Страшная Эдда

Мед: или есть или нет

Я думал об этом, пока переводил восемьдесят третью строку из «Аксельта и Туннель». Последнее слово, которое не дает мне покоя: «Klegwoerum». Руководитель моей диссертации считает, что оно должно означать «изобилующий». Я полагаю, что «плодовитый». Мой друг Ральф Пакер предлагает «буйный». А Бигги утверждает, что все это не имеет значения. В словах Бигги содержится большая доля горькой правды.
"Человек воды" Джон Ирвинг

Есть особые люди, владеющие древним южноскандинавским, западным древнескандинавским, а может даже восточным древнескандинавским языками, и несущие косной читающей массе свет просвещения. Мария Елифёрова из этой замечательной когорты. Больше того, в моей табели о рангах она проходит как "самая умная девочка из всех. кого знаю", а знаю много, потому такая аттестация кое-чего стоит. Но быть хорошим преподавателем и писать исполненные сдержанной снобской ярости статьи о литературе - это одно, а создать хорошую книгу - все-таки совсем другое. Не первое мое знакомство с написанным Марией. Четыре года назад прочла "Смерть автора", изрядно подпав под обаяние ограненной под смесь викторианского романа с готическим, постмодернистской игрушки. Нет, и тогда книга не показалась по-настоящему интересной, а герои живыми, но стилизовано было отменно, очарование новизны сгладило шероховатости восприятия: значит я где-то не дотягиваю до понимания - решила.

Пришло время второго знакомства, возможности почитать "Страшную Эдду" искала давно, да все случая не выпадало. При всей любви к автору, опус разочаровал. "Опус" не в уничижительном смысле, я затрудняюсь отнести произведение к определенной форме или жанру: не роман и даже не повесть, хотя объемом ближе ко второй; не сага, хотя активно пользуется сюжетами Старшей Эдды. Нет определенного сюжета - история с Мартышкиным, Дикой Охотой, поисками утраченного Меда Поэзии совершенно не отвечает критерию; нет темы; нет героя; нет вразумительной мотивации ни у одного из действующих лиц; Мария Витальевна здесь даже не берет себе труда прибегнуть к стилизации, которая так много помогла "Смерти автора".

Не мудрствуя лукаво, герой-рассказчик так обосновывает свою позицию по этому вопросу:

Я не в силах овладеть дивным стилем «Старшей Эдды» – мне не довелось глотнуть Мёда Поэзии, о чём, может быть, не стоит жалеть. И, раз уж я не в силах писать единственно возможным для этой темы языком, я буду писать языком, единственно естественным для меня. Стилизации – самое тошнотворное, что только может быть.

Типа: "кушать подано, жрите, что дают, пожалуйста.". Обескураженный читатель, поняв, что ничего другого не остается, принимается вкушать, изрядно недоумевая, кто эти Хёгни, Сигурд и Брунгильда, связанные в Мидгарде узами дружбы, любви и предательства, а ныне, в пиршественных чертогах Валгаллы, свободные от мелочной пошлости земной жизни и осененные даром чистой христианнейшей любви и всепрощения (лев возляжет с ягненком и всякое такое).

Почему это читатель недоумевает? Да потому что Старшая Эдда не принадлежат к числу эпических циклов, хорошо известных русскому читателю, каким бы неглупым и подготовленным он ни был. Это не славянский пантеон и героические предания, о которых мы имеем представление в силу принадлежности к определенной культурной традиции. Это не мифы Древней Греции, с которых есть пошла вся европейская литература и с которыми спознаешься раньше, чем научишься читать. И не библейские, отсылками к которым пронизаны литература и искусство. Это в достаточной степени локально дислоцированный кластер информации,который приобрел немалую известность в читающих кругах благодаря "Американским богам" Геймана, но претендовать на доскональное знакомство со старшей Эддой мало кто, не являющийся узким специалистом, может.

На поприще популяризации скандинавского фольклора много потрудилась Анна Коростелева со "Школой в Кармартене", в чем русскому читателю несказанно повезло, но большая часть поля так и осталась непаханой и здесь нужно бы засучить рукава, впрячь быка из Куальнге в плуг, да и двинуться неспешным толстовским шагом по борозде. Мария Елифёрова поступает в точности наоборот, она ограждает делянку, сводит на нет прежнюю растительность и сплошь засеивает газонной травкой из полученного с таможни (контрабандный товар, радикальный черный цвет, не смывается ни горячей, ни холодной водой) подозрительного пакета. После расстилает плед и усаживается играть в куклы (а Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча...).

