Рецензии на книгу «Ада, или Радости страсти» Владимир Набоков

Он видел в ней отражение всего, что его изощренный и неистовый дух искал в жизни.

Соединить несоединимое, сплести чарующее кружево из нитей разных оттенков, непохожих текстур в единое плотно. И получить образец искусства, вглядываясь в глубины которого, захватывает дух.

Томно, томно, с лукавой улыбкой Набоков затягивает в свои сети, и вновь не вырваться, и остаться на песчаном дне на все долгие промежутки времени, которыми полна наша жизнь.

"Ада" вошла в мои мысли еще несколько лет назад, и так осталась в них, постоянно напоминая о себе: "Прочти, прочти..." Так хотелось погрузиться в обволакивающую тяжесть слов.

Погрузилась.

Выпукло, телесно, нежно, изощренно, запретно пытает читателей этот роман Набокова. Пугает своей бесконечной глубиной, своей невозможной любовью.

В "Аде" представлен гуттапречевый образец постмодернизма, который именно в набоковском воплощении может именно так полюбиться.

Вместо Земли - Анти-Терра, где торжествует смесь времен: небоскребы Америки, достижения цивилизации двадцатого века и медленно-размеренно текущая жизнь усадьбы из идеального прошлого столь давно несуществующей и никогда вновь не воскреснувшей дореволюционной России. И два героя, их любовь, начавшаяся с Адиных двенадцати лет. Ада Вин и Ван Вин, брат и сестра, и их блуждание сквозь долгие годы к воссоединению. Их отчаянная, горячечная, невероятная, но неоспоримая любовь. Любовь, наполненная в своей сердцевине порывистостью, фатальным эротизмом, страстностью и неизбывной нежностью, что эхом пронесется через их долгие жизни с той детской поры. Ада Вин и Ван Вин. И их вечный миг близости, где всегда будет он, и всегда будет она. Ведь ей, его Аде "при первом же трубном гласе судьбы он сдаст всего себя без остатка".

Текст, что выворачивает чувства наизнанку, околдовывает и шокирует неприкрытой обнаженностью тел, слов, но нет и налета пошлости. Игра на грани. И вечные миражи, что тревожат после прочтения. Литературные отсылки, словесные ребусы и ловушки, которые не разгадать до конца.

Это сложный, многослойный роман, перегруженный иллюзиями и фантазийностью автора. В этом романе хочется остаться, складывать мозаику из слов, открывая для себя все новые смыслы, окрашивая роман в новые оттенки: золотисто-жженый, лавандовый, алебастровый, медно-рыжеватый, черный, тициановский...

Ох, и сколько же еще всего там, в тех страницах позднего Набоковского романа, сколько всего хочется удержать в памяти, запечатлять на чувственном и духовном уровне: образы бабочек, изучаемых Адой; Вана, ходящего на руках в тот памятный июльский день 1884 года; лавандовую рябь моря; долгие жаркие минуты детства и юности в поместье; нескончаемые прикосновения; трепет сердца и тела; необратимость всего случившегося с Адой и Ваном. И погружение с головой в тот медово-волнующий дурман, и пить притягательную горечь из слов. До дна. Без остатка.

О земляничных полянах площадью в пол-Европы.

Прививка от соблазна произнести: "Я - самая большая ваша поклонница!", была получена в ранней юности с "Мизери" Стивена Кинга. Там эту фразу повторяет монструозная медсестра, кромсая, морально и физически, попавшего к ней в лапы писателя. Не случись прочесть роман, начапа бы ею отзыв об " Аде", потому что трепетную нежность к Набокову питаю с девятнадцати, когда впервые прочла "Лолиту". Потом какое-то время читала по кругу - от начала к концу и снова с начала. И еще много-чего у писателя перечитала: от горько-отчаянной "Камеры обскура" и непонятой в первый раз "Защиты Лужина" к оде русской словесности "Дару" и лекциям по литературе, русской и зарубежной.

Потому, остерегшись от эмоциональных излияний в адрес Сирина, без ложной скромности скажу, что предмет знаю отменно. А потому, игровое задание прочесть поздний его роман восприняла, как подарок для себя - еще бы, наслаждаться благоуханной набоковской прозой, до которой в противном случае дошли бы руки или нет, бог весть. Поясню, почему могли не дойти. Роман написан по-английски и авторского перевода, в отличии от "Лолиты", не имеет. А читать Набокова, переведенного на русский кем-то еще - в этом все-таки изрядная доля лотереи. Забегая вперед, переведено удачно, неодобрение набоковедов кажется мне преувеличенным.

Итак, что есть "Ада"? Эротическая утопия, воскрешающая "Россию, которую мы потеряли" в декорациях, столь любезных ценителям шедевра "Как упоительны в России вечера", но с действием перенесенным в некую условную Антитерру - параллельный мир, отличный от нашего географически и исторически, с некоторыми несерьезными отклонениями от генеральной линии развития, обусловленными, в первую очередь, географией. Мир геополитически поделен не привычным для нас образом, но с доминирующей в восточном полушарии Британской Империей, а в западном Эстотией - конгломератом России и Североамериканских Штатов. Есть еще Татария и ее союзник Китай, противостоящие английскому миру в перманентной Крымской войне.

Название Эстотия отсылает в первую очередь не к Эстонии, но к эстетике, иначе - эстетической составляющей человеческой натуры, отличающей в кьеркегоровом смысле обывателя от человека, преодолевшего первую ступень личностного роста. Эстоты, большей частью, хороши собой, более умны и лучше чувствуют прекрасное, чем... Чем кто? Ну, наверно, чем татары или китайцы. Впрочем, с поправкой на ветер. Не все, а лишь привилегированная часть, благополучие которой зиждется на полукрепостном положении большей части народонаселения.

Но есть ли нам дело до плебса? Правильно, нет. В фокусе нашего внимания белая кость, голубая кровь и соль земли эстотской. Образ жизни, забавы, занятия, образовательные цензы которой максимально приближены к представлению о дореволюционной жизни, где "гимназистки румяные от мороза чуть пьяные", "и вальсы Шуберта, и хруст французской булки". Что ты несешь, окстись, это все вульгарнейшая пошлость, а Набоков эталон безупречного вкуса. А я разве спорю? Набоков - это:

"Из комнаты в сени свеча переходит и меркнет. Плывет отпечаток в глазах. Пока отражений своих не находит беззвездная ночь в темно-синих ветвях. Пора. Мы уходим. Еще молодые. Со списком еще не приснившихся снов. С последним, чуть зримым мерцаньем России на фосфорных рифмах последних стихов".

