Валентин Петрович Катаев (1897—1986) – русский советский писатель, драматург, поэт. Признанный классик современной отечественной литературы. В его писательском багаже произведения самых различных жанров – от прекрасных и мудрых детских сказок до мемуаров и литературоведческих статей. Особенную популярность среди российских читателей завоевали произведения В. П. Катаева для детей. Написанная в годы войны повесть «Сын полка» получила Сталинскую премию. Многие его произведения были экранизированы и стали классикой отечественного киноискусства. Выразительный, доходчивый и смелый стиль повествования автора ставит его в один ряд с самыми выдающимися писателями современности.
Вот и прочитано (читай - проглочено) продолжение прекрасной и светлой книги детства.
Довольно сложно описать эмоции, вызванные второй книгой тетралогии, чему я кстати несказанно рад и очень доволен, ведь герои полюбились и стали очень близки. Эмоции разные и противоречивые (но ни слова о политике).
Книга просто брызжет таким детским настроением, такой детской непосредственностью и беззаботностью, что перестаешь видеть в буквах, сбегающихся в слова, героев книги, далеких и давних. Думаю, в Пете и Павлике легко можно узнать себя, вспомнить свои впечатления от чего-то нового и неизведанного: и путешествия, и встречи с новыми людьми, и "взрослые поступки", и помощь старшим, и детские "подвиги", и радость незаметного взросления. Любопытно наблюдать, как отчаянно быстро и сильно вырос Гаврик в условиях все нарастающей грозы, и как эта же революция нависает над Петей чернющей и набухающей тучей, спокойно и беззаботно плавающим вдоль берега.
Вот это сопоставление умеренного, я бы даже сказал, теплично-домашнего роста Пети и резкого, пусть и легко объяснимого, но все же скорого становления Гаврика серьезным, взрослым юношей особенно привлекает внимание. И это сравнение немного оттеняет ту не совсем мне понятную апатию старших Бачей, особенно Василия Петровича, бросаемого из огня да в полымя, которого революция неизбежно и неумолимо проглатывает с потрохами, словно кошка мышку, не смотря на нежелание и отчуждение. Взгляд автора именно на эту прослойку интеллигенции (на мой неискушенный взгляд - очень многочисленную), не слишком активную, не слишком озабоченную ситуацией вокруг (вроде и непорядок вокруг, но терпимо), приправлен сопереживающей грустью. Грустью и надеждой, что под яркими звездами высокого и чистого черноморского неба такие люди, как Василий Петрович, сумеют найти свой путь и примут живое участие в жизни своей страны. Жизни, которая так неожиданно и крепко захватила сердца детей, маня далеким белым парусом в чистом море, имя которому - будущее...
Вот и прочитано (читай - проглочено) продолжение прекрасной и светлой книги детства.
Довольно сложно описать эмоции, вызванные второй книгой тетралогии, чему я кстати несказанно рад и очень доволен, ведь герои полюбились и стали очень близки. Эмоции разные и противоречивые (но ни слова о политике).
Книга просто брызжет таким детским настроением, такой детской непосредственностью и беззаботностью, что перестаешь видеть в буквах, сбегающихся в слова, героев книги, далеких и давних. Думаю, в Пете и Павлике легко можно узнать себя, вспомнить свои впечатления от чего-то нового и неизведанного: и путешествия, и встречи с новыми людьми, и "взрослые поступки", и помощь старшим, и детские "подвиги", и радость незаметного взросления. Любопытно наблюдать, как отчаянно быстро и сильно вырос Гаврик в условиях все нарастающей грозы, и как эта же революция нависает над Петей чернющей и набухающей тучей, спокойно и беззаботно плавающим вдоль берега.