Это не затем, чтобы обидеть или задеть, в версии похождений Сигурда, предлагаемой "Страшной Эддой" на самом деле многое перепутано и много отступлений от канонического сюжета. А герои, да простит меня автор, больше всего напоминают небрежно размалеванных целлулоидных пупсов. Что до несчастного нелепого Мартышкина, устами которого рассказано это невразумительное нечто, он и вовсе смесь Акакия Акакиевича с Кириллом Лютовым из "Конармии" Бабеля, рассудку вопреки, наперекор стихиям, принятый как равный среди равных скандинавскими богами и эпическими героями. Резюмируя: Пой, Петенька, пой, публика дуру-дура.

Я нашел способ, как сделать написание словаря более простым занятием. Поскольку никто ничего не понимает в нижнем древнескандинавском, я решил выдумывать слова. Я выдумал множество оригинальных слов. И это здорово облегчило перевод «Аксельта и Туннель». Я стал выдумывать все новые и новые слова. Отличить настоящий нижний древнескандинавский от выдуманного мною нижнего древнескандинавского крайне трудно. "Джон Ирвинг "Человек воды"

Первая книга Марии Елифёровой «Смерть автора» порадовала несказанно: небольшой, но очень стильный «филологический триллер», в котором вампиризм оказывался символом связи автора и его творения — писатель поит персонажа собственной кровью, причем буквально. От второй книги ожидалась подобная же филологическая шутка. Аннотация интерес подогревала: нам обещали скандинавских богов, Мед Поэзии и Дикую Охоту в подмосковном поселке. Если и не «Американские боги», но уж не хуже Олдей должно получиться, думала я, открывая приятно оформленный томик (издательство Livebook, в девичестве «Гаятри», умеет сделать так, чтобы книжку было приятно держать в руках).

Итак, на том скандинавском свете, сиречь в Валгалле, встречаются герои «Старшей Эдды», радостно прощают друг другу все обиды и предательства и все оставшееся время проводят в пирах, битвах с великанами (в бой героев ведет сам Один) и флэшбеках, представляющих собой вольный пересказ эпизодов саг — о женитьбе Сигурда и сватовстве Гюнтера, о гибели Сигурда и Брюнхильд, о втором замужестве его супруги Гудрун и о ее мести… В это время литературовед Олег Мартышкин, герой-рассказчик книги, писавший диссертацию в заснеженной подмосковной деревне, попадает ночью в лес — и встречает там Сигурда, а впоследствии всю Одинову рать, и ведет с богом разговоры о поэзии. Кстати, о поэзии: Мартышкина особенно занимает судьба Меда Поэзии, недоступного смертным. А Одина же больше волнует, что люди перестали верить в богов (Мартышкин, убежденный в божественном происхождении поэзии, — редкое исключение) и что ни один воин ныне не попадает в Валгаллу…

Автор спускает героев высокого эпоса с небес на землю, делая их обычными людьми с человеческими, слишком человеческими чувствами, мыслями и страстями. Прием, однако, далеко не новый — те же Олди на «очеловечивании» мифа сделали себе имя — поэтому истории о живых героях приятно читать (язык у автора очень хорош — все-таки филологическое образование), но не более. В общем-то, положа руку на сердце, «Страшная Эдда» — обычный фанфик. Если бы Елиферова увлекалась не скандинавской мифологией, а, скажем, «Гарри Поттером» или «Звездными войнами», вряд ли ее повесть «по мотивам» перекочевала бы на бумагу. А так — мы имеем богов и героев, разговаривающих примерно так:

«Хель шваркнула к его ногам мешок, который до тех пор держала на весу.

— Забирай свою скандалистку, сладу с ней нет! Всё у меня на уши поставила!

— Эй, потише швыряйся, старая выдра! — взвизгнули в мешке…»

Да, в богов действительно уже давно не верят и Мед Поэзии в самом деле утрачен — но это не становится стержнем сюжета (последний вообще в книге присутствует весьма обрывочно). Правда, один из кувшинов попадает в некую английскую речку, где его находит подмастерье, впоследствии ставший Великим Бардом… Но это тоже, в общем-то, фанфик. Как и история о том, откуда появилось лохнесское чудовище.