Три дюжины слов, а щемяще-нежная потерянная Россия воочию перед тобой, Никто как он не умел этого. Так зачем же теперь лаешь любимого писателя? Затем, что "здесь" любовь, шампанское, закаты, переулки и пресловутый хруст французской булки. Владимир Владимирович, словно бы, задался с этим романом целью наваять шедевр, который переплюнул бы "Лолиту" в рейтинге читательских преференций. Нимфетка? Будьте-пожалте, даже еще и годом моложе. Потерянный рай Гумбертова детства в принадлежащем отцу отеле на французской Ривьере? Тут будет лучше - поместье Ардис: комары, горящий амбар, салфеточная икра, "ах, лето красное, забавы и прогулки". Получите-распишитесь.

Запретная страсть? Да сколько угодно во всех мало-мальски пригодных, а то и вовсе непригодных для того местах ("Дорогой, меняя обстановку нашего дома, я хотела бы тебя попросить оставить некоторые вещи в память любовных безумств: кушетку, банкетку, рояль, и... люстру. Ах, Жорж был такой затейник"). Когда вкус отказывает Тельцу, это тотально. Инцест? Его есть у меня, и не какой-нибудь условно-приемлемый: кузен-кузина; нет, уж пусть родные брат и сестричка, а для надежности сунем к ним в койку еще одну нимфетку, растленную сестрой. Поймите, я не обвиняю Набокова в аморальности, он был гений и виртуозный конькобежец с врожденным умением пронестись по ледяной кромке, не сорвавшись в болото китча и порнографии.

Только вот, дело в том, что какой бы ни была причина, по которой писатель опускаетфакел несомого им божественного огня: прикурить или духовку зажечь, результат всегда один - пламя начинает чадить. И можно сколько угодно говорить о постмодерне, пародии на семейную сагу и шедевры мировой литературы; об аллюзиях к к Прусту до Джойсу; можно даже наслаждаться богатством трехъязычных аллитераций. Все это не наполнит пустышку смыслом. И клубничка, собранная с земляничных полян площадью в пол-Европы не перевесит одного белого носочка Лолиты на тех весах, где слышишь: "Ты был взвешен, измерен и признан... ну, ты сам понимаешь"

БлокАды

Тридцать лет назад у кинчевской «Алисы» появился второй студийный магнитоальбом с претензионным и, возможно, отчасти скандализированным, но всё равно вкусным по неоднозначности заключённых в него смыслов названием «БлокАда». Вот это самое название в чуть изменённом виде и хочется вытащить в заголовок отзыва на только что прочитанную книгу: «БлокАды» — выплясывают пальцы и просятся выпечатать степ на клавиатуре — ну и исполать вам, пальчики мои. Ассоциативка эта вылезла не просто так, только за ради обыгрывания имени главной действующей героини романа, но ещё и по схожести энергетики этих столь разнородных по форме и содержанию и одновременно близких творческих продуктов. Тот заряд анархического протеста против устоявшейся системы отношений, против того, что считается узаконенной нормой, который содержится в кинчевской музыке и словах песен, точно так же есть и в этой романтизированной эротической поэме о чувствах и отношениях двух людей. Анархическую сходственность эту столь же сложно сформулировать словами, сколь просто почувствовать и прочувствовать их системную близость, практически единство.

Восприятие во время чтения романа и впечатление по его прочтении осталось двойственное. И двойственность эта заключается сразу в нескольких моментах. Ну, вот кажется, что главный герой книги — Ван (и это безусловно так, поскольку все книжно-жизненные события подаются нам будучи пропущенными сквозь фильтр вановских мыслей и чувств, кинематику вановских действий и статику его позиции), но тут же обнаруживаешь, что главным героем романа становится всё-таки Ада — девочка-девушка-женщина, в которую Иван-Ван был влюблён всю свою едва ли не столетнюю жизнь, и вся жизнь его оказалась накрученной и наверченной вокруг этого имени и вокруг этой личности — Ада, Аду, Аде, Ады, Адой — все падежные окончания здесь и сейчас будут кстати и вовремя. Ведь именно потому и только для подчёркивания этого обстоятельства автор мимоходит и игнорирует всю остальную жизнь героя — даже и тогда, когда периоды безАдового и безАдиного его существования длились годами и десятилетиями, всё равно вся эта безАдовая жизнь Ванна заключена автором книги в прочерк умолчания или только лишь беглого мимоходного упоминания. Ибо есть Жизнь и есть просто существование: есть ощущение наполненности жизни радостью единения с любимым человеком и любовью (да-да, в том числе и физической и физиологической), и есть простое проживание минут и часов, месяцев и лет, просто распорядок существования, без Чувства и без Ощущения. С Адой ты в раю, а в отсутствии Ады — в аду, в аду отсутствия, в аду пустоты существования, в аду прочерка.

Двойственность книги и в той на грани фола открытости и откровенности, с которыми подаётся нам физическая сторона влечения и сближения и обладания друг дружкой — с одной стороны, соблюдены почти все нормы так называемого приличия, отделяющие порнографическую литературу от эротической, но с другой, чтение романа явно возбуждает именно физическую и физиологическую потребность любить и быть любимым, потребность физиологической близости с существом противоположного пола (в случае гетеросексуальной ориентации) или все остальные прочие возможные варианты сближение и соединения на уровне тела (в случае всех прочих неназываемых здесь вариантов сексуальной ориентации читателя).

Двойственная сущность читаемого заключается и в том отношении к читаемому, которое неизбежно возникает и порой меняется до буквально полярной антиподной противопоставленности — то ты наслаждаешься вязью набоковского литературного языкового многообразия (от слова «образ») и поражаешься точностью и откровенностью его чувственно-духовных обнажений (утыкаясь при этом в какие-то свои собственные бывшие события и чувства), то вдруг испытываешь острое брезгливо-рвотное ощущение от той порочной и уже граничащей с медицинской объективностью стороны чувств и отношений героев книги — может быть именно потому брезгуешь и отторгаешься, что считаешь всё описываемое Набоковым не пороком, но просто делом сугубо интимным и не подлежащим открытости и демонстрации, подглядыванию и оглашению (недаром среди Мужчин считается неприличным и немужским поступком что-то и как-то рассказывать о своих интимных делах и отношениях, а всё рассказываемое при этом чаще всего оказывается пустой похвальбой и трёпом — по крайней мере так в основном бывало в той мужской компании, в которой в своё время вращался я и внутри которой воспитывался — врать и приукрашивать можешь сколько угодно, но никогда не следует называть реальных имён, мест и прочих деталей — и именно потому считается, что женские подобного рода байки гораздо опаснее, ибо дамы обычно говорят правду или нечто близкое к правде).

