Отправившись в опасный поход, Хорсун оставил дома беременную жену Нарьяну, а вернувшись, не застал ни женщину, ни ребенка. Говорят, их похитили духи. Не зря Нарьяна, наследница по крови династии могущественных шаманок, чувствовала беду. Зло преследовало их еще не рожденного ребенка, в котором ярким цветком должен вспыхнуть наследственный дар. И тогда могучий воин Хорсун поклялся, что если не спасет любимых, то хотя бы отомстит за них.
– Сцепи зубы. Не вдыхай воздух рывками, иначе он сам начнет рвать лепестки твоих легких. Собери в тугой бутон легкие, печень, сердце, всего себя. Не сжимайся! Бутон – не кулак, он собран, но не напряжен.
– Я – не бутон. Я – мальчик! – протестовал Хорсун, отступая.
– На вид ты просто мальчишка, не спорю. Но твое тело, послушное мыслям, может совершать чудеса. Когда будет нужно, тело покажет тебе: ты есть то, чем вообразил себя. Ты – цветок, стог сена, колючая ель, непробиваемая стена… и даже оружие!
Душа матери, одна из трех человеческих душ, данных Белым Творцом, помещается в дитя при его зачатии. В ней заключены чувства и память предков. Потом влетает воздушная душа – связь с небесами, способность разумно мыслить и видеть сны. Последней вливается земная душа – для поддержки человеческой силы. С рождением приходит дыхание жизни – божественный Сюр, соединяя память, разум и волю.
Девочек матери обряжают как могут, а девиц, вошедших в предсвадебный возраст, не принято одевать богато. Юность сама по себе прекрасна – дыхание ее свежо и жизнерадостно, глаза и в ненастье ярки. Вот станет девушка невестой, тогда и вынут из укладок наследные уборы, закажут кузнецам бронзовые или серебряные украшения, смотря по достатку. Только во время больших праздников позволяется юным принарядиться, похвастать новым платьем, узорным венцом, который когда-то принадлежал матери, а до нее бабушке.
В одном движении скрывается девять. Раз – выверт, два – подсечка, три – твой противник на земле. Этот счет на «три» – то, что зримо людям. Потом ты говоришь себе «четыре». Люди удивляются, что не видят тебя, а ты уже на пути к дому.
Для себя он взял в толк, что, хотя к высоким жреческим знаниям, имеющим разные уровни до девятого высшего, чародейство не добавляется, зато управлять ими и толковать их можно бесконечно. Как удобно нраву.
Полыхнул свет – яркий, невообразимый огонь, пронизавший тело насквозь. Он заставил трепетать каждую мышцу, каждую жилку и косточку. Поры кожи, точно множество глаз, распахнулись навстречу солнцу, открывая такую даль, какой Гилэт и во снах не представлял. Земля казалась покатой равниной, зрение беспрепятственно достигало четырех краев безбрежных пределов и четырех между ними. В зеленых просторах угадывались леса, в синих – моря и реки, в снежно-сером камне разглаженных гор пестрели цветами луга. Стремительно приближаясь, огромный мир отчетливо являл малое: беличий хвост-огонек, мелькающий на сосне, стайку радужных рыбок в волнах прилива, сиреневый трепет луговых цветов на ветру. Душа Гилэта соприкасалась с нежными душами всего сущего и ощущала древнюю мудрость капель и крох, созидающих громады Вселенной. Упруго звеня, чарующий свет закружился столбом, сузился книзу, истекая в чью-то незримую горсть. Мягко подпрыгнул, оттолкнулся от головы новоозаренного теплый солнечный луч. Кости темени мгновенно затянулись… и все кончилось. На поверку чудо длилось лишь миг, однако успело вместить в себя добрый отрезок времени, свободный от земного исчисления.
Время в пути вначале бежало медленно, затем все быстрее и быстрее. Понемногу забывалась размеренная жизнь в маленьком горном селенье. Санда уже не скучал о старом жреце, как все взрослые дети, которые перестают тосковать об отцах и только с почтением вспоминают их, ушедших по Кругу.
Жаль, что ребенок теряет открытость вместе с молочными зубами, словно прозрачное окошко закрывается в нем, заставляя забыть язык духов, птиц и зверья…
Рассеянно озирая ряды, Силис думал: отчего человек, становясь старше, теряет прошлую память? Каждый возраст несет человеку что-то доброе. Но старики ведут себя так, будто родились на свет уже умудренными опытом. Любимое присловье поживших: «Эх, вот когда мы были молодыми!..» Молодежь считает, что бытие в старости невыносимо и бесполезно. Подростки презирают молодых за тягу к разговорам о любви, о свадьбах-женитьбах… И только малыши одинаково открыто и простодушно любят их всех
Борьба, как ничто другое, помогает человеку овладевать временем.