Ночи были переполнены желанием, и, вдыхая его, робкие преодолевали робость, осторожные теряли осторожность, неинтересные становились интересными, некрасивые оказывались очень даже ничего. Условности переставали действовать или просто сметались под напором сильных чувств. Никого уже не останавливало, что рядом на кровати могут услышать. Там рядом люди были заняты друг другом. Звуки, доносившиеся из темноты, только усиливали остроту переживаний.
Но если кого-то общежитие по какой-то причине не устраивало, вокруг простиралось огромное, с усыпанным звездами потолком «общежитие», созданное, чтобы люди встречались в нем с людьми, и для этого архитектор предусмотрел такие необходимые вещи, как теплая земля, поросшая мягкой травой, теплый песок у реки, стога только что скошенной травы, это вам не сухое сено или солома, которые я, как сельский житель, не посоветовал бы.
При наличии двух одеял сама Вселенная создавала все необходимые условия. Даже комары и мухи, эти извечные враги любви на природе, куда-то делись в эти дни. Темнота окутывала землю, огромные звезды мерцали в небе, земля отдавала накопленное за день тепло вместе с запахом травы, легкий теплый ветер осторожно шевелил кроны деревьев, и наступал рай.
– Что-то у нас от религиозных предрассудков народ перешел к падению морального уровня. Пора проводить идеологическую работу. А то все переебутся в селе, и тебе будет выговор от райкома.
– Мы тут с коммунистами подумали, товарищ директор, – сказал парторг, – надо Фролову дать документ и на работу в совхоз принять. А то он ходит как неприкаянный – это непорядок.
– Может, ты его еще в партию примешь? – спросил директор.
– Может, и приму, а что? – ответил парторг. – Он не виноват, что он вампир. А поведение его в последнее время вполне правильное. Ходит себе и ходит, кровь не сосет. Мы людей не бросаем, мы их перевоспитываем всем коллективом. А люди разные бывают. И хулиганят, и убивают. Бывают на голову больные. Алкоголики, педерасты, баптисты, эти… наркоманы, евреи, в конце концов. А этот – вампир, и что теперь? Разве нельзя взять его на поруки, когда он кровь не пьет? В конце концов, он не виноват, что он мертвый. Тем более он с нашего хутора.
– Я тебя не понимаю, парторг, – сказал директор, – даже если ты в него и вправду веришь, неужели тебе не противно? Какие поруки, какая партия? Ты понимаешь, что ты говоришь? Это же кровосос!
– Да я и сам мучаюсь, не знаю, что делать, – ответил парторг. – Никто ж не посоветует, партийной литературы на эту тему никакой нет.
– Да ты лектору позвони, – посоветовал директор, – как он сказал, что чеснок помогает, так от тебя чесноком за целый километр прет. К тебе не только вампир подойти не сможет, к тебе даже я с трудом подхожу.
– Но что-то же мы должны делать, – сказал парторг, явно смутившись от замечания директора. – Не может же он так ходить без конца.
Парторг на участкового, конечно, наорал, участковый в ответ слова не сказал: он понимал, что случилось ЧП, а когда случается ЧП, партийному человеку положено орать, это его не то что право, это его партийная обязанность.
У каждой работы свой стиль. Партийные должны правильные слова говорить. Они – власть. Это их стиль. Мы, военные, форму носим, строем ходим, шахтеры вон должны улыбаться покрытыми угольной пылью физиономиями в телевизоре, интеллигенты стихи читают и советскую власть ругают. У всех свой стиль, свой обычай…
Поэт не возражал, он привык к заботе о себе дам разного возраста, так как сам о себе заботиться он то ли не мог, то ли не хотел. Он подчинялся, делал то, что ему говорили, не сопротивлялся, пока ему давали выпить. Женщины же, влюбленные в его поэзию, в выпивке не отказывали. Они были реалистками, понимая, что хронического алкоголика лишать выпивки жестоко, а главное, бессмысленно. Тем более что он в пьяном состоянии только впадал в транс и читал стихи. А стихи его были очень красивые, и сам он был ничего из себя мужчина. Вполне очень даже. И заботиться о нем было делом естественным, так как стихи его, конечно же, никто не печатал, они были «безыдейные», жить ему было негде, и городская интеллигенция фактически содержала его как общую собственность. И в первую очередь занимались этим дамы, потому что они умнее и добрее. И беспомощность будит в них материнский инстинкт.
Он же, будучи поэтом, любил всех женщин, или, так сказать, женщину вообще. К тому же, если он доходил до уровня сильного опьянения, а много для этого не требовалось, он становился трудным собеседником, так как заплетающимся языком переходил к теме своей гениальности и уже исключительно этой темы придерживался.
Он был абсолютно убежден, что со временем ему в городе поставят памятник. Может, и стоит когда-нибудь это сделать. Поставить ему памятник. Так на нем и написать: «Александр Брунько, поэт. От ростовской интеллигенции. Наш друг, которого мы не могли спасти. А что мы вообще могли спасти?» И даты жизни.
– Пока тихо все, а если он опять начнет, что мы людям скажем?
– Сказать как есть: партия развела вампиров, а расхлебывать зовет попов!
Я вампира полюбила —
Кровососа злобного,
Говорят, он не мужик,
Да ничего подобного.≈Угостила самогоном
Я вампира страшного,
А он вместо крови пьет теперь
Рассол после вчерашнего.
И-и-и!!!≈У меня была с вампиром
Встреча интересная,
Ничего, что он мертвец,
Я сама не местная.
И-и-и!!≈По деревне наш вампир
С девками злодействует,
Наша партия родная
На него не действует.
И-и-и!!!≈Как у нашего вампира
Очень острые клыки,
Он меня сегодня ночью
Пригласил на шашлыки.
И-и-и!!!≈Молоко и помидоры
Наш совхоз стране дает,
И у нашего вампира
По команде хрен встает.
И-и-и!!!≈Мне с вампиром темной ночью
Довелося встретиться,
У вампира в темноте
Яйца ярко светятся.
И-и-и!!!≈Их гнилая заграница
От обиды обоссытся,
Вот советский наш вампир,
Нам завидует весь мир.
И-и-и!!!≈Я вампира полюбила,
Только раз ему дала,
Он пошел к себе в могилу,
Я к себе домой пошла.
В общем, поехали мы с поэтом в Багаевку за пивом. За мостом тормознули грузовик с арбузами – доехали до трассы. Водитель все жаловался, что арбузы плохо погрузили.
– Научные работники, – ворчал он, – руки из жопы растут, кандидат наук, два аспиранта, квалифицированная рабочая сила, бля…
Лучше даже приучить их к тому, что ты есть, но ты никого не трогаешь. Так им кажется. Ну мало ли, как ты питаешься! Есть коровы, лошади, собаки – полно также диких животных, но главное – людей ты вроде бы не трогаешь, и они к этому начинают привыкать. Ну, в конце концов, вампир и вампир. Люди вообще разные бывают. Одного в тюрьме пидаром сделали, другой – псих, по ночам ходит по крыше, третьему нравится кошек вешать. Об алкоголиках я вообще не говорю. А этот – вампир! Ну вампир и вампир, и что?