Рецензии на книгу «Гоголиана и другие истории» Владислав Отрошенко
Эта книжечка вышла, стало быть, где-нибудь сидит же на белом свете и читатель ее.
Чтобы там ни случилось, Владислав Отрошенко может рассчитывать на меня. Для меня эта книга с несколькими циклами небольших рассказов - дружеский привет человека, который может проехать почти 200 км по течению Бренты, чтобы понять необъяснимую лживость Ходасевича, прочесть всего Овидия, чтобы открыть причину лживости человека, жившего 2000 лет назад, придумать, наконец, лживость Гоголя, становясь, таким образом, таким же лжецом. Это та по-человечески теплая солидарность, без филологической мертвечины, которая позволяет сказать заветное
Не расстраивайся, брат Александр Сергеевич, говно эта речка!
Когда мне попадается что-то подобное, я перестаю в глубине души сожалеть, что никогда не изобрету лекарство от рака и не создам самообучающуюся нейросеть. Неподдельный интерес к людям разных национальностей и эпох, которых объединяет единый дух, единый пинок божества "Авьякта Парвы", попытка понять заведомо пониманию не поддающееся - все это от смерти не спасет (от нее не спаслись даже избранники Мировой Воли), но сохранит остатки духа, который, хотелось бы надеяться, в читателях еще есть.
"Гоголиана" - вещь совершенно замечательная. Знаете, иногда говорят: "А это кто делать будет, Пушкин?" Это не относится, по сути, к когда-то жившему в Петербурге великому человеку, стрелявшемуся на дуэли 27 января 1837 года. Тут действует нечто совершенно другое - идея Пушкина, его эйдос, если хотите. То же самое произошло с Гоголем в "Гоголиане". У него беда с паспортом, особенные отношения с другими Гоголями, свой ад и свой рай. При этом Гоголь не теряет ничего в своей гоголевости, он, без сомнений, и с выдуманной перепиской есть автор "Мертвых душ" и "Выбранных мест из переписки с друзьями". Гоголь на семинаре профессора Воропаева, Гоголь в чем-то по-кортасаровски абсурдном цикле Отрошенко, Гоголь в ЖЗЛ, наконец, - проекции одной светлой идеи, которую в любом случае стоило бы выдумать.
Апология поэтического обмана
Маршруты, по которым свободно перемещается Владислав Отрошенко, были проложены в прошлом веке двумя великими путешественниками: Даниилом Хармсом и Хорхе Луисом Борхесом. Они обнаружили, что рельеф бесконечного пространства культуры куда прихотливее, чем казалось до этого: покорение вершин требует здесь порой землеройных устройств, а купание в озере — наличия за спиной парашюта. Иными словами, ступающий на территорию ничем не ограниченного воображения да оставит все представления о реальном мире, его законах, правилах и привычках. И первая здесь заповедь — не верь поэтам. Точнее, не думай, будто суждение поэта «Я видел кошку» чем-то отличается от его же «Я видел единорога». И то и другое — одного плана, одного порядка, одной истинности. Ибо суть не в видимом, а в видящем. По крайней мере, так обстоит дело в мире, порталы в который — тексты и книги.
Герои Отрошенко — те самые вершины мировой культуры, отлитые в металле классики: Гоголь, Пушкин, Тютчев, Платонов, Овидий, Катулл. Забронзовевшие настолько, что нынешние исследователи позволяют себе лишь почтительно смахивать с них пыль, давно позабыв, что перед ними — не канонические евангелисты, а живые люди и, более того, великие поэты, для которых воображение значило куда больше всякой реальности. Написаны тома по поводу загадочной ссылки Овидия на Чёрное море, предложены более сотни версий её причин, а того представить не могут, что поэт её просто выдумал, мистифицировав даже не современников (те как раз всё знали, поэтому и словом не обмолвились, что их великого соотечественника якобы «изгнали» на край света!), а своих слишком доверчивых, слишком буквальных потомков. Зачем обманул? Так ведь не обманул даже, а действительно жил десять лет в изгнании — только не сам Овидий, а его лирический герой. Нужно ли добавлять, что большой поэт не видит здесь никакой разницы?
Под остро отточенным пером автора оживают такие лукавые, такие чудаковатые, такие невозможные персонажи человеческого духа. Они ведут меж собой разговоры, не замечая эпох и континентов, они вещают от имени вечности, а потому игнорируют любые общественные порядки и нормы, ведь sub specie aeternitatis их попросту не существует. Каждый микрорассказ Отрошенко настаивает именно на этом. Вот Гоголь не показывает паспорт таможенным чиновникам, делая вид, что потерял, вдруг находит, отдаёт и уже не принимает назад — одним словом, ведёт себя неподобающе. Что это — блажь, невроз или, как сказали бы сейчас, троллинг? Всё было бы так, коль Гоголь с паспортом и всеми потрохами напрочь принадлежал будничной реальности, однако это справедливо только для самой бумажки, и то — лишь наполовину. Ведь она — собственность Гоголя, а потому и мерцает, появляясь то здесь, то там — в мире, где, например, носы чиновников живут собственной жизнью. Но как это объяснить самим чиновникам? А ведь Гоголь — честь ему и хвала — даже пытается!
«Поэзия есть преображение действительности, самой конкретной» — цитирует Отрошенко Ходасевича в по-настоящему детективном сюжете об итальянской речке Бренте. Причём не только творчеством, но всем течением жизни своей, её строем и качеством преобразует поэт пресловутую действительность. Да так, что подлинной действительностью оказывается совсем иная реальность — воображаемая. Ни на одной исторической карте не сыщешь Вавилонскую башню, однако она вот уже несколько тысяч лет определяет культурный ландшафт европейской цивилизации. Несколько кирпичиков добавил к ней и наш автор, рассказав о языках её строителей. Есть среди них язык всего с пятью словами и есть с восемьюстами миллионами, есть такой, на котором нужно говорить непрерывно, иначе всё забудешь, а есть другой, на котором, наоборот, нужно молчать, и именно паузы в молчании порождают смысл. Но самый удивительный язык — у народа удбор. Дело в том что такого народа нет и никогда не было, удборский же язык существует сам по себе, по прихоти Творца. И это восхитительнейший пример и аналогия творчеству любого поэта. Не привязывайте его к будничной реальности, пожалуйста.