Я уродился болтуном и, страшно вспомнить, долго забавлял окружающих гладкими и бессмысленными речами. Со временем балагурство ушло, былое выродилось в некую словно бы небывальщину, и уже случались только краткие периоды веселого оживления, сменявшиеся, как правило, погружением в атмосферу довольно-таки мрачного настроения. Затем и этих периодов не стало, как отрезало, и я ударился в необычайную, можно сказать, замкнутость, заделался молчуном, да и говорить, собственно, было не с кем, ведь к той поре я постарался свести к минимуму связи с внешним миром. Отчего происходили все эти перевороты, я не знаю, но удивления они у меня не вызывают и постичь их причины я не стремлюсь. Я уродился болтуном и, страшно вспомнить, долго забавлял окружающих гладкими и бессмысленными речами. Со временем балагурство ушло, былое выродилось в некую словно бы небывальщину, и уже случались только краткие периоды веселого оживления, сменявшиеся, как правило, погружением в атмосферу довольно-таки мрачного настроения. Затем и этих периодов не стало, как отрезало, и я ударился в необычайную, можно сказать, замкнутость, заделался молчуном, да и говорить, собственно, было не с кем, ведь к той поре я постарался свести к минимуму связи с внешним миром. Отчего происходили все эти перевороты, я не знаю, но удивления они у меня не вызывают и постичь их причины я не стремлюсь.