В жизни каждого человека бывает момент, когда нужно сделать судьбоносный выбор. Но самый решающий выбор всегда имеет две стороны. Ведь если с одной стороны выбор стоит между свободой и несвободой, то с другой – между определенностью и пугающей неизвестностью. Виктории исполнилось 35, и она поняла, что в ее странный роман с Андреем пора внести ясность. Либо она примет его как свою судьбу, несмотря на его непредсказуемость, эгоистичность, холодность и самоуверенность. Либо она должна уйти...
«Сомнения сводят с ума» – как сказал кто-то из великих людей. Сразу кажется, что есть другой выход, другой путь, другой человек.
Он уже давно не подходил на роль страстного любовника и очаровашку, а лишь на потасканного эгоиста, не желающего снимать с себя розовые очки.
«Боже мой, – думала я, спускаясь за Андреем, – русские везде, где самое лучшее, красивое и дорогое. Мы – потрясающая нация, и я не знаю еще ни одной такой, которая живет здесь и сейчас, живет одним мигом, не думая о завтра, наслаждаясь деньгами и жизнью».
– Тебе скучно со мной? – спросила я.
– Почему?
– Я говорю то, что ты хочешь слышать. Не надоело?
– Нет, ты же знаешь, мне это удобно.
Мы как-то незаметно превратили наши с Андреем отношения в бесконечные соревнования по остроумию, в гонку за независимостью, за завоевание медалей легкомыслия и грамот беззаботности.
Я таскалась с ним повсюду, создавая ему уют, заботясь о его капризах, терпя его брюзгливый характер и все-таки искренне любя его.
Это французское наследство сильно отличало меня от других претенденток на пост спутницы Андрея, так как большинство желающих хотели не только присоединиться к увлекательному процессу траты его состояния, но и получить возможность выезда все на тот же Лазурный берег Франции, где и предполагалось с гордостью демонстрировать результаты обладания кошельком Андрея, вывешивая на себя все купленное, словно медали за добычу и захват его в качестве мужа.
Наше бешеное увлечение живописью и принадлежность к разношерстному артистическому обществу Парижа, кормило нас таким шквалом эмоций, что о еде мы думали редко.