книга никогда и ни при каких условиях экранизирована быть не может. Во всяком случае – близко к тексту. И – в ближайшие лет пятьдесят после года её издания, 1973-го. К фильму нашего любимого визионера Кроненберга можно относиться по-разному, но очевидно, что переплюнуть ничем не ограниченную фантазию Балларда он не сумел. Ведь роман, в котором герои с равнодушием автослесарей исследуют щели друг друга, провокационен и теперь, а в год, когда бабушка мировой эротики Сильвия Кристель только начинала кинокарьеру, вероятно, казался пришельцем с другой планеты. Как иногда случается, тема сексуальных девиаций первоначально способствовала популярности книги, но со временем затенила другие, не менее важные вопросы, поднятые в романе. Говоря иначе, маркиза де Сада трудно вплести в контекст Просвещения, а в Джеймсе Балларде с первого взгляда не опознать технофутуриста и антропологического пессимиста. Впрочем, ярлыки можно опустить, когда речь идёт о мире “Crash”.
При том, что место действия названо с точностью – Лондон, а главный герой и вовсе носит имя автора, пространство в романе абстрактно, почти фантастично. Сплетение автострад, развязок, эстакад, мостов и тоннелей, тихие укрытия подземных стоянок и свалок поддержанных автомобилей рифмуются с изгибами, впадинами и выпуклостями человеческих тел, по которым путешествуют одинокие горожане Балларда. В мире, где секс – мерило всех вещей, они, усталые чемпионы эротических марафонов, пытаются прорваться за грань обыденных переживаний, найти неведомое простым смертным место, где смогут вновь почувствовать себя носителями уникального чувственного опыта. Цель пути – слияние физического тела и машины в экстазе автокатастрофы; средство к тому – насилие; вождь их – Воан, ходячий источник вожделения женщин и мужчин в обличье пропахшего машинным маслом и спермой фотографа. Через мучительные акты совокупления, через изматывающие сеансы вуайеризма, разрушая барьеры между фантазией и реальностью, эта секта избранных достигнет желаемой кульминации страданий. Семя Воана будет обращать в их веру новых обитателей дивного технологического будущего…
“Автокатастрофа” – роман кризисных лет, особенно понятный в предапокалиптические времена. Баллард фиксирует конец “сексуальной революции” 1960-ых в её оптимистическом проявлении, с радостями познания собственного тела и надеждами на мировое любовное братство. На смену этой утопической гармонии приходят всеобщая технологизация и урбанизация общества, новая эпоха, в которой секс станет механическим процессом, а машина – любовным ложе. Родители, зачинавшие детей на задних сиденьях просторных американских авто, без колебаний передадут своих чад в лапы монстра технологии, так что, “Welcome, my son, welcome to the machine!”, как пели Pink Floyd. Современники Кроненберга Radiohead отвечали им: “In the next world war… Airbag saved my life”.
Как и многие пророческие тексты, сегодня “Crash” читается тяжело. Барочные, намеренно избыточные описания Города и фантазий героя сменяются детализированными и механистичными сексуальными эпизодами, а отрывистые предложения в сценах автокатастроф – это почти готовые раскадровки. Переводить это прекрасное безумие, должно быть, нелегко, и отечественные специалисты предсказуемо завалили дело. Поэтому трудно отделаться от аналогии читателя “Автокатастрофы” с героем Тома Круза из “Широко закрытых глаз”, который безучастно бродил среди всеобщей оргии, не позёвывая только из приличия. Будет удушливо, будет вязко, временами противно, иногда – восхитительно, а выживут, как всегда, только любовники.
Пожалуй, это не только о героине, но и обо мне. Вот кто еще после толстого и предельно натуралистичного романа о проститутке выберет книгу о симфорофилах, людях для которых секс неразрывно связан с кровью, ранами, травмами и смертью?
А я выбрала и, более того, роман мне очень понравился. Я извращенка? А давайте проверим?
Итак, мужчина, женщина, секс, еще мужчина, и еще женщина, секс, автомобиль, авария, кровь, секс, мужчина, женщина, секс, смерть. Эрос и Танатос. Почти ничего нового. Вот тут бы и поставить точку, но как тогда ответить на вопрос, не извращенка ли я?
Сексуален ли для Вас автомобиль? Совсем нет? Правда? Или Вы никогда не думали об этом? Может быть, не стоит читать дальше? Будет хуже. Гарантирую.
Итак, автомобили – блестящие, глянцевые, гладкие фаллические символы нашего времени, стремительно врезающиеся в пространство и время и позволяющие водителю, а часто и пассажиру, испытывать невероятные ощущения. Не случайно, почти любая реклама автомобилей так или иначе «сексуально заряжена", кинематограф тоже приучает нас к кадрам, где сильные мужчины с волевыми подбородками "увозят в закат" на шикарных лимузинах прекрасных женщин с роскошными силиконовыми бюстами и блестящими волосами, развевающимися на ветру.
