«Наша жизнь – это не только то, что мы сделали. Но и то, что не сделали: не пошли на зов любви, не вспахали грядку под огурцы, не родили ребенка. Жизнь – как банка с клубникой. Между ягодами – пустоты. Но пустоты – это тоже наполнение. Кого мы помним? Тех, кто нас собирал. И тех, кто разорял. Разорял наши души, как гнезда. Они тоже нужны».
В. Токарева
Никак не складывается у меня с Токаревой. Слог не мой, какой-то отчуждённый. Кажется, что она здесь и тут же очень далеко. Близости нет с Ее прозой. Не в том плане, что мне не понятно, о чем она пишет, меня это не трогает. Совсем.
Есть люди, которых слушаешь с упоением, чтобы они на рассказывали. А есть те, в устах которых даже самая увлекательная история скучна. Личная несовместимость, наверное. Ведь имя Виктории популярно и многими почитается.
Но не моё. Вторая попытка, и снова единственное ощущение при чтение-ожидание конца: когда же книга закончится и я возьму в руки что-нибудь другое.
Возможно, когда-нибудь, признаюсь, что была не права. Но пока совсем никак.
Никак не складывается у меня с Токаревой. Слог не мой, какой-то отчуждённый. Кажется, что она здесь и тут же очень далеко. Близости нет с Ее прозой. Не в том плане, что мне не понятно, о чем она пишет, меня это не трогает. Совсем.
Есть люди, которых слушаешь с упоением, чтобы они на рассказывали. А есть те, в устах которых даже самая увлекательная история скучна. Личная несовместимость, наверное. Ведь имя Виктории популярно и многими почитается.
Но не моё. Вторая попытка, и снова единственное ощущение при чтение-ожидание конца: когда же книга закончится и я возьму в руки что-нибудь другое.
Возможно, когда-нибудь, признаюсь, что была не права. Но пока совсем никак.
Во всем плохом, что происходит с детьми, виноваты родители. Даже если это уже большой мальчик – все равно виновата мать. Мать Алика, кстати, была очень крупным ученым. В какой области, я не знаю, да это и не важно. Я помню эту женщину. Она постоянно торопилась. Куда? В свою науку. Там ей было интереснее всего. Об отце я никогда не слышала. Такое впечатление, что его не было вообще. Алика растила только мать. Она любила сына, но не всем существом, а только той частью, которая оставалась от науки. Когда женщина занята, она воспитывает ребенка по линии наименьшего сопротивления, а именно: все разрешает. Так легче всего. Воспитывать – это значит противостоять, на чем-то настаивать, запрещать, тратить энергию. А энергия нужна для другого. Вседозволенность привела к тому, что Алик легко взял ледоруб и легко опустил его на темя живого человека. И сел в тюрьму. А может быть, вседозволенность ни при чем. Просто в Алика попал ген отца, которого мы не знали. Мать – работоспособная, одаренная, тихая, некрасивая женщина, похожая на крестьянку. С ее генами Алик в свои двадцать пять лет стал бы доктором наук, а не скакал из одного учебного заведения в другое с одинаковым, примерно нулевым результатом. К тому же Алик был аристократично красив, изысканно нежен. В нем явно просвечивал какой-то таинственный папаша. А может быть, дело не в наследственности и не в воспитании, а в роковой любви. Такая любовь приносит испытания, а иногда даже забирает жизнь.
Иногда мне кажется: природа прячет от людей какой-то свой мощный закон, типа теории относительности. Этот закон будет называться: теория взаимосвязи. Когда ученые откроют его, станет ясно: ЗАЧЕМ? ДЛЯ ЧЕГО? Зачем я ходила к Симонову и любила его полдня? А он курил трубку, всасывая бронхами смолу. От этого и умер.
Наша жизнь – это не только то, что мы сделали. Но и то, что не сделали: не пошли на зов любви, не вспахали грядку под огурцы, не родили ребенка. Жизнь – как банка с клубникой. Между ягодами – пустоты. Но пустоты – это тоже наполнение. Кого мы помним? Тех, кто нас собирал. И тех, кто разорял. Разорял наши души, как гнезда. Они тоже нужны.
Я учусь во ВГИКе, мастерская Виноградской. Чему она меня учит? Ничему. Таланту научить нельзя. Но можно взрыхлить почву, создать атмосферу, в которой твои способности зацветут со всей отпущенной им силой. Виноградская – это атмосфера. Я ею дышала, а без нее задыхалась, как в открытом космосе.
– Ну где же ты была? – упрекает Виноградская. – Я прочитала твой рассказ. Я столько слов тебе приготовила, а сейчас они уже все завяли.