Любовь в эпоху перемен

Для нынешнего Полякова два года, потраченные на очередной труд, равносильны старику Фунту, бегущему стометровку минут за сорок. Минимум ждал чего-то нового на следующий год. Произведение легкое, тяжелое, нудное, остроумное, с постоянной старческой скульбой и весенним настроением юного казановы. В чем всегда был согласен с Поляковым, любовь - слишком личное, чтобы демонстрировать это на людях. Да, длительные описания сопутствующих, отношений, все это перетирается и обсасывается до мелочей с многочисленными лирическими отступлениями и уточнениями. В этом, собственно и весь Поляков. Перестройка - его родина и мышление перестроечное останется у него навсегда. Это не сделает его любимым автором всех тех, кто застал великую встряску конца 80-х - начала 90-х в бессознательном возрасте или в планах родителей. Ну, да нас, всех остальных, не так уж и мало. Любить мы будем всегда и жаловаться на время тоже.

Продолжается тема, начатая еще в "Гипсовом трубаче" о смерти и смысле бытия. То там, то сям вылезает авторская неуверенность в суждениях, человеческий поиск и сомнения, юность души и старость мозга. И этим Юрий Михайлович прекрасен. Остаться человеком на протяжении 30-летних пертурбаций времени, сохранить себя как вид и не растерять чувство юмора - это много стоит. По существу Поляков единственный в своем роде, кто не всплывал время от времени в определенные моменты российской действительности, а остался единственным счетчиком бытия, своего время барометром времени страны.

Очень смешит политкорректная форма имен собственных, которая существует у Полякова исключительно как насмешка. Лимонов, например, прописан прямым текстом в соответствующей ситуации, вероятно, автор боится, что напиши он "Апельсинов", то его и не узнают. Тоже самое касается Бродского, нового прилагательного "бриковщина" (как я порадовался-то) и во всю уже идет упоминание медийных лиц без замены фамилий. "Любовь в эпоху перемен" практически нигде не провисает, читается на одном дыхании, любителями автора - особенно. На днях выскочил говорухинский фильм "Конец прекрасной эпохи" по довлатовскому "Компромиссу" и, не читав Довлатова, можно обнаружить у Полякова много схожих деталей. Советская журналистика питалась одними проблемами.

Желаю Юрию Михайловичу долгих лет, удовольствия от собственного труда и многочисленных эротических фантазий не из-за фрустрации, а исключительно от избытка тестостерона.

Всегда хочется, чтобы взятая в руки книга доселе не известного тебе автора оказалась приятным открытием. Ну, или хотя бы избежала изобилия штампов, с которыми опасаешься встретиться в современной русскоязычной литературе. Увы, «Любовь в эпоху перемен» стала для меня еще одним упражнением на принятие несбывшихся желаний и усмирение душевного разочарования.

Как зачастую снисходительно хмыкают над слабеньким женским романом «дамское чтиво!», подразумевая всем известный набор банальностей, так и я настороженно кошусь на мужскую литературу о любви. Если женщины перебарщивают с романтизацией, томными вздохами, любовями до гроба, то мужчины делают упор на «искал и не не нашел», «обстоятельства были сильнее меня», и, конечно же «моя жена (все бабы) - ***». В этом плане Поляков нисколько не отступил от классической традиции – три главные женщины его жизни представляют собой три эталонных типажа – жена, любовница и прекрасная дама.

Жена, Марина – представительница продажной интеллигенции, но все же её главный недостаток в глазах главного героя – он у неё не первый. За ее плечами трагический роман с мужчиной, чье превосходство Геннадий неизменно ощущает. Для пущего трагизма и указания женской низости автор описывает возобновления романа жены с «первопроходцем» в зрелом возрасте и даже отцовство второго ребенка Геннадия принадлежит, конечно же, первой любви Марины.

