Цитаты из книги «Жизнь взаймы. Как избавиться от психологической зависимости» Ирина Млодик

Даже если я не буду делать то, что она от меня требует, я всё равно останусь её дочерью. Может быть, в каком-то смысле ещё больше ею стану. Просто потому, что наконец стану от нее отдельной. Не маминым придатком, которым была всю жизнь, живя рядом с ней, а самой собой. Наоборот, когда я смогу найти себя, только тогда дочь у неё и появится. Настоящая взрослая дочь.

Как это мучительно, когда кто-то еще рядом, но уже недосягаем. Подводная лодка, которую ты считал своим домом, оставляет тебя на необитаемом острове и медленно погружается в воду. И даже когда остаются лишь круги на воде, ты не можешь поверить, что тебя покинули навсегда. Оставили. Здесь. Одну. 

Он смотрел на нее с любопытством, восхищением и нежностью. Вот эта нежность и ввела ее в ступор. Так на нее смотрел только отец. Стояла, повернувшись к нему, и молчала, как полная дура. И ведь тогда уже понимала, что за этот взгляд легко отдаст ему всю свою никчемную жизнь.

Внутри что-то мешает. Наверное, сердце. Хорошо бы вынуть его и отправить в холодильник. Пусть лежит там, замороженное, и никому не причиняет боли. Зачем ей сердце? Только мешает, пусть бы и лежало отдельно. Встать все равно нет сил.

Попробуйте не принять заботу даже чужой симбиотческой матери, ее охватит паника и тревога. Если вы не берете то, что она хочет вам вручить (даже если вам это нисколько не нужно), вы нарушаете ее схему существования, в которой она всегда отдает. Такие мамы не корыстны, они травмированы. Вы тут не при чем. Вы не важны, вас в каком-то смысле для нее вообще нет. Есть только ее желание позаботиться, потому что оно будет означать, что все происходит как нужно.

При этом, если в системе устроено так: все заботятся только о другом, а не каждый прежде всего о себе, а по необходимости о другом, то участник, стремящийся хотя бы на время выйти за пределы системы, нарушает этот хрупкий баланс. Покидающий систему создает для оставшегося в ней Другого серьезную угрозу как бы "невыживания", ведь он не умеет заботиться о себе напрямую, только о Другом.

Нет ничего печальнее, чем отсутствие возможности думать, сопоставлять, обращаться к собственному опыту, спорить, выдвигать свои аргументы и в конце концов прийти к вашему собственному мнению.

Чтобы любить Другого, нужно замечать, уважать и принимать его и ваше «Я», в том числе ваши отличия. Всему этому, как вы понимаете, в симбиозе места нет.

«У всего есть предел, в том числе у печали…» 

Вот вы нашли себя сразу, а может, и не искали вовсе. Время было такое: вам не из чего было выбирать. Вам все временем предначертано: институт, распределение, работа, даже квартиры вам выделяло государство. А мы питаемся иллюзией широкого выбора: занимайся чем хочешь, стань кем получится, любой может стать Цукербергом, надо только захотеть! Но на самом-то деле бродим мы внутри собственных лабиринтов и не можем найти ничего похожего на выход за пределы ваших смыслов, заветов и цитат. Беда в том, что я не могу жить, как вы, потому что нет уже этого места, в котором вы учились жить, этой страны нет. У каждого своя тюрьма. Вы жили в стране победившего равноправия - странного права быть как все. Ваше поколение жило в сумерках ваших личных желаний, ведь за вас с младенчества решали, как вам жить, а мое поколение живет в "свободе": не будь как все, становись собой. Вот только ощущается эта свобода почему-то как тюрьма без стен, такая большая, что из нее не убежишь. Потому-то, папа, я и растерялась: как вы не могу, а по-своему не получается, не умею.

В молодости кажется, что человек - это красиво, и любое отступление от собственной изящности мы воспринимаем стыдясь. Но человек - это еще и немощь тела, малодушие поступков, безумие страстей, зависть, злорадство, скаредность, жадность. С возрастом не остается иллюзий по этому поводу - и легче принимать себя любым.

Как жаль, что тем, чем стало для меня твое существование, не стало мое существованье для тебя.

Когда боязнь потерять его отступала, она была спокойна и счастлива.

Никакое, даже самое смелое перемещение в пространстве, волшебства не совершит.

Трудно замечать то, к чему привыкаешь.

- Девушка, вы такая красивая. Не плачьте, ничто не стоит ваших слез. Что-то мне подсказывает, раз вы плачете, значит, оплакиваете что-то очень дорогое. Что бы это ни было, отпустите. Иногда невозможно удержать то, что уходит.

Пустота, так пусть будет честная пустота. Со временем она найдет, чем ее заполнить.

Мне важно, что вы у меня есть, потому что у каждого человека должен быть кто-то, кто стоит у него за спиной.

"Но когда скрываешь самое дорогое, самое важное, невольно забываешь об этом. Это как с кладом: куда-то закопала, а куда - забыла".

Прогресс все больше отменяет романтику бытия. Уже никто не признается в любви в письме, пахнущем лавандой и робкими надеждами.

Страдания нельзя взвесить ни на каких волшебных весах. Им досталось свое, а у тебя свое. Нелепо говорить: «Вот наши беды – это настоящие беды, а ваши что?» Глупость какая! Наше субъективное переживание горя и потерь несравнимо и бесценно. Никто не вправе измерять наши потери своими мерками.

Она соглашалась даже тогда, когда в некоторых вопросах его взгляды казались ей странноватыми.