Вот это сопоставление умеренного, я бы даже сказал, теплично-домашнего роста Пети и резкого, пусть и легко объяснимого, но все же скорого становления Гаврика серьезным, взрослым юношей особенно привлекает внимание. И это сравнение немного оттеняет ту не совсем мне понятную апатию старших Бачей, особенно Василия Петровича, бросаемого из огня да в полымя, которого революция неизбежно и неумолимо проглатывает с потрохами, словно кошка мышку, не смотря на нежелание и отчуждение. Взгляд автора именно на эту прослойку интеллигенции (на мой неискушенный взгляд - очень многочисленную), не слишком активную, не слишком озабоченную ситуацией вокруг (вроде и непорядок вокруг, но терпимо), приправлен сопереживающей грустью. Грустью и надеждой, что под яркими звездами высокого и чистого черноморского неба такие люди, как Василий Петрович, сумеют найти свой путь и примут живое участие в жизни своей страны. Жизни, которая так неожиданно и крепко захватила сердца детей, маня далеким белым парусом в чистом море, имя которому - будущее...
В тени одинокого "Паруса"
Это продолжение повести Катаева "Белеет парус одинокий". Как и все 2-е части обречены на сравнение с 1-ми, так и "Хуторок" мы читаем, оглядываясь на "Парус" и сопереживая тем же героям.
"Хуторок" - более взрослое произведение. После "Паруса" у Катаева было 20 лет перерыва, у Петьки и Гаврика в книге прошло 7. За это время мальчики повзрослели, а текст/стиль автора заматерел. "Парус" овевал свежим черноморским ветерком, напоминал беззаботные детские деньки. В "Хуторке" уже гораздо больше "прозы жизни". Куда то подевались короткие абзацы "Паруса", текст стал более вдумчивым, солидным. Описан период меж двух революций, 1911-1912 гг. Петька и Гаврик опять таки не просто одесская шпана, а подпольщики, корреспонденты, типографы, соглядатаи и т.д. В "Сыне полка" Ваню Солнцева Катаев заставил пластаться под пулями, в "Волнах Чёрного моря" (а именно так зовётся тутошняя тетралогия) Петю - везти письмо Ленину в Европу (где он, простой пацан, разговаривает с Горьким), а Гаврика - печатать запрещённые листовки. Признаться, мне не импонирует эскплуатация детей в революционно-военных взрослых играх. Читать о том, как они поедали чужое варенье, запускали змея или учили друг друга латыни было гораздо интереснее и приятнее, чем об их политических волеизъявлениях.
Или, например, любовный Δ: Петя, Мотя и Марина. Ну это же, по-моему, в 100 раз любопытнее волюнтаристского ягодного колхоза на Петькиной усадьбе или доставки "Правды" для пролетария. Марине сказать, что любит Мотю, а Моте сказать, мол, люблю Марину; представлять себя Печориным или Волоховым, а Её - Верочкой или, там, Татьяной; по полдня сидеть в полыни, чтобы закинуть "секретку" в девичье окно - это надо умудриться. И вообще детские ностальжИ-переживания пронизывают всю книгу, мысленно возвращая читателя в своё детство.
"Парус" - для всех возрастов, "Хуторок" - начиная с 13-14 лет, а лучше после 18-ти. Ибо "взрослое" тут превалирует. ГГ тут вовсе не Петька и не Гаврик, а Петькин отец Василий Петрович. Преподаватель, интеллигент, нон-комформист, политически безграмотный, он, отстаивая свои принципы, теряет место в двух учебных заведениях, обрекает семью на бедность. Да, выпутались, да помогли "добрые красные", но это только в таких наивных поучительных книгах, как эта, бывает. Неравномерен баланс чаш у весов, отмеряющих выбор: ←чест(ност)ь, совесть ⚖ 0 проблем→. Желание обойтись без неприятностей всегда перевешивает. Василий Петрович поставил 1 вместо 3 (+ взятка), и вылетел под зад ногой. А сколько раз Ваш покорный слуга мог поставить 2 вместо 3 за триместр, и, не желая доп.работы и претензий, ... ставил таки 3?
Ещё ближе, чем в 1-й части, выдвигается фигура Терентия, снова маячит беглый матрос Родион Жуков, ну а наша детвора уже неплохо смыслит в политике и не смотрит в сторону игрушек.