Чтобы утолить душевные муки, конечно же, нужна прекрасная дама, недостижимая мечта. Библиотекарша Зоя из не столь далекой от Москвы глухомани, прекрасна и чиста хотя бы потому, что Геннадий не знает о ней ничего, что могло бы в его глазах эту чистоту опорочить. Краткий роман, застилающий глаза огонь чресел, непредвиденные обстоятельства, благородство Зои в отказе от отношений с героем – образ утерянного счастья готов.

Поскольку утеряно еще и счастье семейное, нужна отдушина в виде любовницы – продавщицы мехов Алисы. Алиса интересна только тем, что изменяет герою, и, что крайне оскорбительно для русской мужской души, с представителем иной национальности.

Три женщины плавают в мозгу героя, пока сам он дрейфует в мутных водах российской журналистики, с придыханием вспоминая поздние советские и ранние федеративные годы страны. В прошлом – мудрые наставники, собственные принципы. В настоящем же – ненавистные топ-манагеры, ничего, конечно же, не умеющие и не смыслящие, пробивающиеся наверх исключительно сексом на столах прямо до совещания. Никакого уважения к ветеранам пера. Мучительные сожаления Геннадия достигают апогея на фоне потери влияния, хотелось бы исчезнуть в темноте, как летящий вниз окурок, и забыть о позорной кляксе своей жизни.

Стиль повествования более чем характерен для описываемого времени и сюжета – диалоги из коротких реплик, насыщенные жаргоном и всеми возможными образцами разговорного стиля, использование имен медийных персон – сначала стесняясь, с искажениями, потом открыто. Все это приправлено мудростями а-ля «любовница для страсти, а жена для старости». Колорит создан, несомненно.

Что ж. Считаю ли я эту историю реалистичной? Да. Убедительной? Не слишком. Со стороны отношений – я не думаю, что жена влиятельного редактора продолжила бы роман с первым возлюбленным из романтических побуждений, или что хотя бы он сам польстился бы ею, если она действительно настолько потаскана, как с отвращение описывает её супруг. Хотя дурость никто не отменял, светские дамы быстро матереют, и романтический ореол «первого» создают сами мужчины гораздо чаще, чем женщины, которые спустя годы рассматривают это как ошибку молодости, опыт и брезгливое недоумение. Зоя кажется герою столь желанной только потому, что он провел с ней минимальное количество времени. Москвич-журналист заскучал бы от Тихославля, или бы провинциальная чинная девушка потерялась бы в светской жизни Москвы, не дотянула бы до уровня шикарной спутницы, ну или же Геннадий раскопал бы в ее прошлом первого мужчину или прежнюю несчастную любовь, и она стала бы для него второй Мариной, противной спившейся женой. Не так много времени обычно требуется людям, чтобы понять эти закономерности жизни, и не слишком горевать по ним, трезво глядя на факты. Но, видимо, эти тривиальные разочарования позволяют чувствовать свою жизнь немного трагичной и тем самым уникальной. К этому еще и приплюсовывается осознание того, что ты существовал в уникальную эпоху развала державы, приспосабливался к обстоятельствам и выжил, а сейчас тебя нахально теснит тоще-силиконовыми телами молодое поколение. Есть о чем вспомнить под водочку, есть, за что могут пожалеть.

Не оставляет чувство, что, войди я в какой-либо московский бар и подсядь к мужчине средних лет, одетому слишком хорошо для такой обстановки и пьющему что-то дорогое, я бы услышала историю, не уступающую этой в женщинах, событиях и упущенных возможностях. Как герой Полякова, так и среднестатистический человек страдает от того, что был слишком слаб и побоялся изменить свою жизнь, хотя для этого были все возможности, и единственное, что мешало – собственная вялая нерешительность. Когда сценарий построения жизни приобретает массовый характер, жалость как-то снижается, уступает место скуке и раздражению. Потерянная уникальность губительна как для человека, так и для книги, и поэтому «Любовь в эпоху перемен» вызвала у меня желание случайно потерять её в толпе, как неинтересного собеседника.

Желчь в эпоху перемен

Грубее себя обычного, талантливо, но метрворожденно; умелая, искусственная проза, сотворенная рукой мастера, до мозолей опытного, скорбящего по былому, утерянному; не порождение сжигающей страсти, а болезненный выкидыш усталости, не вдохновляющее безумство творчества, а бывалое разочарованное перо.

