«Если вам когда-нибудь случалось взбираться по крутой и постоянно чем-то воняющей лестнице здания присутственных мест в городе П-е и там, на самом верху, повернув направо, проникать сквозь неуклюжую и с вечно надломленным замком дверь в целое отделение низеньких и сильно грязноватых комнат, помещавших в себе местный Приказ общественного призрения, то вам, конечно, бросался в глаза сидевший у окна, перед дубовой конторкой, чиновник, лет уже далеко за сорок, с крупными чертами лица, с всклокоченными волосами и бакенбардами, широкоплечий, с жилистыми руками и с более еще неуклюжими ногами…»
Старческий грех. Алексей Писемский
Мне, признаться, сделалось не на шутку страшно даже за самого себя... Жить в таком обществе, где Ферапонтовы являются преступниками, Бжестовские людьми правыми и судьи вроде полицмейстера, чтобы жить в этом обществе, как хотите, надобно иметь большой запас храбрости!
Ферапонтов Иосаф Иосафыч - бухгалтер Приказа (присутственное место) в городе П-е. Просители называют его Асаф Асафыч, подчиненные прозвали "отче Иосафий" - за внешнюю суровость и неподкупную честность.
Он вообще с канцелярией никогда не вступал ни в какого рода посторонние разговоры и был строг.
В 15 только лет он смог поступить в гимназию, в первый класс, куда набирают детей 9-10 лет - очень хотел учиться, но у отца было крайне стесненное финансовое положение. Выучился, вынеся все насмешки и в то же время не давая начальству унижать свое человеческое достоинство - например, не дался высечь себя после одного случая с самодуром-инспектором, сбежал с порки; но его на следующий день приволокли связанного и "примерно наказали" - т.е. в течение 30 минут избивали палками до кровавой каши на спине. Директор все требовал назвать зачинщиков, Ферапонтов молчал. В итоге его так и унесли на этой скамейке - 3 недели провалялся в больнице. Ну, в общем, это нормально было для того времени. Отец еще на коленках за директором полз после этого, умоляя, чтобы сына не выгнали.
После гимназии Иосаф сам поступил в Демидовский лицей - на казенный кошт, а после его окончания сам смог найти себе место в этом самом Приказе. Здесь он показал себя прилежнейшим и при этом толковым работником и быстро выбился наверх, стал бухгалтером. Жениться он так и не женился.
"Для меня нет и никогда не будет возможно это счастие. Девица, какую я представляю себе в моих мыслях, за меня не пойдет. Невесты же, приличные для меня, из нашего подлого приказного звания, противны душе моей: они не домовиты и не трудолюбивы, потому что считают себя барышнями, и сколько ни стараются наряжаться, но и этого к лицу сделать не умеют, будучи глубоко необразованны. Много раз я прислушивался к их разговору и убедился, что они ни о чем с мужчинами на могут говорить, кроме неблагопристойностей, ибо имеют уже развращенное воображение."
Жил бы себе человек и жил дальше, но влип, очкарик - втюрился безоглядно. Пришел к нему в присутствие некий господин Бжестовский и изложил свое дело - о заложенном имении его... сестры, по мужу Костыревой. Нельзя ли пособить? Не подъедет ли Ферапонтов в имение - посмотреть на месте, оценить, прикинуть, что можно сделать, чтобы не допустить продажи?
Как увидела я эти три точки перед словами "сестры моей", так и поняла всё дальнейшее. В общем, влюбился он по уши в эту прохиндейку Костыреву (а она была той еще тварью), пользуясь служебным положением, взял из кассы Приказа что-то около 2000 р. (по тем временам это очень много для служащего), внес за ее имение, а она тут же обвенчалась со своим братцем Бжестовским и попыталась сбежать в Питер. Началось следствие, ее задержали, устроили очную ставку с Ферапонтовым, где он всё узнал, неизвестно еще, как бы дальше дело пошло, но Бжестовский подсуетился, губернатор вызвал бывшую Костыреву к себе на личный ...гм... допрос, четыре часа ее... гм-гм... допрашивал - и за полным отсутствием состава преступления отпустил восвояси. А Ферапонтов удавился в камере. Следователь приехал в тюрьму.
