Княгиня Ольга. Две жены для Святослава

...У двери раздался громкий стук. Разговоры враз утихли, руки с недоеденным стыдливо опустились, повисла тревожная тишина. Эльга крепче сжала позолоченный рог. Сердце оборвалось. Уж казалось бы, немолодая женщина, мать взрослого сына, со всех сторон подпертая дружиной и родней, и мало у кого, разве что у кагана хазар и василевса греков, в руках столько земли и власти. Но в такие мгновения у нее холодело в груди.
Через порог шагнул кто-то огромный и мохнатый, будто медведь. Занял весь дверной проем, хотя через высокую дверь в гридницу даже рослый человек легко проходил, не пригибаясь – не то что в избах. По рядам пролетела волна выкриков. Вошедший был покрыт сивым мехом, на голове высилась огромная черная личина с белыми зубами, на посохе звенели бубенцы. Всю грудь занимала борода из пакли, заплетенная в затейливые косички, тоже с бубенцами.
Дочки Уты и другие боярские девы кинулись навстречу и стали еловыми вениками подметать пол между дверью и княжьим столом. Гость из тьмы медленно двинулся вперед. И с каждым его тяжелым шагом у Эльги вновь перехватывало дыхание. Сколько она ни напоминала себе, кто это такой на самом деле, не могла прогнать впечатление, будто к ней идет он… тот самый… Князь-Медведь, уже много лет мертвый, но в эту ночь встречи яви и Нави вновь пришедший за ней…
– Кто ты? – не сдержавшись, чуть раньше положенного крикнула она. – Что за гость к нам пришел?
Сивый Дед сделал еще два шага и остановился прямо перед ней, сложив руки на вершине посоха. Эльга сглотнула: он и так-то был высок, а личина делала его здровенным, будто сосна. Хотелось снова спрятаться за горой из пирогов, и она делала над собой усилие, чтобы с гордо поднятой головой глядеть в личину посланца, олицетворявшего всю торжествующую темную мощь Навей.
Чувствуя трепет княгини, люди за столами затаили дыхание.
– Кто ты еси, гость дорогой? – снова спросила Эльга.
Эти мгновения, повторявшиеся каждую зиму, казались ей самыми тяжелыми за весь год. Именно сейчас, пока она трижды задавала вопрос, а гость из Навей молчал, она едва дышала от давящего ужаса: а что если в этот раз и правда пришел он… Тот, страх перед кем отравил ее детство и исковеркал юность; тот, из-за кого ей пришлось бежать из дома, навсегда расстаться с родными, не простившись; бросить в лесу сестру, самого близкого человека; отдаться во власть киевских отроков, будучи защищенной только их честью… Сейчас, двадцать лет спустя, Эльга приходила в ужас при мысли о своем тогдашнем безрассудстве...

...Ступив под каменные своды, Эльга почти сразу перестала понимать, откуда пришла и где выход. Храмовое царство поглотило ее и подавило. Перед ней тянулась высокая, длинная пещера с ровными стенами, отделанными цветным гладким камнем. Зеленый, желтый, серый, розовый, красноватый камень лежал узорами: разводами, пятнами, полукружиями, будто окаменевшие складки шелковой ткани. Все так, как в преданиях о чудесах подгорных владений. Перехватило дыхание: сам воздух здесь казался волшебным. Делая каждый шаг, невольно она ожидала, что само ее присутствие сейчас вызовет к жизни какое-нибудь чудо...

За шесть лет жизни с Соколиной Хакон хорошо понял кое-что: женщина не слышит слова «не могу», если его произносит мужчина, которого она хоть сколько-то уважает. Она считает, что он может – он ведь все может, – но просто не хочет. Из упрямства. Потому что она ему недостаточно хорошо объяснила, зачем это надо. Потому что сам себе враг. Потому что не любит ее…
Но если она, не дайте боги, поверит, что ты и правда не можешь… Лучше ее до этого не доводить. Потому что тогда она возьмет дело в свои руки.

Чем более славен твой род в прошлом, тем больше исполинов подпирает тебя плечами. Но тем выше падать тому, кто не справился, и тем больше позора ждет того, кто загубит труды былых поколений.

Если умный человек считает других простаками, сказал ей как-то Мистина, значит, не так уж он и умен.