Роман сегодняшнего дня, если лет через пятьдесят его захотят переиздать, подобно классикам, ответственному и честному редактору придется дописать немало страниц комментариев: о событиях, к которым отсылает книга, стершимся из истории, о прототипах героев, к тому времени уже забытых, и о самом авторе, сравнивая его личную литературно-публицистическую карьеру с достижениями и судьбой Скорятина.

Стиль шестидесятилетнего автора, пишущего с двадцати лет, как всегда, яркий и самобытный, пускай и напоминающий его предыдущие произведения, но радующий новыми метафорами, аллюзиями, игрой слов, говорящими фамилиями, элегантными деталями и иногда практически незаметной иронией, которой, кажется, пропитана вся книга. Но вместе с иронией в книге много какой-то нереальной действительности, неоправданных надежд, человеческой глупости, аромата общенациональной боли. Эпохе перемен Поляков уделил больше сил и внимания, чем любви, результат вышел закономерным. Я прочитал, и захотел спросить: зачем? Зачем Скорятин прожил жизнь? Зачем Поляков написал роман? Зачем нужна эпоха перемен? Зачем?

Секс в любую эпоху

Прославившая Юрия Полякова повесть "100 дней до приказа" настолько не шла, что я даже не стал отмечать её в прочитанных. Потом довелось послушать писателя на одном из профильных форумов – и нёс он такую ахинею (иногда даже по градусу идиотизма превышающую речи наших телеведущих-пропагандистов), что знакомиться с его творчеством расхотелось вовсе.

Только благодаря рекламе от RadioPassive взялся за «Любовь в эпоху перемен». И прочитал почти мгновенно. Не исключено, что здесь сыграл субъективный фактор – реалии собственной профессии, журналистики, описаны там очень точно; вот и из немногих прочитанных книг Терри Пратчетта больше всего зашла "Правда" , о том же.

Но «Любовь в эпоху перемен» цепляет не только точными зарисовками журналистского быта – а тут главред «Литературной газеты» Поляков ничуть не хуже корреспондента «Советской Эстонии» Довлатова . Хотя совершенно неясно, почему в некоторых случаях писатель называет довольно в журналистике и политике известных людей своими именами, а в большинстве стыдливо прикрывается легко раскрываемыми псевдонимами. То ли читателя за дурака держит, то ли боится не пойми чего.

И не только легкостью стиля – а Поляков тут афористичен, изобретательно смел на метафоры и явно куражен: видно, что писателя, что называется, «пёрло», и текст из-под его клавиатуры так и летел.

И не только занятной формой – перед нами один день из жизни главного редактора Геннадия Скорятина. Но это не многостраничные странствия по городу и посиделки в разных местах в духе "Улисса" , а странствия по волнам памяти. Вот поговорил с замом о чём-нибудь – и тут же вспомнил что-то из времён молодости. А потом провёл планёрку – и вспомнил, как проводил планёрки его начальник. Разошлись все с совещания, главред почитал корреспонденцию – и опять начал вспоминать. При этом писатель выстроил повествование так, что две временные линии здесь не хаотичны, а развиваются параллельно и линейно. В настоящем – день сдачи номера с утра до вечера. В прошлом – жизнь героя от школьных и студенческих времен до практически сегодняшнего дня.

Всё это очень интересно, но роман цепляет ещё и тем, что после прочтения хочется спорить с автором. Юрий Поляков назвал его «Любовь в эпоху перемен», в аннотации указано, что главный герой вспоминает трёх главных женщин в своей жизни. Но вот ни на грамм не верится ни в любовь, ни в главных женщин. Мало того что Поляков и сам, и через главного героя насыщает текст – когда изысканными, когда не очень – связанными с сексуальной сферой метафорами. Секс, конечно, важная часть, но является лишь одной бетонной плитой в фундаменте любви. Писатель ещё и устами другого персонажа убеждает Скорятина: «Любовь лечится регулярным семяизвержением». Герой же, в свою очередь, такой формулировке ужасается и никак не хочет признавать, что именно эта фраза и является его кредо.