-Удавился! - сказал полицмейстер мне совершенно спокойным тоном, показывая глазами на труп.
- Это вы его довели, - сказал я.
- Будто! - произнес обычную свою фразу полицмейстер. - Он сам пишет другое, - прибавил он и подал мне (...) лист бумаги, на которой четкой рукой Иосафа было написано: "Кладу сам на себя руки, не столько ради страха суда гражданского, сколько ради обманутой моей любви. Передайте ей о том".
Никто ей ничего не передавал, да и ей самой, естественно, глубоко было начхать на дурачка этого - использовала и выкинула.
На обложке совершенно неправильно нарисован Иосаф - в какой-то поповской рясе. Художник из всей книги, наверное, заметил только прозвище "отче Иосафий". На самом деле бухгалтер Приказа выглядел вот так:
На нем был истасканный вицмундир, уродливые сапоги, засаленные брюки с следами чернил и табаку на коленях (...)
Старческий грех. Алексей Писемский
Мне, признаться, сделалось не на шутку страшно даже за самого себя... Жить в таком обществе, где Ферапонтовы являются преступниками, Бжестовские людьми правыми и судьи вроде полицмейстера, чтобы жить в этом обществе, как хотите, надобно иметь большой запас храбрости!
Ферапонтов Иосаф Иосафыч - бухгалтер Приказа (присутственное место) в городе П-е. Просители называют его Асаф Асафыч, подчиненные прозвали "отче Иосафий" - за внешнюю суровость и неподкупную честность.
Он вообще с канцелярией никогда не вступал ни в какого рода посторонние разговоры и был строг.
В 15 только лет он смог поступить в гимназию, в первый класс, куда набирают детей 9-10 лет - очень хотел учиться, но у отца было крайне стесненное финансовое положение. Выучился, вынеся все насмешки и в то же время не давая начальству унижать свое человеческое достоинство - например, не дался высечь себя после одного случая с самодуром-инспектором, сбежал с порки; но его на следующий день приволокли связанного и "примерно наказали" - т.е. в течение 30 минут избивали палками до кровавой каши на спине. Директор все требовал назвать зачинщиков, Ферапонтов молчал. В итоге его так и унесли на этой скамейке - 3 недели провалялся в больнице. Ну, в общем, это нормально было для того времени. Отец еще на коленках за директором полз после этого, умоляя, чтобы сына не выгнали.
После гимназии Иосаф сам поступил в Демидовский лицей - на казенный кошт, а после его окончания сам смог найти себе место в этом самом Приказе. Здесь он показал себя прилежнейшим и при этом толковым работником и быстро выбился наверх, стал бухгалтером. Жениться он так и не женился.
"Для меня нет и никогда не будет возможно это счастие. Девица, какую я представляю себе в моих мыслях, за меня не пойдет. Невесты же, приличные для меня, из нашего подлого приказного звания, противны душе моей: они не домовиты и не трудолюбивы, потому что считают себя барышнями, и сколько ни стараются наряжаться, но и этого к лицу сделать не умеют, будучи глубоко необразованны. Много раз я прислушивался к их разговору и убедился, что они ни о чем с мужчинами на могут говорить, кроме неблагопристойностей, ибо имеют уже развращенное воображение."
Жил бы себе человек и жил дальше, но влип, очкарик - втюрился безоглядно. Пришел к нему в присутствие некий господин Бжестовский и изложил свое дело - о заложенном имении его... сестры, по мужу Костыревой. Нельзя ли пособить? Не подъедет ли Ферапонтов в имение - посмотреть на месте, оценить, прикинуть, что можно сделать, чтобы не допустить продажи?