Двойственность романа кроется и в его содержательном значении и наполнении. Конечно, изначально и откровенно бросаясь в глаза, выпячивается лично-интимная суть книги — отношения юных кузенов, постепенно превращающиеся в большие и глубокие (несмотря на кажущуюся их поверностность и сугубую физиологичность) чувства и в конце-концов ставшие постоянной связью навек до конца жизни. Но нельзя отбросить в сторону и некоторую философическую составляющую книги, а философствованиям о природе и сути и Времени и Пространства Набоков отводит солидную долю объёма и авторского таланта, да и авторских размышлизмов тоже. Насколько глубока эта философия и насколько она сопрягается и коррелирует с похожими по направленности мыслями и размышлениями других философов и прочих, философствующих в этом эйнштейновском поле, разберутся пожалуй только специалисты, однако же проигнорировать эти мысли и рассуждения человека на свете пожившего и прожившего уже всю основную массу отведённых ему лет никак не возможно. А соглашаться со всем этим или оспаривать — тут уж каждый читатель будет решать сам за себя и для себя.
И точно так же каждый читатель сам решит, насколько сильны в романе фантастические начала и приёмы — как по мне, так я бы просто не упоминал о книге, как о романе с некоторой толикой фантастики, ведь любая художественная книга является в той или иной степени выдумкой автора и в той или иной степени содержит в себе выдуманные миры, ситуации и обстоятельства, персонажей и всё прочее сюжетное…

И наконец и сама оценка роману напрашивается двойственная, выставленная в написании через дробь, да ещё и сами значения при этом тоже будут дробными, ну что-то типа 4,5/2,5. Не, ну а вы на что надеялись, выдавая в задание книгу такого уровня (риторический вопрос органавтам Брускам)!

Буду честна и скажу, что у Владимира Набокова есть романы получше «Ады». Это не книга, а какой-то невкусный винегрет вперемешку с бредом сумасшедшего. Набоков, ты ли это? Никому не советую. Это может понравиться тем, кто любит фантастику и абсурдизм в одном флаконе. Не обошлось и без линии любви, но, как всегда у писателя, она «больная» и отличная от традиционной схемы. Короче, плохо. Хотя к Набокову хорошо отношусь и даже трепетно люблю.

Из двух миллионов моральных законов

«Померанцев высказал самое главное — мы пишем не потому, что хотим разобраться или понять, мы пишем потому, что хотим понравиться, потому что хотим угодить.» (Из лекций Д.Быкова о литературе)

Уж кому невозможно предъявить обвинение в желании понравиться, так это Набокову. Не тот характер, не те убеждения. И уважать его жизненную позицию я могу хотя бы потому, что далеко не у всех хватает ума, не говоря уже о смелости, подвергать сомнению то, что повсеместно считается непреложным.

В те времена, когда были написаны и «Лолита», и «Ада», общественность проповедовала такую линию поведения, в которой лицемерие и ханжество стояли едва ли не на первом месте. Нельзя говорить о вещах сомнительной нравственности, а вот делать их – каждому не запретишь, а не каждому тем более. Надо признать, что докса с тех пор радикально не изменилась, мораль и духовность являются предметом неистовых камланий и священной коровой социальной жизни, а пересмотр общественных устоев – занятие априори неблагодарное, потому что нет ничего более живучего, чем догмы.

Несмотря на то, что тема неудобная и невыгодная, Набоков в своем творчестве возвращается к ней снова и снова. Посредством своих книг он дает возможность поразмыслить – нужны ли стандарты поведения, заданные без объяснения их внутренней логики?

Не сомневаюсь, что и без меня найдется множество читателей, которые увидят в «Аде» поэтику слога, бесчисленные аллюзии и аллитерации, искусно нанизанные на нить фабулы, и прочая. Перед соблазном соригинальничать не устояли даже переводчики и критики. Достаточно отметить любопытную игру слов с leg, ляга, лядвии, которые превратились в лягвии в переводе Ильина. Also, there was an article titled Taking Nabokov Clitorally (instead of Literally, of course). A proficient reader can do justice to this suggestive wordplay.

Тем не менее, в выражении средства художественной выразительности ключевым является слово средства. Целью же может быть лишь идея, только она имеет смысл. И суматошная беготня моего внутреннего пони по герменевтическим кругам окрест романа привела сразу к нескольким выводам.

Наблюдая за долгими отношениями Вана и Ады, очень хочется найти morale для этой l’amore. Но, если приглядеться, именно о любви и для любви тут ничего нет. И роман – все-таки не об прокрустовой привязанности одного человека к другому… и даже не о сексуальности и не об инцесте.

Набоков пишет прежде всего о человеческой жизни и о тех скобках, которыми она строго ограничена. Это рождение и смерть, а кроме них – предрассудки, предубеждения, превратные суждения, узкие понятия, давление общественного мнения, привычность к легкости бытия и неумение занять свой ум или соотнести требования природы с требованиями разума. Пожалуй, немало сказано о самовоспитании. И, конечно, автор сделал открытой для обсуждения тему: не находится ли в рамках природной нормы то, что считается сексуальными аберрациями и девиациями?

Кроме того, «Ада» – это то зеркало, в котором отразился сам Набоков. Его любовь к энтомологии, к кроссвордам, к шахматам, к двойникам и двойственности. И его юношеские чувства, и его зрелые рефлексии. Он был не только открыт и откровенен, но и – опять же! – отважен, сознательно соглашаясь на неизбежное преломление и искажение своего призрачного автопортрета в читательском восприятии.

И это ощущение чего-то личного усугубляется тем, что произведение, отсвечивая разнообразными гранями, всякий раз предоставляет читателю совершенно мужской взгляд на жизнь, который никогда не встречается с женским. Несмотря на название, роман вовсе не про Аду, а про Вана. Автор делает акцент на главном герое, отчаянно воспевает его маскулинность, перечисляет физические достоинства, заостряет внимание на чувственных проблемах, переживаниях, сомнениях, изучает ход мыслей. Так что во всех ракурсах, деталях, оттенках можно изучить, как тяжело живется юноше на пике гиперсексуальности, как сложно сохранять присутствие духа, не попользовав время от времени пассивного гея или хорошенькую служанку, как органично из этого образа жизни потом проистекает необходимость регулярного посещения борделей и как неизбежно наступает пора философствований по мере приближения импотенции. Вашу мать, я плакалъ.

Что же до героини, то в этом мужском романе она – всего лишь убогая статистка… пусть даже чуть загадочная, со своими тараканами и метаниями. Тем самым «Ада» на свой манер перепевает «Лолиту», снова представляя на суд публики образ ребенка, порой капризного и непоследовательного, незрелого в вопросах взаимоотношений полов. Дальнейшая линия поведения героини местами довольно невнятна, нелогична и не имеет под собой четкой психологической подоплеки. Примерно так же отвратительно выписана Каренина у Толстого: ‘сама не знаю, зачем я это сделала, наверное, я просто истеричка'. Можно сказать, что гендерный вопрос автором был провален с треском, и словесная эквилибристика – это своеобразная компенсация за неудачу.