Хотя из повествования выходит именно так. Студент Скорятин, достаточно уже искушённый в постельных делах, влюбился в первую красавицу курса Марина, добился её, женился, из рабоче-крестьян попал в богему, сделал сына, и вот он кризис в семейных отношениях. Едва ли не тут же герой бежит по бабам, одна из которых – вторая главная женщина, Зоя, симпатичная, но неприступная для местных библиотекарша из глубинки. Как в такую не влюбиться? И как не затащить в постель (не оглядываясь на то, какие потом будут последствия – городок-то маленький)? И даже это, кажется, действительно любовь, и уже и на развод герой собирается подавать – а работа засосала заграничными командировками, в семье подналадилось, и вот всё забылось. А потом спустя много лет и, надо понимать, много баб так не разведясь с Мариной, которая превратилась в толстуху-алкоголичку (а попробуй сохранить любовь, а не только сексуальное влечение, к такой женщине), встретил третью главную женщину, продавщицу шуб Алису, которая вообще непонятно зачем даёт старому ловеласу, хотя понятно, почему герой за ней бегает: молодая, красивая, рыжая, ну как не присунуть. Именно что присунуть. Не верится в любовь не только из-за длинного списка уложенных Скорятиным баб. Поэтично описывая отношения героя с двумя первыми женщинами, Поляков ничего подобного не предлагает в этом случае, только «рыжий шубный лоскут» между ног. Так что хоть Скорятин и постоянно думает об Алисе, думы эти идут не из области груди, а из области паха. Так что и третьей главной женщиной её можно назвать с той лишь натяжкой, что на тот момент герой больше не встретил никого, кто бы ему дал.

Впрочем, сам Юрий Поляков, возможно, считает, что вот это всё любовь и есть. Но непреложно то, что писатель своего героя не любит. Иначе бы такого жестокого финала ему не устроил, а со Скорятиным Поляков в некотором смысле поступает даже жёстче, чем Джордж Мартин в одном известном цикле со своими персонажами. Герой тут действительно тип, хоть и обаятельный, и в целом скорее положительный, но не самый приятный, и его сексуальные похождения тут не самый ужас. Талантливый журналист то тут, то там идёт на компромиссы с самим собой – этого, пожалуй, не может избежать никто из профессии, – но здесь сделки с совестью весьма часты и довольно масштабны. Так что Скорятин получился распущенным во всех смыслах. За что и поплатился нелюбовью со стороны других персонажей, писателя и читателей.

Что не отменяет того, что последние от романа получат скорее удовольствие.

У Полякова есть поразительное качество создавать тексты так и о том, чтобы всем стало понятно - перед вами - талантливый писатель. В его книгах нет пустых, бессмысленных строк, от которых труды некоторых поляковских коллег по цеху вызывают только желание зевнуть, закрыть книгу и отложить чтение. У Полякова удивительный язык, насыщенный поразительными сравнениями, крылатыми фразами, афоризмами, не проваливается сюжет, не пропадает главный герой и не рвется нить повествования. Напротив, он держит читателя каждой страницей, абзацем, предложением.
И "Любовь в эпоху перемен" не исключение. После "Замыслил я побег...", наверное, это одна из лучших его книг.
Шестидесятилетний писатель, правда, впервые, по моим наблюдениям, за всю свою творческую биографию стал употреблять в тексте бранные слова. Раньше он обходился какими-то лексическими изысками. Ну и, по поляковской традиции, на страницах можно найти множество описаний постельных сцен и пикантных тонкостей, которых стало только больше. Но хуже от этого ничуть не стало.
Читая Полякова можно узнавать себя, близких и знакомых. Автор настолько тонко подмечает случающееся в жизни повседневно, что встречаясь с описанием этих"штучек" в его тексте поражаешься мастерству. Это нужно уметь.
Спасибо, Юрий Михайлович!