Как увидела я эти три точки перед словами "сестры моей", так и поняла всё дальнейшее. В общем, влюбился он по уши в эту прохиндейку Костыреву (а она была той еще тварью), пользуясь служебным положением, взял из кассы Приказа что-то около 2000 р. (по тем временам это очень много для служащего), внес за ее имение, а она тут же обвенчалась со своим братцем Бжестовским и попыталась сбежать в Питер. Началось следствие, ее задержали, устроили очную ставку с Ферапонтовым, где он всё узнал, неизвестно еще, как бы дальше дело пошло, но Бжестовский подсуетился, губернатор вызвал бывшую Костыреву к себе на личный ...гм... допрос, четыре часа ее... гм-гм... допрашивал - и за полным отсутствием состава преступления отпустил восвояси. А Ферапонтов удавился в камере. Следователь приехал в тюрьму.
-Удавился! - сказал полицмейстер мне совершенно спокойным тоном, показывая глазами на труп.
- Это вы его довели, - сказал я.
- Будто! - произнес обычную свою фразу полицмейстер. - Он сам пишет другое, - прибавил он и подал мне (...) лист бумаги, на которой четкой рукой Иосафа было написано: "Кладу сам на себя руки, не столько ради страха суда гражданского, сколько ради обманутой моей любви. Передайте ей о том".
Никто ей ничего не передавал, да и ей самой, естественно, глубоко было начхать на дурачка этого - использовала и выкинула.
На обложке совершенно неправильно нарисован Иосаф - в какой-то поповской рясе. Художник из всей книги, наверное, заметил только прозвище "отче Иосафий". На самом деле бухгалтер Приказа выглядел вот так:
На нем был истасканный вицмундир, уродливые сапоги, засаленные брюки с следами чернил и табаку на коленях (...)
Совершенно романтическое приключение
Именно так охарактеризовал автор свой рассказ, как совершенно романтическое приключение. Но это, безусловно, ирония. Вы здесь не найдете увлекательные приключения – главного героя ждут злоключения. Тогда романтические злоключения? И это тоже ирония. Нет, конечно же, главный герой всё-таки влюбляется, но про такое обычно говорят: седина в бороду, бес в ребро, а бесы, как известно, могут совсем не туда завести.
Он, Ферапонтов, бухгалтер государственного учреждения, которое принимает вклады на хранение и выдаёт ссуды под недвижимость. Ему больше сорока, вид имеет мрачный, непривлекательный и даже сомнительный, но на деле надежный, ответственный, на службе честный, трудолюбивый, которого ценит непосредственное начальство, считая его «полезным», и не зря. Ему доверяют вкладчики настолько, что вручают свои вклады без получения квитанции, подтверждающей сам факт внесения денег, а приходят за ней на следующий день, а то и позже, не сомневаясь, что деньги дойдут до назначения.
Живет скромно, один, ни жены, ни детей, женщинами не интересуется по причине того, что о дамах своего круга невысокого мнения. И так бы, может, прожил бобылём спокойно и размеренно, если бы не встретилась она. Хотя, вернее сказать, сначала появился он, её брат, с просьбой посодействовать его сестре, молодой вдове, которой по наследству досталось не только поместье, но и долги, а поскольку они не были погашены в срок, поместье было выставлено на продажу.
К Ферапонтову и раньше приходили со схожими просьбами, и он не отказывал в совете, и в этом случае всё могло бы ограничиться консультацией, но он влюбился, и поэтому не мог не принять активное участие в судьбе дамы сердца. И вот он отправляется на поиски кредитора, который предоставил бы соответствующую сумму денег на небольшой срок, что дало бы возможность провернуть определённую сделку, быстрота и надежность которой подкреплялась заверениями брата, и после чего кредит возвращался с процентами кредитору, а поместье - законной владелице.
Поскольку его усилия найти кредитора среди частных лиц не дали результата, он решается на должностное преступление, а именно воспользоваться казёнными деньгами, теми самыми временно неподотчетными вкладами, полагая, что деньги он успеет вернуть до момента прихода вкладчика за квитанцией, и никто ничего не прознает.
И, возможно, его план бы осуществился, только он не учел одно существенное «но»: предмет его воздыханий и, так называемый, братец – мошенники. А чем заканчиваются встречи с мошенниками? Ах, несомненно, всегда хочется надеяться на лучшее..., но… следует готовиться к худшему…