***
А что делать, если Вас тошнит от этого глянцевого мира "сильных мужчин" и "силиконовых женщин"? Если Вы задыхаетесь в это безупречно-прекрасном "Плезантвилле"? Что, если чтобы почувствовать себя живым в это безжизненном мире, нужно разрезать кожу и увидеть, как вытекает кровь... Что, если для ощущения жизни нужно противопоставить себя смерти?
Нет? С Вами такого не бывает? Никогда? Не стоит читать дальше? Будет хуже. Гарантирую.
Тогда... А что, тогда? Искать признаки жизни во всех её проявлениях. В самых острых. В самых крайних. В тех, что на грани. На стыке жизни и смерти, Эроса и Танатоса (да-да, вечный сюжет), живого и изначально мёртвого (человек и автомобиль), потерпевшего личное крушение (человека) и раскуроченного аварией (автомобиля), мужчины и женщины (снова и снова) и далее и далее..
Вот тут можно бы и ввернуть пассаж про "времена и нравы", про то, что это наш современный 21-ый техногенный век толкает нас в пучину извращений, заставляя, обливаясь кровью, сливаться в экстазе с искореженными механизмами, но...
Разве прекрасные дамы прошедших эпох не занимали лучшие места на площадях, где происходили публичные казни? Чем же тогда хуже наши современники, кто не в силах оторваться от зрелища автомобильной аварии с участием "звезды:
"Каждый из свидетелей унес с места аварии образ насильственной транс-формации этой женщины. В комплексе ран ее сексуальность сплавилась с жесткой автомобильной технологией. Каждый из зрителей объединит в своем воображении нежную ткань своих слизистых оболочек, свои эрогенные ткани с ранами этой женщины, прочувствовав все - посредством автомобиля - через последовательность стилизованных поз."
Можно ли считать таки уж "извращенцами людей, чьим манифестом было:
"Своими ранами мы восхваляли возрождение тех, кто сражен машиной, раны и смерти тех, кого мы видели умирающими у обочин, и воображаемые травмы и позы миллионов тех, кто еще умрет."
Я не знаю ответов на все эти вопросы.
Но знаю точно, мальчикам-зайчикам и девочкам-фиалкам читать книгу противопоказано, а тем, то пережил свое личное Крушение (таков более точный перевод названия романа) и пытается вновь собрать себя по кусочкам - очень и очень.
Ядовитые бутончики постчеловечества, проклюнувшиеся на еще не откинувшем коньки мире. Тело мира огромно, за каждым уголком не уследить, вот они и вылезли. Не уверена, что здесь мы имеем дело с простенькими патологиями, ведь это Баллард, а Баллард мыслит глобально. Диагноз дивному новому миру - не меньше. И ты таким станешь наверняка, просто тебе ещё немного остыть надо. Вот станешь холодным, отстранённым, равнодушным, скучающим, пресыщенным, вот тогда и посмотрим, от чего будет переть именно тебя, если ты вообще ещё будешь способен на это прекрасное, возвышающее чувство. Хорошо, если это будут безобидные нелепые вещи вроде лошадок-качалок. А если ядерный взрыв или нейтронная бомба? Вирус Эбола, эротично (а на самом деле нет) пожирающий твои глаза, а?
В романе много девиаций, но он не про психов с отклонениями в половом поведении. Много секса без сексуальности, похоти без разрядки, смерти без покоя. А также бесконечные автомобили (сектор приз), рукоятки, циферблаты, хромированные детали, винил, стекло. Персонажи сходят с проторенного пути и соскальзывают в гиперреальность, созданную Воаном. Человек-шрам, верхушка рейтинга вожделения, маньяк и охотник, Воан врывается в стерильный брак Джеймса и Кэтрин, чтобы красиво и грязно вспыхнуть и погаснуть. Но при этом распространить себя, свою навязчивую идею, своё неутолённое желание как заразные споры. В гиперреальности мигают разноцветные огоньки, визжат шины, дорога никогда не заканчивается, а игра "найди у партнёра новую небанальную щель" заменяет собой всё. Бракосочетание тел и механизмов чудовищно, вы представляете себе, какой от этого союза может быть приплод?
В итоге мастерство Балларда играет ему не на руку. В моём случае. Он так изысканно описал этих своих ледяных извращенцев-эстетов в покорёженном антимире, что я могу только со стороны за ними подсмотреть. Внутрь мне не попасть - слишком традиционная, слишком тёплая, слишком боюсь дорог и аварий, чтобы проникнуться ими до конца. Подсматривать без особых эмоций, без сопереживания - всё как у них. Лёгкая скука, лёгкая гримаса, сдержанные аплодисменты.
Есть собаки, которые недалеко ушли от волка. Например, овчарки. А есть долгими годами селекции выведенные бойцовые породы вроде питбулей. И их восприятие реальности совершенно разное, потому что у бойцовых пород другой болевой порог. Если дать этим двум собакам пинок одной и той же немаленькой силы, то овчарка заскулит, а питбуль подумает, что хозяин дружески его пихнул в бочок, чтобы поиграть.