Минус в том, что читать "Хуторок" как самостоятельное произведение вряд ли получится - надо начинать с "Паруса". А ещё мне показалось совсем лишним путешествие семейства Бачей по Европе - сюжет оно почти не продвигает, и биографические "путевые заметки" Валентин Петрович мог бы выпустить отдельной брошюрой.
Хочется узнать, идут 3-4 части ("Зимний ветер", "Катакомбы") вниз по наклонной или поддерживают хороший уровень первых двух. Д.Быков говорит, что лучше "Паруса" у В.П.К. ничего нет.
Так что читателю, вероятно, совсем не обязательно двигаться дальше - достаточно собраться с силами и под одиноким белым парусом приплыть, минуя 250 страниц Чёрного моря, в наш маленький
" Парадокс получается: из простых обывателей врагов отечества делаем"
("О бедном гусаре замолвите слово")
Революция надвигается, осознание ее необходимости и справедливости исподволь нарастает не только пролетариев, но и у скромного учителя Бачей. Отца Пети лишают преподавательского места по причине излишних симпатий ко Льву Толстому. Оказался он сразу причислен к опасным либералам, не считающимся с мнением церкви ( чего на государственной службе делать никак не рекомендуется).
Течение событий предугадывается, на горизонте маячат следующие тома тетралогии.
Из хорошего: читать по-прежнему интересно,
Из плохого: если не вчитываться в картонные вставки о Ленине в Люнжюмо.
Они сидели на скамейках в тени плакучих ив и, по обыкновению, спорили. Вдруг Петя услышал знакомую фамилию – Ульянов.
– Разве Ульянов-Ленин сейчас не в Париже?
– Под Парижем. В местечке Лонжюмо.
– Стало быть, это верно, что партийная школа в Лонжюмо существует?
– Не только существует, но Ленин вызывает туда партийных работников и читает им курс лекций по политической экономии, по аграрному вопросу, по теории и практике социализма.
Прелесть, да? Словно Валентин Петрович временно отключил себе все литературные способности, вписал необходимое словами актеров, декламирующих диалог лицом к зрительному залу, выдохнул и включился дальше.
Ах, беда-беда, вот уж поистине грех наказуемый, не делать закладки во время чтения книги… Ну. Всё равно опалчиваюсь.
В СССР романы катаевского цикла «Волны Чёрного моря» хвалили и почитали, приравнивая к классическим толстовским и аксаковским «Детствам». Но в этой книге живого места не осталось, — настолько она идеологизированна! Неуверенного, мятущегося отца мальчиков приводят к мысли о том, что «задумка хороша» — и вот результат: в конце романа он стоит и слушает «политпросветителей». Зато его сыновья, малолетки, хвастливые и тщеславные, сталкиваясь с проявлениями революции сразу понимают: «это хорошо!». Господи. Там не революция в книге, а какая-то детская игра, где всё легко и просто, и ясно: вот злодеи, их надо ликвидировать, а вот — наши, за них надо жизнь отдать, потому что — похвалят.
Ну да ладно. Когда-то я начинала смотреть этот фильм, по «Белеет парус одинокий». Не особо я тогда большая была, но явно уже переросла эту наивную стадию сознания. В голове осталось одно воспоминание, как какой-то рев. беглец, сматываясь, залезает в карету к мальчикам, совсем салагам ещё, и их это откровенно веселит, и старший присутствие этого беглеца должен держать в тайне то ли от матери, то ли от младшего, — и как же он прижимает палец ко рту — детский сад!
