На огромной, как город, орбитальной станции МОАГ живут счастливые, красивые, умные дети. Их воспитывают, обучают и обслуживают роботы – заботливые няньки, учителя, охранники. Но где же их родители, почему они никогда не навещают детей? И какое будущее уготовано школьникам, которые сейчас учатся на программистов, космических штурманов, робототехников? Интересная работа, исполнение всех желаний, путешествия по Вселенной или что-то жуткое, непонятное, о чем говорится в страшной считалке, которую...
– А знаешь, – тихо сказала она, – я вполне нормально общалась с Эммой сегодня. Ты заметил? Мы не ссорились вообще.
– Угу. – Фёдор кивнул и невозмутимо сказал: – Уверен, что ты ещё не раз с ней поссоришься, я же тебя знаю.
Таис хмыкнула. Он действительно её знает. Очень хорошо знает и всё равно любит. Такую, какая есть. Злую, резкую, раздражительную и наглую. Торопливую и решительную. Смелую и ловкую. Наверное, это ещё одно свойство любви – принимать людей такими, какие они есть.
И, раз она любит Фёдора, она тоже так сумеет. И Эмму сможет принять, и Колючего. У неё должно получиться, у неё уже получается.
Очень здорово прижиматься губами к губам Федьки, чувствовать его руки на шее и на спине, чувствовать его тепло и его любовь. Наверное, вот эта сила, что исходит сейчас от её любимого друга, – эта сила и есть любовь. Именно она соединяет людей и заставляет жить вместе и держаться всегда вместе.
Всегда вместе…
– И ещё я поняла, почему знак «сердечко» обозначает любовь. Потому что, когда что-то случается с любимым человеком, болит всегда в груди, там, где сердце. Очень сильно болит, как будто кто-то вынул сердце из груди и оставил пустоту. И страшнее этой пустоты нет ничего, Федь. Нет ничего ужаснее того, когда тебе некого любить и никого нет рядом с тобой. Даже фрики не так страшны.
– Но теперь я рядом с тобой. Всё хорошо?
– Всё отлично.
Таис шмыгнула носом и вдруг прижалась губами ко лбу Фёдора.
– Ты – самое лучшее, что у меня есть, – прошептала она, – и ничего лучше не будет. Мне пришлось сначала потерять тебя, и только после понять это.
Фёдор перевернулся на спину, обнял её здоровой рукой и осторожно провёл губами по щеке. От этих прикосновений жаркий огонь полыхнул в сердце Таис, разлился рекой по груди, заставил гореть пальцы и щёки.
– Я тебя тоже люблю, – проговорил Фёдор, – я тебя тоже люблю, мартышка…
Глядя на стены спальни, Таис так чётко и ясно поняла, что всегда была счастлива. Пусть её счастье было злым и даже яростным, но оно было, это счастье. Были ночи, когда Фёдор согревал её своим теплом, встречал после охоты, шутил и помогал тащить рюкзак с едой. Были дни, когда они вместе смеялись над всякой ерундой, болтали часами или ругались с Вальком.
И за всем этим счастьем стоял Фёдор. И жизнь без него казалась теперь бессмысленной и пустой. Вот что такое любовь. Это когда человек становится частью тебя, твоей души, и без него жизнь оказывается половинчатой, и души тоже остаётся только половина.
Фёдор всегда был рядом, даже в её мечтах о будущем. Зачем теперь ей удобная каюта на Втором уровне? Зачем хорошая еда и классная одежда? Чтобы умереть с тоски?
Лучше бы она осталась там и истекала сейчас кровью вместе с ним. Лучше бы она не спасалась.
– Федя, я люблю тебя, – шептала Таис и слышала в ответ только стон.
Эмма пыталась разобраться в себе, но чётких и правильных ответов не было. Невозможно дать однозначное определение такому понятию, как «любовь». Невозможно разложить на формулы и правила Закона.
Несмотря ни на что, любовь всё равно оставалась загадкой. Загадкой, которая определяет жизнь.
Но, несмотря на все сомнения, Таис знала, что обязательно будет рядом с Фёдором. Только он удерживал её от того, чтобы не превратиться во фрика. Это она знала точно. Просто наверняка. Чувствовала всей душой.
Она действительно стояла на краю пропасти. Один неверный шаг, одна ошибка – и необратимые изменения сотрут личность Таис. Её глаза, её улыбку. Заменят злобной оскаленной гримасой.
Таис почти ощущала эту злобу. Злобу, меняющую сущность человека. Только рядом с Фёдором она могла оставаться девочкой Таис. И уж лучше погибнуть, спасая детей от фриков, чем самой стать фриком. Хоть какая-то польза будет от смерти. Польза для детей, для станции.
А может, всё ещё закончится хорошо.
– Жалость – это чувство, которое могут испытывать только люди, – пояснил Мартин, – это за пределами понимания роботов.
– Вот как только роботы научатся жалеть, так сразу начнут превращаться в людей, – пробормотал, не отрываясь от планшета, Кир.
– Никак не могу понять, почему вы решили ввязаться в это дело – спасать детей? – вдруг сказал Мартин. – У вас же нет программ, вы свободны в своём выборе. Это опасное занятие, фрики могут ранить или убить. Зачем вам всё это?
– Потому что мы люди, железяка, – хмуро сказал Фёдор, – мы взрослые люди, и мы принимаем решения сами. Мы помогаем своим. И точка.
– Хорошо. Идёт. Договор, – выдохнула Таис, положила руку на плечо друга и ещё раз подтвердила: – Договор.
– Если живём, то вместе, – уточнил Фёдор, – если умираем, то тоже вместе.
– Да. Договорились.
– Я понял, Тай. Я многое понял. Ты знаешь, я раньше всегда думал, что мы что-то упустили из истории человечества. Жили наши предки трудно, тяжело. Болели, воевали. Но что-то позволило им прожить много тысяч лет. Что-то удержало человеческую расу от самоуничтожения. И я не мог понять – что. Только сейчас вот, кажется, начинаю понимать… В общем, сложно говорить об этом, Тай. Я думаю, что я люблю тебя. Я это понял только тут, когда слушал своего отца. Я очень сильно люблю тебя, Тай.
– Убийство – это не шутки. Надо обладать серьёзной мотивацией, чтобы лишить жизни человека.