Жизнь не задалась. Пожалуй, таким будет наиболее точное описание драмы главной героини пьесы, уже немолодой, семидесяти шести лет от роду, Эльзы. Родилась в Самаре, в семье русских немцев. Отца репрессировали, её с матерью и сестрой сослали. Сестра умерла во время ссылки, Эльза же попала в детдом, откуда только после войны мать смогла её забрать. Затем долгий несчастливый брак, жизнь, как в неволе. И вот мы видим героиню только недавно похоронившей мужа. Много лет она мечтала, что когда-нибудь, потом, она станет счастлива. И тут, гуляя с коляской, в которой лежит её правнучка, она встречает Василия Игнатьевича, и её жизнь резко меняется.
Странный текст.
Да, драматические тексты сейчас все странные, но этот слишком похож на классический, и его странность иная. Не самого хорошего свойства.
Больше всего пьеса напоминает ленивые голубцы.
То, что должно было быть оболочкой - мелодрама для стареющих прим. Тут вам и драматическая любовь постбальзаковского возраста, и цитаты из "Ромео и Джульетты", и сентиментальность на грани пошлости, и умеренно дурацкий хэппи-энд. Не самая притягательная оболочка, но почему нет.
Условная начинка - двоякого рода. Первый - это коллективные постсоветские травмы в форме интроспекций: и сталинский террор (Эльза - поволжская немка), и послевоенная деформация семьи, и квартирный вопрос. Второй - актуальные русские комплексы. Эту хтонь выводят на поверхность проговорками-триггерами: украинцы, немцы и фашисты в одной реплике, "в России всегда найдется какая-то война, на которую можно все списать" - в другой, "традиционные ценности" - в третьей, и далее по списку. Интересная начинка, в общем.
Проблема текста в том, что в итоге позиция автора в пьесе есть, а рефлексии нет. Это не критически страшно: на сцене тексту все равно предстоит получить пространственные и визуальные акценты, а ответственный режиссер переломает его об колено, чтобы сказать что-то свое.
Но режиссеру отвечать за спектакль, а читаю-то я буквы. И материал в тексте попросту свален в кучу, ничего толком не высказывая. Он достаточно важный, чтобы быть интересным и предполагать возможность превращения в хорошую постановку, но до хорошей драмы, увы, не допрыгнул.
Странный текст.
Да, драматические тексты сейчас все странные, но этот слишком похож на классический, и его странность иная. Не самого хорошего свойства.
Больше всего пьеса напоминает ленивые голубцы.
То, что должно было быть оболочкой - мелодрама для стареющих прим. Тут вам и драматическая любовь постбальзаковского возраста, и цитаты из "Ромео и Джульетты", и сентиментальность на грани пошлости, и умеренно дурацкий хэппи-энд. Не самая притягательная оболочка, но почему нет.
Условная начинка - двоякого рода. Первый - это коллективные постсоветские травмы в форме интроспекций: и сталинский террор (Эльза - поволжская немка), и послевоенная деформация семьи, и квартирный вопрос. Второй - актуальные русские комплексы. Эту хтонь выводят на поверхность проговорками-триггерами: украинцы, немцы и фашисты в одной реплике, "в России всегда найдется какая-то война, на которую можно все списать" - в другой, "традиционные ценности" - в третьей, и далее по списку. Интересная начинка, в общем.
Проблема текста в том, что в итоге позиция автора в пьесе есть, а рефлексии нет. Это не критически страшно: на сцене тексту все равно предстоит получить пространственные и визуальные акценты, а ответственный режиссер переломает его об колено, чтобы сказать что-то свое.
Но режиссеру отвечать за спектакль, а читаю-то я буквы. И материал в тексте попросту свален в кучу, ничего толком не высказывая. Он достаточно важный, чтобы быть интересным и предполагать возможность превращения в хорошую постановку, но до хорошей драмы, увы, не допрыгнул.