– Из чего следует лишь, – сказал Ван, – что положение наше отчаянное.

Ну не «все пропало, все пропало», но зрелище удручающее. Помимо прочего, поначалу вызывает отторжение странное претенциозное эстетство, свойственное героям, – порой кажется, это то единственное, во что смогло трансформироваться полученное ими образование. Эрудированность как пассивное потребление чужих идей, поверхностная и жалкая в своей самонадеянности. У Вана она впоследствии переросла-таки в умеренные философствования, а у Ады… ну, как было уже сказано, роман вовсе не о ней.

Ведь даже Набоков в своих попытках ломки стереотипов не столь уж радикален. Иначе методу установления женской невинности без телесного обследования мог бы быть противопоставлен столь же деликатный метод установления мужской невинности как адекватный ответ на возможный поворот рыночного спроса и на потребительские ожидания потенциально существующих групп.

Кроме того, вопреки высказанным в заключительной части книги опасениям, городок Лолита из штата Техас не был переименован. Что лишний раз доказывает, что в этом инертном мире изменения происходят не так уж часто.

But our love it was stronger by far than the love
Of those who were older than we-
Of many far wiser than we-
And neither the angels in Heaven above
Nor the demons down under the sea,
Can ever dissever my soul from the soul
Of the beautiful Annabel Lee.
«Annabel Lee» Edgar Allan Poe

Вечная любовь,
Живу, чтобы любить, до слепоты,
И до последних дней - одна лишь ты
Жить любя одну тебя
Навсегда...
Алсу и Ф. Киркоров

Когда рука судьбы (а как иначе ещё мог попасть ко мне сей пространный том, коварно таившийся в Чёрном Ящике ДП-17?) тебя направляет в объятия таких именитых господ, как В. Набоков, сразу как-то пропадает желание высказывать и выставлять напоказ свои субъективные суждения о достоинствах и недостатках его детища. Для этого нужно или обладать багажом познаний - как минимум весьма сравнимым с авторским, а ещё лучше превосходящим его; или обладать неподражаемой толикой наглости и, быть может, немножко высокомерия. Мне же не хватит ни первого, ни второго (впрочем, не уверена, что о последнем сильно жалею).
В моём восприятии «Ада, или радости страсти» получилась немного разодранной и потому довольно непростой для восприятия. Почему разодранной? Да потому, что основная история ВаниАды обильно перемежается странноватыми отступами куда-то в сторону от общей линии повествования, многоступенчатыми и многослойными велеречивыми описаниями, простой (реже) и сложной (чаще) игрой со словами, языками, географией, историей, литературой. И увенчано это всё философскими рассуждениями Вана (или всё же самого Набокова?) о сути и взаимосвязях, взаимозависимости и взаимонезависимости Пространства и Времени.
Чем эта история цепляет, так это совершенно потрясающим переплетением разума и страсти. Сначала казалось, что отношения Вана и Ады - лишь странная причуда юношеских гормонов и субъективная физиология, но со временем они перерастают в нечто большее. Сексуальная связь между близкими кровными родственниками, столь порицаемая и отвергаемая и в наши времена весьма свободных нравов (хорошо хоть презервативы можно купить уже не только в цирюльнях), и в этих ваших параллельных Террах и Антитеррах, а уж говорить о более строгих нравах и директивах времён самого Набокова и вовсе не приходится, казалось бы, должна вызывать стойкое отвращение у всех окружающих. Но, как оказалось, в юности их связь была секретом лишь для тех, кто не хотел замечать очевидного, и продолжалась при молчаливом попустительстве огромного количества людей, придававших всему происходящему ореол романтичности и совсем капельку драматизма. Даже их родители и сестра отнеслись к этому роману не столь отрицательно, как могли бы (хотя, подозреваю, это больше заслуга их личного не самого пуританского образа жизни и склада характера, нежели чего-то ещё). И всю свою жизнь с момента той самой встречи с Адой Ван воспринимал её не только как предмет страсти, но тонко подмечал все её (и свои!) недостатки и достоинства, понимал и признавал свои ошибки (хотя, порой поздновато - но уж как вышло), и любил Аду, и прощал ей все её выкрутасы.
Таким вот странным образом состоялось моё первое знакомство с Набоковым - нельзя сказать, что безнадёжным и неудачным, но и не восторженно попискивающим. Впрочем, сказать могу точно - на первое свидание с автором лучше взять не «Аду, или радости страсти».

Скажу сразу - я проскочила мимо "Лолиты" Набокова сознательно, в силу своего отношения к этой теме, не более того, и в будущем читать навряд ли соберусь, но всякое бывает, зарекаться не буду.

Если спросите, каким боком "Лолита" касается этой книги - так все же твердят о том, насколько тема, которую писатель выносит на передний план, созвучна или вырастает именно из "Лолиты". Сравнить не могу, зато могу оценить "Аду..." в соответствии со своим разумением.

Для начала Набоков решил выдернуть вовсе из реальности своих героев, да и всех соприкасающихся с ними. Для чего и поселил в таком придуманном мире, как планета Анти-Терра, являющаяся зеркальным отображением Земли с инаковой географически-исторической, также как и политической реальностью, да и реальностью науки и прочей техники, учитывая, что мы начинаем знакомиться с этим миром в 1884 году. Впрочем, существует еще и Терра (то бишь, наша Земля), но лишь для людей с больной фантазией, или как эвфемизм для обозначения "того света", куда все отправляются со временем ("все мы там будем"). Прием с проецированием мира в другую реальность либо помогает что-то понять, либо мешает. Кому как. И как заведено, есть узнаваемое, есть не очень, мир преподносится интересный, но в то же время отличающийся от нашего, вот и гадай, а заодно и сыграй в эту игру с автором.

Ко всему прочему, само повествование, стилистика оказалась подобна Маркесу, как я сначала подумала. Но зайдя чуть дальше, я нашла, что меня относит больше к нашим, русскоговорящим писателям. К Саше Соколову, или еще - к Лене Элтанг. Это что касается ощущений стилистических.

Что же касается языковых изысков, то тут я просто млею. Конечно, я знала, как умеет автор завести читателя в такие чащи из выращенных им же самим изысканно-объемлющих и в то же время - попадающих не в бровь, а в глаз образов, обрисовывая которые, Набоков идет до конца.

