Смерть любимого отца расколола жизнь Хелен на «до» и «после», однако она нашла необычный способ справиться с горем, взяв на воспитание ястреба-тетеревятника. Страдающая от горечи утраты женщина и крылатый хищник – казалось бы, что общего может быть между ними? Однако с каждым днем они все крепче привязываются друг к другу и все глубже постигают красоту окружающего мира и непреходящее очарование бытия.
Ястреба нельзя наказывать.Они скорее умрут,чем подчинятся.Мое единственное оружие терпение.Терпение.стр.106
"Истинными сокольниками,-писал Блейн,- рождаются,а не становятся"
...возвращение к прошлому - это способ исправить свою жизнь:обнаружить давние травмы,вернуться к ним и рассеять их силу.Теперь он уходил в прошлое вместе с ястребом...стр.101
...И тогда папа посмотрел на меня - сердито и в то же время удивленно - и кое-что мне объяснил.Он объяснил,что такое терпение.Он сказал,что это надо обязательно запомнить:если ты очень чего-нибудь хочешь.то иногда приходится стоять тихо на одном месте,все время помнить,как сильно ты этого хочешь,и быть терпеливой.
Когда ты внутренне сломлен,то бежишь.Но не всегда убегаешь от чего-то.Случается,что,сам того не ведая,ты бежишь к чему-то.стр.63
Больно вспоминать то облегчение, которое я почувствовала, читая строки рецензии, - облегчение, основанное на ужасном непонимании многообразия и широты мира.
Руки нам даны, чтобы протягивать их другим. Они не предназначены лишь для того, чтобы служить присадой для ястребов.
Иногда - такое случалось несколько раз - находясь в поезде или в кафе, я чувствовала, что отец сидит рядом. Это успокаивало. Все успокаивало. Потому что это были обычные безумные проявления горя.
Послушай, это случилось. Произошло. А то, что произошло, нельзя уничтожить.
И у меня не было сомнений, что алкоголь как раз и привел Уайта к саботированию собственных намерений, потому что алкоголикам свойственно строить планы и давать обещания себе и другим - убежденно, искренне, в надежде на спасение. Обещания эти снова и снова не выполняются из=за страха, нервозности и прочих обстоятельств, которые скрываются глубоко укоренившееся желание уничтожить собственное "я".
Учеником быть намного безопаснее. Когда учишься ремеслу, нет смысла особенно беспокоиться, хорошо у тебя получается или нет. Но когда ты уже добился успеха, научился что-то делать, об успокоенности не может быть и речи. Раз уж ты специалист, изволь соответствовать.
Гляжу на свои руки: на них тонкие белые полосы. Это шрамы. Один – от когтей Мэйбл. Тогда она не находила себе места от голода. Для меня он – предупреждение, начертанное прямо на теле. Другой – от шипа терновника, сквозь который я продиралась, когда думала, что Мэйбл пропала. У меня есть и другие, невидимые шрамы. Но Мэйбл в них не виновата – наоборот, благодаря ей они затянулись.
He is only a man. Success is a pressure. He cannot quite bear it. It boils and bubbles. And without knowing it, quietly and cruelly, he begins to sabotage his success, because success cannot be borne.
"Когда ты внутренне сломлен, ты бежишь. Но не всегда убегаешь от чего-то. Случается, что, сам того не ведая, ты бежишь к чему-то."
"Алкоголикам свойственно строить планы и давать обещания себе и другим - убежденно, искренне, в надежде на спасение. Обещания эти снова и снова не выполняются из-за страха, нервозности и прочих обстоятельств, которые скрывают глубоко укоренившееся желание уничтожить собственное "я"."
"Мы живем жизнью, которую сами себе придумываем, но иногда возникает осознание того, что какие-то другие жизни таким образом оказались для нас утрачены"
"И мне подумалось, что , быть может , пустота и неправота мира - это лишь иллюзия, а на самом деле в мире существуют реальные, правильные, прекрасные вещи, пусть я их и не вижу, но если мне повезет и я окажусь там, где нужно, у меня наконец откроются глаза."
"Руки нам даны, чтобы протягивать их другим"
"В жизни человека бывает такой период, когда кажется, что в вашу жизнь постоянно входит что-то новое. Но потом в один прекрасный день наступает прозрение, и вы понимаете, что так будет далеко не всегда. Вы замечаете, что жизнь превращается в существование, полное пустот. Лишений. Потерь. Совсем недавно нечто было вполне реальным - и вот его уже нет. а еще вы понимаете, что надо выстраивать свое бытие среди этих утрат, хотя можно протянуть руку туда, где находились ваши пропажи, и почувствовать напряженную, сияющую беззвучность пространства, заполненного воспоминаниями".
‘Need to excel in order to be loved,’ White had written in his dream diary. But there is an unspoken coda to that sentence. What happens if you excel at something and discover you are still unloved?
When you are learning how to do something, you do not have to worry about whether or not you are good at it. But when you have done something, have learned how to do it, you are not safe any more. Being an expert opens you up to judgement.
...he was behaving like a fearful man who has finally won someone’s love and, unsure whether that love can be trusted, decides it is safer to obsess about someone else.
Я нашла нужное слово. Утрата. Это значит "потеря", "лишение". Когда у тебя что-то забрали, украли, вырвали. С любым может случиться. Но переживаешь ее в одиночку. Страшную потерю не разделить ни с кем, как ни старайся.
Мир наполнен знаками и чудесами, которые появляются и исчезают, и если тебе повезёт, ты можешь их увидеть.
Когда ты внутренне сломлен, то бежишь. Но не всегда убегаешь от чего-то.
In these first few minutes there’s nothing you can do but accept that you are terrifying the hawk when it is the very opposite of everything you desire.
Watching, not doing. Seeking safety in not being seen. It’s a habit you can fall into, willing yourself into invisibility. And it doesn’t serve you well in life. Believe me it doesn’t. Not with people and loves and hearts and homes and work. But for the first few days with a new hawk, making yourself disappear is the greatest skill in the world.
White wrote, years later, ‘I had loved Gos. I always loved the unteachable, the untouchable, the underdog.’ Gos was a queer thing, the opposite of civilised English hearts, and through him White could play many selves: the benevolent parent, the innocent child, the kindly teacher, the patient pupil. And