Поэтому я специально взяла вторую часть цикла в надежде, что в книге вообще всё серьёзнее, и вырасти же они должны были хоть немного! Но нет! Что я вижу? Старший брат — неженка, подхалимничает отцу, маменьки-папенькин сынок, даром, что матери нет. Младший ещё хуже — и понимает меньше, и условия ставит: ты меня не раскрывай, а не то я расскажу про какие-то твои проступки. Ябеды. И такой смех берёт, когда в самом начале отец вспоминает о времени, когда они с покойной «Женечкой» «приучали мальчиков к самостоятельности». Воспитатели…
Да и откуда бы взяться здравому смыслу, если отец сам изнежен. Вот ситуация, тоже из начала романа: он прочитал публичную лекцию на смерть Толстого, которая возмутила руководство, ему поставили ультиматум: или он отказывается от своих слов, или его увольняют. Увольнение для него означает нищету и голодную смерть, и, в первую очередь — для его сыновей и их тёти (видимо, сестры их матери). И вот тут я задумалась. Раньше да, был какой-то идеализм, в детсаде, в школе учили ценить своё слово, держать своё слово, блюсти честь и гордость… А ведь по сути, вот если бы мне, — то есть, моим родным-и-близким — грозила голодная (да и любая) смерть, — от чего угодно бы отказалась. Хранить верность… чему?!. Ради чего отдавать на заклание близких и дорогих тебе людей? Только из-за того, что слишком великую ценность придаёшь тому, что и где слетит у тебя с языка?! Мёртвому Толстому ни лучше, ни хуже от этого не станет, в душе ты всё равно будешь думать прежнее, что бы ни говорил на публику. Если уж ты аполитичен, то и — плюй на все эти условности. Ан нет, катаевская кривая предрешена, и выводит-таки героя из его аполитичности к красным. Ну ещё бы.
Далее, скажу ещё про старшего брата. Ну, мальчик как мальчик. Но. Блин. Почему. Он. Берёт себе в идеалы, ставит себе в пример героев из русской классики, которые для того и писались, чтобы люди понимали: да, жил так человек, но можно жить и по-другому, быть добрее, чем Печорин, умнее напичканной знаниями пустышки Онегина, не уморить Бэлу (вот за неё вообще в последнее время кулаки чешутся), и тем более, не читать уроки Татьяне, которая, пусть не десять, но пару очков вперёд тебе, пустышке, даст наверняка. А этот тупой, безмозглый, невнимательный и эгоистичный подросток не видит ничего кроме себя, он идёт на свидание к Моте, и раздумывает, кем бы ему быть, Онегиным или Печориным, строит из себя какого-то трагического персонажа и не находит ничего умнее, как рассказать ей про свою «любовь», да которая «с первого взгляда», да «за границей». Попросту врёт, потому что на тот момент он уже и не помнит, как выглядит эта самая «любовь». Мудак, мудаааааак!.. А Мотя, она гораздо умнее, и хотя бы потому что по-настоящему влюблена в него, она старается делать хорошо не себе, а ему, и сейчас — уходит. «Счастья вам» — оно, может быть, и вычитано откуда-нибудь, но искренне, и обида — искренняя, и вообще она вся — живая, не то что этот прилизанный манекенчик. Ладно бы, читаю дальше — и появляется та, первая, случайно, из-за границы, с матерью. И тут же забыта Мотя, и тут же стремление завоевать новую. И — когда она сразу же поддаётся, интерес улетучивается — громы и молнии спустила бы на род мужской, если бы не предполагала, что есть ситуации наоборот, и что мужиков тоже, наверное, какие-то женщины-стервы-таки мучают, иначе не было бы «Ребекки» (первое, что пришло в голову), да и до хрена других книг. Но в этой книге всё однообразно: герой-завоеватель (которому это не мешает отчаянно трусить, но не из-за того, что откажут, а потому что — его — и не оценят, и страдающего по тому же самому поводу: не из-за неразделённой любви, а из неудовлетворённого тщеславия), а девочки — хоть и с гордостью, но почему-то все одинаковы в плане понимания любви: любишь — стараешься для другого. Это самоотречение мне тоже поперёк глотки становится, особенно кода вспоминаешь, какой он ограниченный эгоист, предмет их обожания… Ох уж эта мне русская литература, и учителя словесности, которые не могут объяснить своим сыновьям, что хорошо, а что плохо!.. Сколько ни искали идеальных героев — всё у них какие-то проблемы, душевные метания, выть хочется от такой классики. Или на баррикады французские прут, или из Швейцарии являются мир на земле всеблагой для всех устанавливать, никому лучше не делают, жизни рушат, радость рушат и сами с ума сходят... Плеваться хочется, выть, выть, выть!