Но такой масштабности, отточенности и чего-то совсем невообразимого - наверное, такого я не ждала. Но блуждая в лабиринтах, созданных гением автора, понимаешь, как сладок путь заблуждений! Как, впрочем, и путь всевозможных аллюзий - он не менее сладок и волнителен, единственно, понять, от чего больше захлебываешься в восторге - то ли от собственной манеры автора, то ли от его приемов, отсылающих к Толстому, Достоевскому, а также к французам и англичанам - понять сие уже сложно.

Мои потуги в чтении Толстого - относятся к сугубо школьной программе. Хотя к заслугам школы я не отношу перечитывание мной "Войны и мира" - как минимум, раза два - но "Анна Каренина" выбешивала меня уже поначалу, где и закончилось мое знакомство с сим произведением. И если в общих чертах я понимаю, о чем оно, но это же все равно, что быть знакомым с каким-либо произведением по кратком содержанию. К чему я это все? К тому, что не всякий, далеко не всякий роман или повесть побудит меня знакомиться заново (или впервые) с классикой, скажу больше - с классикой с большой буквы, с одним из трех китов, на которых стоит русская литература (скажете, клише? но это тоже, как посмотреть). И под таким ощущением находясь, хочется взять еще раз в руки "Анну Каренину", чтоб найти там созвучие, угадать то, что бередило ум Набокова, обнаружить глубину замысла или глубину падения и в конце концов сказать себе, что в своем возрасте ты можешь уже отыскать в романе то, что Толстой сознательно нам оставил,

И пожалуй, напоследок - о той скользкой теме, о чем Владимир Набоков вообще отважился писать. Во-первых, да, в тэгах стоит инцест, но сначала мы узнаем, что они все же брат с сестрой двоюродные, или же - кузен и кузина. То, что автор проговаривается, и не раз, о том, как будто бы обстояло дело на самом деле, и чей сын Ван, и чья дочь Ада (ох, написала и прочла, что получилось - будто бы дочь ада; вот и пошли оговорки по Фрейду), я бы - естественно, на своем месте, не на месте других читателей - сильно бы не верила тому, но, впрочем, тут как посмотреть. Тут все же больше играет, что о том сами они не ведали. До поры, до времени. (Писалось это до того момента, как я решила почитать критику по роману, что я краааайне редко делаю и в результате чего у меня открылись глаза на некоторые моменты, прошедшие мимо, а потому - ЧИТАЙТЕ ВНИМАТЕЛЬНЕЕ).

Но многие далеко не второстепенные моменты, как мне представляется, писались с позиции художественно-эстетствующей, с позиции искусства, литературы ради литературы, как я понимаю. Возможно, ради этого писатель отринул с ног прах ограничений, коими связывает нас общество - и это во благо, что связывает; ради того, чтоб обрести свободу и взмыть над всем, что принято, избавиться от зашоренности, без оглядки на существующие права, обязанности и прочие путы, он легким движением пера пустил в далекий путь свое детище. Как мне думается, таким вот образом и родились многие идеи этой книги, которую порой следует читать с некоторой отстраненностью, без привязки к жизненным реалиям.
.
Другое, что тоже может смутить непривычного читателя, когда ей всего 12, а ему - не намного больше, 14. А если бы им было бы на пару лет больше, как Ромео и Джульетте? Мы бы уже были менее категоричны в формулировках? Не говорили бы, что он ее развращал?

Мы так всегда серьезно относимся к историям, безусловно, выдуманным, настолько, что пришлось писателю придумать им несуществующие планеты, лишь бы унести своих героев от карающего меча нашего гнева. А мне нравится именно то, что показывается, с чего же все начинается. Как в чистой, пока еще незамутненной плотскими желаниями душе разгорается пламя. Еще не осознавая ни своих желаний, ни чувств, еще не пытаясь осмыслить их, еще не понимая, насколько ее подталкивают обстоятельства, по крайней мере, к осознанию. Да и он, как и любой в его возрасте, не был настолько уж испорченным, чтоб сознательно "развратить". Все хорошо в свое время. Они же оказались чуть более открыты друг к другу, и к отношениям, о которых так ли уж вправе мы судить?

И как мне кажется, Набокову самой судьбой суждено было взять историю, подобную этой, обрисовать всю нежность, томление молодых душ, во многом очень невинных, и вдохнуть в них все сильные эмоции, чувства, переживания, причем, сделав это мастерски. И как при этом совершая головоломные пируэты вниз и тут же возносясь, делая паузу до щемящей нежности и впадая в страстно-гневное, с чувством, болезненно откликающимся где-то глубоко и тут же - вздохом, вырывающимся с непередаваемым облегчением и восторгом. И в этом он весь. Набоков.

Может быть, я предпочла бы, чтоб где-то на этом и обрывалась бы книга или, как любит играть в разные игры типа кроссвордов Милорад Павич, нам преподнесли бы некую игровую концепцию ее продолжения и финала - ибо дальше все идет уже по взрослому. Но одно то, как они оказались сцеплены на всю жизнь - одно это заставляет присмотреться и прислушаться к этой истории. Пусть и воспринимается как два различных романа, как и различно наше восприятие поры детства-юности и того времени, когда все это уже позади.

PS. А кстати, триязычность изложения Набокова, когда он перескакивает с одного языка на другой, дает случайно неожиданный результат. Как часто нам попадаются книги, где действие происходит в нескольких временным рамках, например, жизни одного из героев. И мы тут же пришляпиваем этому явлению клише - флэшбэки. Но благодаря русскому писателю Набокову, читающему лекции о русской литературе, заметьте, на английском языке, мы узнаем, что можно же сказать "ретроспекции" вместо "флэшбэков", хотя слово тоже мудреное и к чисто русским словам я бы его не отнесла, но я чувствую, что это правильнее, и для меня, кстати, более понятнее, и даже более по-русски.

Это не первое мое знакомство с Набоковым (ну как можно пройти мимо нашумевшей "Лолиты" и если не прочитать,то хотя бы посмотреть кусочек фильма о ней?), но, скорее всего,оно станет для меня последним. Вот не цепляют меня эти дикие восторги в сторону Набокова и его творчества, наоборот, поражаюсь высоким оценкам. Как? За что? Что я не поняла и где упустила то волшебство, которым Набоков покорил столько человек? Почему оно не подействовало на меня, ведь безграничный восторг от этой книги я получила только однажды и угадайте когда? Правильно, в конце,когда закрыла книгу и с радостью поняла что с ней все закончено. Нет, я не ханжа и меня не пугают слова секс и инцест в тэгах к роману. Да что там слова, все постельные сцены в книге меня нисколько не удивили, и не было в них ничего сверх нормы, из которой эротика переходит в порно. Просто сам слог автора, то, как он это преподносил вызывало отвращение. Все эти "влагалища рукавов", полиглотские беседы, беспорядочно перетасованная география и прочая ересь, которой он напичкал свой роман, вот что действительно запоминалось и от чего хотелось бежать. Зачем ты, Вова, добавил столько ненужного хлама?И эти бесконечные сноски! Не думаю,что если бы все это убрать, то роман хоть в чем-то проиграл бы, наоборот, не пришлось бы перечитывать по сто раз, да бы остаться на волне с автором.