Вот и с "Автокатастрофой" всё точно так же, буква в букву по бодрийяровскому "Соблазну". Обычная эротика уже не может пробиться к рецепторам главных героев, измученных окружающим их информационным и техногенным шумом, так что сексуальности переходится перетекать в другие области, которые заставили бы скулить овчарку. Как там у Бодрийяра? Порно, которое точь-в-точь повторяет половой акт, не может уже возбудить человека, ему подавай гиперреальность, гиперпорно, одну сплошную игру и игрушку. Баллардовский мир тоже незаметно сместился в автомобильно-хардкорную гиперреальность, где по эрогенным точкам приходится со всей дури лупить топором, чтобы они хоть что-то почувствовали. Зато уж если что-то почувствовали, то всё равно, что перед ними: женщина, мужчина, одно отверстие, другое, подмышка, кожаная обивка кресла и воображаемое нечто, всё равно важнее всего то, что происходит в измордованной сигналами извне головушке.
Мне не понять автофетиша, как человеку, абсолютно равнодушному к средствам передвижения, но сколько я знаю людей, которые были бы солидарны с Баллардом хотя бы на уровне подсознания. Правда, их потреблятский вещизм вряд ли позволил бы им одобрить идею разрушению и автокатастрофы, но это уже другой уровень, до которого обывательское обладательское сознание доходит не сразу. Пока же на кар-дрочерах первая ступень во всей красе. Чтобы машина была побольше, поблестящей, пофаллическей в форме. Холить её, лелеять, покупать новые коврики, "напидоривать" — как метко определила моя соседка героиновая наркоманка, рассказывавшая мне о том, как её муж чуть ли не ночевал в купленной на кредит коробочке на колёсах и совсем забросил супружеские обязанности, переполномочив их куда-то на авто. Про анекдоты "джип = маленький член" даже вспоминать не треба.
Удивительно другое. Вся это технооргия с окружающим пространством и сексуальная революция на уровне целого города с автострадами и красочным описанием кровь-кишок-распидорасивания создана аж в мохнатых семидесятых, когда для сексуальной революции (если ты не из тех, хипанов) достаточно было вовремя гладенько побрить лобок. И то ли лыжи не едут, то я невнимательный, но в списках "шок-литературы" Баллард появляется только в самых расширенных, что совершенно несправедливо. Потому что для своего времени он, чёрт подери, пророк, пусть и говорящий притчами. Кассандра, которой никто не верит.
Сама же книга почти до конца читается довольно тяжело. Гипертрофированные кровь-кишки-сперма перестают означать самих себя уже где-то страниц через тридцать, потому что употребляются примерно так же часто, как в сценариях фильмов для НТВ, а значит воспринимаются уже на уровне кружевных салфеточек и обоев в цветочек. Поэтому в какой-то момент перестаёшь понимать, к чему эти похожие друг на други трассы, маршруты, сцены, к чему всё идёт. К счастью, конец всё спасает. Точнее, не сам конец, а кислотная поездка с вытекающими последствиями. Пазл сложился в картинку бессмысленного разбившегеося вдребезги человека на колёсах, которого ничего не может уже встряхнуть, даже собственная смерть.
Книга мне досталась от кузена при его переезде, он, кстати, очень хвалил и настоятельно рекомендовал ознакомиться. Я откладывала чтение на чёрный день, пока ридер не разрядился окончательно, чёрный день наступил, но себя всё же нужно было чем-то занимать.
Мне показалась нездоровым сексуальное влечение к жертвам автокатастрофы с живописной эрекцией на шрамы, хром инвалидных колясок и протезов. Как-то мерзко, хотя вполне допускаю, что есть люди, которым это искренне нравится.
Аннотация тоже нахваливает роман как шедевр и антиутопию, где сексуальность соединяется с техникой, а насилие становится всего лишь элементом механической прелюдии.
Бракосочетание рассудка и бреда…
Смятое тело спортивной машины превратило ее в существо свободно и патологически сексуальное, высвобождающее здесь, возле металлических переборок и сочащейся охладительной жидкости мотора, все извращенные возможности своей плоти.
Тело Воана, с его непривлекательной кожей и лоснящейся бледностью, обретало жесткую изувеченную красоту, гармонирующую с тщательно размеченным ландшафтом автострады.
Она испытывала естественное и здоровое любопытство к извращенности во всех ее формах.
Он мечтал о посольских лимузинах, которые врезаются в сминающиеся танкеры с бутаном, о полных нарядно одетых детей такси, сталкивающихся лоб в лоб перед яркими витринами безлюдных супермаркетов. Он мечтал о разлученных братьях и сестрах, случайно встречающих друг друга в точке столкновения, на стыках дорог возле нефтеперерабатывающих заводов, когда в этом соединяющемся металле и в протуберанцах их мозговой ткани, расцветающих под алюминиевыми насосными камерами и химическими резервуарами, проявится бессознательный инцест.
Я вглядывался в свое бледное лицо манекена, пытаясь прочесть его черты. Эта гладкая кожа, казалось, принадлежала персонажу какого-то фантастического фильма, который покинул летательный аппарат и ступил на светящуюся почву незнакомой планеты. В любой момент моя кожа могла соскользнуть.