Видимо, в оправдание рваного, без какой бы то ни было интриги текста книга густо испещрена авторскими отступлениями самого Мартышкина, постоянно оправдывающегося перед читателем: «У автора не хватает фантазии, скажете вы; автор не сумел ничего придумать и просто пересказал отрывок из «Эдды» на мотив современного романа…» Однако, возражает гипотетическому «проницательному читателю» герой-рассказчик, эта история произошла на самом деле, а значит, не обязана обладать стройной фабулой и продуманной композицией. Позвольте, скажет читатель, но ведь эта история действительно выдумана. Правда, не Мартышкиным, а самой Елиферовой. Складывается впечатление, что филолог-рассказчик работает просто щитом для автора — надо же ему как-то объяснить, почему наброски к роману выдаются за уже завершенную книгу.

Впрочем, как всякий добротный фанфик, «Страшная Эдда» может вдохновить читателя на знакомство с «каноном» — первоисточником. В этом случае миссию Елиферовой можно считать выполненной. Во всем остальном — увы, перед нами классический «синдром второго романа». Может быть, дальше будет больше? Автор-то многообещающий.

Я не очень поняла композиционный принцип, да и цель написания этой книги, но в целом она весьма недурна. Вечер с ней провести можно и коротенечко узнать что-нибудь о скандинавской мифологии, и о всяких древних героях, но говорить о потрясающей познавательной ценности не приходится. Но повторюсь - приятно, приятно.

У меня было подозрение, что это фанфик, но нет — это вполне официально изданный роман.

Новый роман Марии Елиферовой повествует о неизвестных страницах жизни скандинавских богов и героев. При каких обстоятельствах было сделано последнее пророчество белки Рататоск? Что случилось с Медом Поэзии? Как Дикая Охота оказалась в современном подмосковном дачном поселке? На эти, а также на многие другие вопросы, не освещенные в Старшей и Младшей Эдде, отвечает эта книга.

Роман состоит из истории о посмертном бытии Сигурда, Брюнхильд, Хёгни и других (а также рассказа-пересказа о том, «как дошли они до жизни такой») и истории о филологе Мартышкине, который и рассказывает нам первый текст. Мартышкин — тип не слишком приятный, классический автор-филолог, притом не из лучших (знаю я все эти приёмы, сам такой; и рефлексия над словом, и обязательные экивоки в сторону читателя с предвосхищением его реакции...) Мифологическая часть местами хороша, местами удручает явным проникновением современных установок. В итоге тексту скорее не веришь, чем веришь; хотя, повторюсь, отдельно взятые эпизоды вполне хороши.

«Говорят, когда мои родители меня зачинали, Рататоск нагадила с дерева на голову норне. Это многое объясняет — я имею в виду мои отношения с удачей».

Локи из трикстера-проказника опять превратили в трикстера-неудачника, да что такое. :(
А вот Один местами очень, очень неплох.
Вопиющий пример проникновения современного менталитета — нынешняя версия истории Бальдра.

«Встревоженная необычным пророчеством, Фригг не отпускала сына от себя ни на шаг. Страдания Бальдра ни для кого не были секретом. Какой парень, если он ростом давно обогнал мать, выдержит беспрерывную опеку? „Бальдр, не трогай Фреки, он укусит! Бальдр, не ходи без пояса!“»...

Угу, знакомая картина гиперопеки... но в исполнении скандинавской богини? Жены Отца Побед и Сеятеля Раздоров? По отношению к взрослому совершеннолетнему парню? Как-то малоправдоподобно. Не так должно было выражаться это беспокойство. Не такими фразами.
Ну, про то, что в Вальгалле секса нет, я вообще промолчу. Как-то не ожидаешь от язычников скандинавов, весьма уважительно относящихся к плодородию, христианского целомудрия и фраз в духе: «Ты что, думаешь, мы пользуемся этой смешной штукой?» А вот поди ж ты.
Впрочем, мрачную и кровавую историю мести Атли и мести Гудрун не испортить никаким пересказом. Ну и начало, когда речь идёт о «хорошей смерти» для Хёгни, тоже радует.

Хэппи-энд саги о Нибелунгах. Да-да, я прекрасно помню, что в конце герои умирают. Но ведь смерть - ещё не конец, верно?