Герои у Набокова получились все до единого с каким-то прибабахом. Ван, чем-то напомнивший мне фотографа Рая из книги Салмана Рушди "Земля под ее ногами". Правда Рай был влюблен безответно (хотя с какой стороны посмотреть), а Ван влюблен как-раз таки взаимно, но то,что с ним делает Ада,как она вращается в его жизни и не дает ни малейшей надежды, на жизнь без нее, очень даже напоминает больную любовь Рая к Вине. Все мысли, все чувства, все эмоции Ван переживает только от/для Ады. Она его мир и даже спустя годы без нее, Ван не может не думать о ней. Что-же касается Ады, то она это знает и нагло пользуется этим. Да, между ними есть желание, влечение, страсть, но согласитесь, Ада намного проще относится ко всему этому и готова в любой момент без угрызения совести сходить на сторону, чем Ван, к сожалению,похвастаться не может, его тут же жрут воспоминания и чувства долга перед Адой. Ох уж эти женщины! Пользуются мужиками без зазрения совести :) И не вижу я тут волшебной и чистой любви, в которой Набоков пытается меня заверить. И то,что герои перешли границы неприличия (или как это называется,кроме инцеста, когда брат с сестрой решают спать вместе) я могу назвать не иначе как любопытство и страсть, но не более. Единственная,кто, как мне показалось, любил в этой книге по-настоящему была младшая сестра Ады - Люсетта. Да-да, та ненормальная, или как правильнее говорил Набоков, отсталая Люсетта. И что самое удивительное, не заметила я в ней никакой отсталости. Может в ранние годы и прослеживалась эта ее черта, но будучи взрослой девушкой, она была не намного отсталее Ады. И вот ее искренние чувства я поверила сразу. Как она их трепетно хранила, надеясь на взаимность, как до последнего верила,что Ван будет хоть ненадолго, но с ней. А все остальное, что было на страницах этого романа - пффффф, всего лишь детская игра, которая потом переросла в привязанность.

Читая роман, меня не покидала мысль,как я медленно и с наслаждением, всеми изощренными способами пытаю Набокова. В нашей команде эта мысль была, как ни странно, коллективная и об этом мы еще расскажем. Но сам факт остается фактом. Я бы с наслаждением его душила за каждую иностранную фразу в тексте, а за сноску пилила бы ножом. Вот такая я кровожадная, хотя до Набокова не замечала за собой такого. И даже примечания Вивиан Дамор-Блок не смягчили бы мой приговор. Но все это пустяки, в сравнении со стилистической повернутостью Набокова. Он весь такой тут правильный, аж до скрежета зубов. И это не потому,что я какая-то не грамотная, просто слишком много всего этого. Даже лекций Вана о сне и его выдуманном мире мне хватило на несколько лет вперед. Читая такие моменты, мое тело само,не спрашивая разрешения, уносилось в в выдуманный мир,лишь бы не вникать в происходящее, так как не рассчитан мой мозг на такую философию, уж извините,за что ему огромное спасибо.

Чувствую себя какой-то глупой деревенщиной, потому что по нескольку раз перечитываю это невероятно громоздкое предложение в попытке уловить смысл оного:

Вода заговаривала чуть ли не сразу за тем, как Аква выслушивала чей-либо рассказ или присутствовала при нем (даже не к ней обращенном), – горячо и внятно, словно говорил человек с быстрой и выразительной речью, – очень самобытные не то чужеземные фразовые интонации, навязчивая скороговорка болтуна на отвратительной вечеринке или перелив монолога в нудной пьесе, или ласковый голос Вана, или услышанные на лекции обрывки стихов, отрок милый, отрок нежный, не стыдись, навек ты мой, и в особенности более плавные и более flou[12] итальянские строфы, к примеру, та песенка, которую повторял, выстукивая коленки и выворачивая веки, полурусский-полурехнувшийся старенький доктор, док, чок, песенка, пасынка, ballatetta, deboletta ... tu, voce sbigottita ...spigotty e diavoletta ... de lo cor dolente ... con ballatetta va ... va ... della strutta, destruttamente ... mente ... сменте ... смените эту пластинку, иначе ее дорожка опять уведет нас, как нынче утром во Флоренции, к дурацкой колонне, поставленной по уверениям гида в память об «ильмо», одевшемся листвой, когда под его постепенную, постепенную тень вносили тяжелокаменномертвого Св. Зевеса; или к старой карге из Арлингтона, доезжавшей разговорами своего молчаливого мужа, покуда мимо неслись виноградники, и даже в туннеле (они не должны так с тобой поступать, ты скажи им, Джек Блэк, нет, ты им скажи...).

А теперь, поняв (хотя бы приблизительно) смысл одного единственного предложения, я пытаюсь вплести его в общую сюжетную линию... И так бесконечно, по кругу, вновь и вновь возвращаясь на несколько страниц назад... Постоянно путаясь в именах, названиях, датах... Я пытаюсь представить, что же означают

мираж в эмирате, самородный смарагд, оргия эпителиальных аллитераций.

Ведь не просто же так автор выразился именно так. Должен же быть в этом хоть какой-то резон!
И где-то на четвертой главе мне начало казаться, что я попала в Ад... Ад из хитросплетений слов, нагромождения эпитетов и сравнений, лабиринта аллюзий... "И хочется плакать, даже не плакать, а выть!" (с)
В электронном варианте "Ада" занимает у меня 1081 страницу. При моей скорости чтения данного произведения мне понадобится больше трех месяцев, дабы его осилить. И это только в том случае, если я буду читать каждый день... Посему я безоговорочно капитулирую в самом начале этой войны. Пусть это будет первый и последний шедевр господина Набокова, с коим я не справлюсь с первого раза. А еще мне остается надеяться, что я "вырасту и поумнею". И тогда смогу по достоинству оценить роман. Так что не прощаюсь!

Попытка "проглотить и переварить" сей шедевр осуществлена в рамках игры "KillWish"

Если бы эту книгу написал не Набоков, а другой, какой-нибудь современный писатель, о ней так же хорошо отзывались бы?

Эта книга несколько автобиографична. В ней Набоков воплотил свои фантазии касательно его двоюродных сестёр.

Но это не делает её менее омерзительной.

