В истории мирового кинематографа с именем Альфреда Хичкока – режиссера, продюсера, сценариста – неразрывно связан жанр триллера и понятие саспенса. Закомплексованный толстяк обладал волшебным даром, позволявшим ему обращать вечно терзавшие его страхи на пользу творчеству: Хичкок мастерски создавал в своих фильмах атмосферу тревожной неопределенности и напряженного ожидания. Странный, склонный к жестоким розыгрышам человек, в молодости испытавший влияние немецкого и русского кино, не боялся...
Но гораздо важнее то, что смерть грозит не герою, а злодею. Это была эстетическая ошибка.
Для человека, преследуемого страхами, униформа представляет собой триумф искусственности и маскировки, а строгий костюм скрывает «жалкое, голое двуногое животное».
После чая, утреннего или полуденного, Хичкок бросал чашку через плечо и ждал, пока она разобьется. Эта привычка сохранилась у него на всю жизнь, и он говорил, что это «хорошо для нервов. Снимает напряжение. Гораздо лучше, чем ругать актеров».
Центральный эпизод фильма – убийство в ванной, и его вполне обоснованно называют самой запоминающейся сценой в истории кино. Пронзительные звуки скрипок усиливают воздействие на зрителя, но самые мощные эффекты достигаются точным и искусным монтажом. При работе над этим эпизодом быстрота не имела значения, и вместо девяти минут в день сорок пять секунд экранного времени снимались семь дней. Было задействовано семьдесят точек съемки, и требовалось соединить семьдесят восемь фрагментов фильма. Хичкок говорил, что в трудоемком процессе монтажа «мы уплотнили его и задали темп». Позже он добавил: «Все возбуждение в процессе убийства достигалось за счет монтажа».
В ноябре 1964 г. он отправил письмо Владимиру Набокову с наметками сценария об ученом, который бежит в Восточную Европу, прихватив известные ему секреты; жена поддерживает его, но затем понимает, что он двойной агент, работающий на американцев и похищающий секреты Восточной Германии. Убедительная история, которую Набоков мог сделать еще увлекательнее. Хичкок сообщил писателю, что сценаристы, с которыми он работал прежде, «обычно адаптировали чужие истории. Вот почему я пропускаю их и обращаюсь непосредственно к вам – писателю». Набоков не клюнул.
"Моя любовь к кино сильнее соображений морали"
"В конце концов, это всего лишь кино, и нам всем сильно переплачивают".
"Я не брезгливый человек, но некоторые вещи, которые с вами проделывают в больнице, иначе как непристойными не назовешь".
"Вы можете делать всё, что угодно. Всегда есть монтажная".
Однажды он сказал, что, если бы снимал "Золушку", из золоченой кареты вывалился бы труп.