Когда вытащили, увидели, что живой. Живой… Только вот весь седой. А ему и лет-то было не так много. И в глазах — страх. Кто видел, говорили, что в глаза ему смотрели и в ужасе разбегались.
- Приходил. И не раз… Из-за тумана они теперь часто приходят. — Они? — Фаиты. Мерзость… — кивнул Сольвин. — Вот вам и наследие Предшественников. Видите ли, в чем тут дело. Нам всем приходится делать выбор. Если выбираешь между запеченным хвойником и тушеной орлушкой, это не беда. Хуже, когда выбираешь между жизнью в городе и странствиями по далеким землям. Между бедной, но любимой невестой и богатой, но нелюбимой. Трудные моменты. Нужно решить, в каком мире жить. Тот мир, от которого отказываешься, умирает, так и не родившись. Все дни живешь в одном мире, а позади оставляешь множество погибших — тропы, по которым так и не пошел. Испугался чего-то, попал под чье-то влияние. Сколько среди нас несбывшихся поэтов, странников, быть может, книжников или придворных служителей? Вы понимаете?
Я лишь предположил, что туман, окруживший Багульдин, постепенно сводит с ума его жителей. Присмотревшись к Оэдне, заметил, что из ее рта с каждым словом вырывается легкое облачко дыхания, будто она говорила на морозе. В приемном зале было по-летнему тепло, и эту странность я тоже не мог объяснить.
Багульдин, как и поля снаружи, был пропитан туманом. Этим утром, оставив восточные ворота позади, я подхлестнул лошадей и решил, что на следующий же день покину город, если выяснится, что мгла поглотила его без остатка.
Оглянувшись, я увидел, что туман сзади обрывается стеной — уходит ввысь, до неба, где мешается с облаками. Словно гигантская морская волна, нависшая над городом всей тяжестью своих вод, но отчего-то застывшая, отказавшаяся падать на его улицы.
- Неужели туман настолько густой, что через него совсем нельзя пройти? — с сомнением спросил я, вспомнив, как сам медленно, ощупью, но все же продвигался по брусчатке и в конце концов достиг городских стен Багульдина. — О да, — закивал близнец, кажется, Шверк — тот, у которого была седина. — По дороге в Целиндел, — подхватил Швик, — он такой плотный, что вы не слышите, как бьется ваше сердце. Дальше и того хуже. — Пропадают всякие чувства. Можете хлопнуть себя по лбу, но не ощутите этого! — Будто растворяетесь в тумане. Сами становитесь туманом.
"Что все это значит? Все эти люди… Они сошли с ума. Другого объяснения не может быть. Мгла…" — это был единственный вывод, который я смог сделать. Испугался, что и сам могу лишиться рассудка. Нужно было бежать из города, пока и меня не накрыло. Лучше рискнуть и отправиться в туман, чем сидеть тут и покорно ждать безумия.
На левое плечо жителям Земель Эрхегорда, прежде всего, наносят сигвы об образовании, гражданской службе и семейном положении. На правое ставят отметки строевой службы. На шее слева отмечают дату и город рождения, а также первое имя. На шее сзади указывают каторжные заключения (подробнее о них можно узнать по сигвам на спине). Сигвы на лбу и щеках означают принадлежность к древнему роду. На кистях разрешается наносить любые изображения; как правило, это символы приверженности, личных идеалов или знаки веры; они не ограничены обычными точками, кружками и полосками, как на официальных сигвах. Сигвы, которые перестали соответствовать действительности, очерчиваются рамкой и называются закрытыми. «Собрание путевых заметок».
Дафнар-младший из рода Ниноэла
Травница теперь подалась вперед, нависла над столом и шептала, глядя в пустоту: — Слабость… Хубистан нападает медленно. Ползет вниз по скалам. Не гремит, не пугает. От него легко убежать. И только те, кто не готов к переменам, кто боится собственных желаний, пропадают в нем навсегда.
Разместившись на балконе, я приготовился писать. Отсюда открывался чудесный вид на Ярмарочную площадь и на окружившую город стену непроницаемой мглы. Кроме того, сейчас можно было насладиться ярким, вычищенным от облаков солнцем — оно заглядывало в Багульдин лишь в полуденные часы и задолго до вечера уходило за кромку тумана.