Набоков хороший писатель, он правда замечательно пишет. Но вот сюжет...
На протяжении 700 страниц автор описывает то, как герой сношается с сестрой. И всё. Там больше не происходит ничего. Никаких значимых ситуаций, никаких больше сюжетных линий, никаких философских мыслей. Написано красиво, но было мерзко.

Далее спойлеры. Книга начинается с того, что отец героя на спор спит со своей кузиной. У них начинаются отношения, которые продолжаются на протяжении очень большого промежутка времени, пока эта кузина, Марина, не наставляет ему рога. Тогда он переключается на её сестру близняшку, они женятся, но роман с Мариной у него почему-то не заканчивается. И вот обе близняшки беременны от него, рожают с промежутком в две недели, но ребенок жены умирает и Марина отдает ей своего сына, Вана. Аква, мать героя, воспитывает его, считая своим родным сыном, но впоследствии сходит с ума и совершает суицид. А её сестра вскоре рожает дочь Аду и выходит замуж за другого своего кузена. И у этих двоих, Ады и Вана, когда той исполняется 12, начинается роман.

Ладно, если бы это была просто книга про инцест. Но автор намешал в эту книгу всё что мог. У героини неплатонические отношения со своим единокровных братом, единоутробной сестрой, одноклассницами, и ещё с какими-то мужиками. Чтобы её сестра не ревновала Вана к ней, она предлагает ему и их сестру ласкать и однажды они даже устраивают тройничок. А Ван просто соглашается.

Это не классика, это литературное порно.

Минусы книги:

– Диалоги, которые ведутся на трёх языках, без перевода, с обильным содержанием научных терминов – так двенадцатилетки не разговаривают.
– Отсутствие логики в действиях героев.
– Пошлость, втиснутая везде, куда только можно было.

Плюсы:

– Красивый язык.

Мне нравится то, как автор пишет и, возможно, я возьмусь и за другие его книги, но с опаской, прежде прочитав все гневные отзывы и краткие содержания. Видимо, не мой это автор.

Ох нелегкая это работа впервые читать Набокова (с)

Особенно начинать знакомство автора с определенного рода квинтэссенции творчества, одного из самых масштабных произведений. Как из ушата холодная вода, на меня вылился поток витьеватых, закрученных и замороченных идей и сюжетных явлений. Меня просто забросило в родовые/родственные связи двух заглавных героев, но все началось задолго до, когда две сестры Аква и Марина сплели отношения с одним и тем же юношей - Демоном, и волей судеб, или волей порока были явлены свету два знаменательных ребенка - Ада и Ван. Именно они станут любовным центром, апокалипсисом инцеста и хранителями семейных тайн. Именно эти дети смогут зародить и пронести через всю жизнь чувства, побороть немало препятствий для того, чтобы быть вместе и осуществить задуманное спустя десятки лет.

Странная история. С одной стороны, лежащая на поверхности, но с другой - скрывающая многие слои, до которых незнакомому человеку не добраться. А я - именно та незнакомка, поэтому и оценки роману не даю; не могу я до конца понять написанное автором, но чую, что это не просто эротическое произведение, это "лук" - многослойный, со слоями-пленками, порой такими прозрачными, что не наметанный взгляд и не ухватит. А так хочется проникнуться до конца, но для этого следует сделать несколько шагов назад и ознакомиться с более ранним творчеством автора. Так к чему я это все: буду давать отзыв лишь на основе каких-то интуитивных вещей, не зная всех глубин автора. И это уже сейчас кажется неправильным, навевает грусть, но по-другому никак...такова Игра! Но как пишут многие, сделать симбиоз великих стилей великих писателей - вот что в совершенной мере отличает данный роман. Это и труд, и видимо некая насмешка Набокова: уж отменную помпезность Толстого вы не пропустите, или те же самые моральные бдения и бродения героев, которые так любит Достоевский! Автор приглашает вас в путешествие не только по стилизованным хитростям, литературным аллюзиям, но и предлагает поразмять мозги, призывает окунуться в прозаический омут и с каждым "оборотом" разбираться в целях. На-то он и модернист. И быть может на непосвященного человека эта интеллектуальность излишне давит, надавливает и порой будто говорит тебе: "Ну и дурак же ты! Темнота!". Но с другой стороны - это толчком узнать больше. Многогранный роман, даже в его читательской миссии. И я его то ненавидела люто за сложность и витиеватость текста, то поражалась спиральности и эпатажности.

Но от лирики стоит вернуться в альтернативную жизнь. Да-да. Помимо наслоенных персонажей, для начала придется плотно разобраться, где вообще происходят сие события. Открывая книгу, и зная, что тебя ждет некая семейная хроника, даже и не подумаешь, что место действия - параллельный мир, другая вселенная, некая Анти-Терра. Здесь нет фашизма, но есть Золотая Орда. Вы будто попадаете в другую страну, некую страну чудес. Но есть и зазеркальная сторона этого мира - Терра, как нечто невесомое, нечто за гранью, нечто мифическое и галлюциногенное.

И эти миры открываются читателю через призму мемуаров главных героев, тетрадок с пометками и комментариями. И именно так и выходит на сцену, возможно, главнейший герой романа - его величество Время. Именно оно подталкивает старика Вана заняться написанием романа, и впоследствии мемуарами, именно оно показывает все грани любви: вначале легкой детской, далее разрушительной юношеской и уже более оседлой и степенной взрослой, даже стариковской любви. Автору хорошо удается передать красоту образов героев, которые озаряют все вокруг в детстве, как яркое солнце на рассвете. Они легки, мир вокруг простой и понятный, нет запретов, нет препятствий. Детям все интересно, они любознательны, и именно это сводит двух "влюбленных", а также одна тайна на двоих из старого дневника. И быть может эта пикантная подробность еще больше сближает кузину и кузена. Но в зените солнца и в рассвет своей юношеской страсти, герои начинают меняться, начинают взрослеть и отдаваться во власть стереотипов и предрассудков. Ада и Ван начинают блекнуть, и их прежняя привлекательность уходит в закат: для них начинается тягучая и обычная жизнь, их разводит Время и общество, они разбредаются в свои уголки. Ада становится примерной женой, Ван уходит в творчество и становится преподавателем. И все вокруг сереет, теряет блеск, как и сами герои становятся скучными. Но не передать мне все языковое многообразие, которое использует автор для создания персонажей. И насколько ловко автор играет несколькими языками, что тоже будет плюсом любителям "поразбирать текст" и совершенно не будет отмечено тем, кто далек от литературных изысков.

Что сказать - многообразный, многогранный и мозговыносящий роман, который определенно стоит перечитывать, и не раз и лучше всего после знакомства с другими произведениями авторами.