В общем, почти никакая эта книжка. Один плюс, читается легко и быстро, только вот вообще — стоит ли?..
В 1910 году отец тринадцатилетнего Петьки, не послушав предупреждения, выступает по поводу смерти русского классика, за что расплачивается учительским местом и крушением собственных идеалов. Семье приходится решать, как жить дальше, при этом отец всё-таки берёт сыновей в путешествие по Европе, куда он не успел съездить с женой.
Если сперва Петя показался повзрослевшим, то потом это впечатление было разрушено. Он перерос игроманию (зато теперь, более успешно, ей занялся младший брат героя Павлик), зато решил примерить на себе роль ловеласа и если сперва при следующей информации:
Петя уже прочитал романы Тургенева, «Героя нашего времени», «Войну и мир», разумеется, «Евгения Онегина», почти всего Гончарова.
всплыл в положительном ключе мем "Будь как Петя", то потом автор раскрывает, как пользуется юноша прочитанным. Кошмар какой( Особенно что касается Волохова.
Зато Гаврик посолиднее выглядит, забросив "ушки" и пробуя себя в другой деятельности. Ещё понравилось, что он не забыл Петю и помог его семье в трудную минуту. Хотя в какой-то степени плохо, что небескорыстно.
Порадовал эпизод с репетиторством Петьки)
И лингвистическая деталь:
Петя и Мотя взяли змей за края и подняли его высоко над головой.
Теперь, для того чтобы смотреть на змей, надо было сильно задирать голову.
Вновь встретимся с героями первой части: и матросом Жуковым с сыщиком усатым, и торговкой рыбой, и другими.
Любопытно будет прочитать продолжение. Всё-таки хочется, чтобы одна любовная линия правдивой оказалась)
В рамках игр 5В3Т, книжное путешествие
– Умоляю Христом-богом, - простонал отец, - не будем касаться политики! У вас поразительная способность с любой темы непременно съезжать на политику. Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь другом, без политики?
– Ах, Василий Петрович, как вы до сих пор не поняли, что в нашей жизни все - политика! Государство - политика! Церковь - политика! Школа - политика! Толстой - политика!
– Ах, так? - грозно сказала Марина. - Значит, вы целовались? - С этими словами она вплотную подошла к Пете, ловко намотала на палец прядь его волос и с силой потянула.
– Больно! - крикнул Петя.
– А мне не больно? - сказала Марина.
И, несмотря на весь ужас своего положения, Петя не мог не оценить этот великолепный ответ, взятый непосредственно из "Первой любви" Тургенева.
Вдруг Марина засмеялась своим загадочным, русалочьим смехом и с чисто женской непоследовательностью сказала:
– Слушай, Мотька, давай его просто побьем?
Оказывается, он все время жил в мире иллюзий. И самая опасная из них была та, что он считал себя свободной, независимо мыслящей личностью. А он в действительности, вместе со всеми своими прекрасными, возвышенными мыслями, вместе со своей божественно-чистой душой и благородным сердцем, со своей любовью к родине и народу, был не более чем рабом, таким же самым рабом, как миллионы других русских людей - рабов церкви, государства и так называемого общества.
Увы, любовь не только существовала, но ею была как бы пропитана вся эта теплая степная ночь. Любовь была во всем: в темном небе, засыпанном серебристым песком мелких летних звезд, в хрустальном хоре сверчков, в мягких порывах теплого, почти горячего полуночного ветра, несущего пряные запахи чабреца и цветущей полыни, в далеком лае собак и особенно в огоньке светлячка, который, казалось, горит где-то за тридевять земель, а на самом деле стоило лишь протянуть руку - и мягкий, невесомый фонарик уже лежал на ладони, освещая вокруг себя крошечный участок кожи своим безжизненно-зеленым селеновым светом.
Нельзя в России быть честным и независимым человеком, находясь на государственной службе. Можно быть только тупым царским чиновником, не имеющим собственного мнения, и беспрекословно исполнять приказания других, высших чиновников, как бы эти приказания ни были несправедливы и даже преступны.