"Раз в крещенский вечерок девушки гадали..." - это утверждение мало относится, если относится вообще, к рецензии, что будет развернута здесь.

Вот она моя лучшая из книжек - из густых печеночных блинов прошлого. Простая тетрадка в клеточку, с таблицей умножения на заднике, очень удобно пользоваться было ей в дни моей школьной юности, пока таблица эта не была подобно тавро на ляжке лошади прожжена в моем осоловелом мозгу. Я бы попросил бы! красным на полях красивым каллиграфичным почерком не осоловелого Мозга было это выведено и несколько раз подчеркнуто. В тетрадке нет опрятно вклеенных цветов, которые можно было бы насобирать в деревне в двух часах езды от центрального города России, где хорошо было проживать лето рядом с бабушкой и выдергивать сорняки какое-то время еще до замужества - большей частью в деревянной избе. Первые две страницы как у любого ребенка, который не рос в графских покоях, а был взращен на любви к труду обычных граждан развалившегося союза украшает множество вырезок из газет красивых попсовых мальчиков с оголенным торсом, беспорядочно собранных в конце 90-х на просторах прессы страны необъятной. Эти начальные страницы не представляют сейчас интереса, но последние же пять остались и вовсе пустыми, их-то сейчас я и постараюсь заполнить своим мнением, создам сущую маленькую трагедию, разыгранную призраками мертвых героев одной здоровой книженции. Преместете страницата, как стоило бы сказать на болгарском языке.
Вот читаю и дивлюсь, как я умный и благородный оказался в твоей голове? Красным на полях, все тем же каллиграфичным почерком.

Было прекрасное ранее августовское утро, когда я вздумала начать читать бонус, доставшийся мне из черна кутия, как говорят улыбающие белозубые болгары, позавтракала я тогда рано, благородный во всех отношениях муж в трусах и с пафосом принес мне кофе в постель с отличным бутербродом, который я от щедрот душевных на английский манер с рязанским акцентом называю сандвичем. Мы долго рассуждали и как всякие любимые тешились тем, что решали вопрос кто все же пойдет до дома из советского благородного кирпича и зайдет в страшное заведение требующее денег, чтобы оплатить в конечном итоге счет, что проклятые капиталисты как обычно подкинули в наш почтовый ящик. Вышло, что иди пришлось мне, вот и начала я чтение сего монументального труда для бедных, иногда так радует вычурность мозга некоторых критиков, что позволяет отмазаться и не браться за книгу для богатых, счастье-то какое! в лучах утреннего солнца под хмурыми взглядами русских людей, которые тоже не понимают с чего это улыбаться непонятно кому и возможно тоже с утра с английским шиком позавтракавшие сандвичами с рязанским акцентом.
Вот иногда ты умеешь меня удивить, не зря я тебя растил, воспитывал. От капель слез умиления несколько слов написанных красными чернилами чуть расплылись.

Целую неделю я знакомилась с первыми пятнадцатью страницами этой глупава книга, как заметили бы мои болгарские друзья. И это заставило меня задуматься. Я горжусь тобой!!! Трижды подчеркнуто.
Какви такива играчи направиха на съдиите, че са принудени да четат такава литература. Може би между тях има някой със садистични наклонности?*
А я предупреждал, говорил, умолял. Но ты опять меня проигнорировала.
Дорогой Мозг, я тебя люблю. Но азарт взял вверх... Написано черной ручкой под красной надписью явно куриным почерком.

Преодолев сопротивление организма, который как по мановению волшебной палочки засыпал, хотел работать, мыл окна, посуду, полы, готов был учиться, учиться и еще раз учиться в любом направлении, хоть выпиливать лобзиком или вышивать гладью, стоило мне лишь приблизиться к книге, в котором так соблазнительно горело название про радость и страсть, я все же через неделю стала преодолевать другие страницы игнорируя все то fedt lort, resterne af den hvide monster**
Мой стекловидный канал с трудом доносил до мозга смысл великой сказки… высочайшего достижения искусства... Да уж, некоторые литературоведы те еще извращенцы, если это им сказка, что же они в детстве-то читали? пометка красным на полях.

Еще через неделю я отвоевывала каждую страницу и каждую крупицу своего мозга и νεῦρον, как говариваю я когда дело касается медицины. И каков же результат моих трудов? Много потерянного времени, а оно так ценно, там неуловимо и горстка пепла от книги. А еще как оказалось во мне умер убийца. Не так уж много открытий, как обычно ничего нового и даже ничего красивого, хотя автор так вертел словами и знаниями, что хоть один абзац, да должен был засиять красотой, но не случилось, каждый абзац этой книги пропитан жиром и тем, что так не ласково мы отправляем каждый день в путь по трубам судьбы всего сущего.

Дорогой Мозг, ты знаешь, как я не хотела читать Набокова. Никогда. Но есть люди умеющие собирать губки в анатомическую часть курицы, из которой выходит ее переработанный завтрак, обед и ужин. И теперь для них я могу сказать честно, что я прочитала и я знаю, что говорю, и ты знаешь, мой многострадальный друг, что я не стала бы дочитывать этот ад, если бы так хорошо не относилась к девочкам из команды. Не знаю для чего Владимир Владимирович написал это, но я бы только для того, чтобы мой ребенок никогда больше не прикасался к книгам. О нет, меня не смущают взаимоотношения брата и сестры, мало ли кого и как застали радость со страстью, я большей частью не люблю мерзость в людях и мне плевать с кем они спят при этом. Так вот, в этих героях была мерзость, которую мне пытались выдать за высокие души прорывы. И от этого было еще более мерзко это читать. Никогда не любила мерзких людей и никогда любить их не буду, так же как подобное творчество, когда мне пытаются доказать, что такое поведение и такие мысли - это души прекрасные порывы.

Все должно иметь цель и смысл. Долгая жизнь нужна тем, кто духовно богаче, кто может много дать людям, а если этого нет, тогда зачем? Вас миллионы ни о чем не заботящихся, кроме себя, своих привилегий, равнодушных паразитов, без совести, морали, долга. Вы уклоняетесь от своих прямых обязанностей и в то же время берете себе в сотни раз больше, чем здесь дается любому другому члену общества.
Иван Ефремов

Вот как раз о паразитах и написал Набоков, но при этом, он не написал, что это уродцы, о нет, он делал их замечательными очаровашками, которых надо понять и простить, потому что они любят друг друга, а то что вне этого они паразиты, что с этим делать? по мне так давить. Но я злая, да. Я три недели убила на это.

Красным в конце страницы красивым почерком выведено: "Не важно с кем вы спите и как. Важны ваши поступки вне спальни."

*написано на болгарском.
** догадайтесь сами, как приходилось делать мне в этой книге.