Но у детства смелый характер. Оно борется за радость. Оно эту радость находит, несмотря на голод и невзгоды.
Это память о зимнем садике,
О травинке среди зимы…
Жили-были на свете всадники –
Жили-были на свете мы!
Вся земля гудела под нами,
Были ночи, как копья, отточены.
Били кони
копытом
в камень –
Искры сыпались по обочинам.
Это был не сон, не бессонница.
Трубы звали за горизонт.
Мы не просто играли в конницу –
Мы, как конница,
брали разгон…
Помните, летним вечером зовут вас с крыльца, а вы просите: «Ну, еще пять минуток!» Но пять минуток проходят, как одна, и все равно пора домой, из-под звезд, из веселой страны игр — в скучные комнаты. И, засыпая, вы знаете, что такого вечера больше не будет никогда.
...А по ночам у косого плетня
Чёрные Лошади ждали меня.
Добрые,
Смелые,
Рослые,
Чёрные - чтоб не увидели взрослые.
Там, где ляжет Тень Каравеллы, зашумят над волнами наши паруса и защелкают флаги. Там, где ляжет Тень Каравеллы, мы пройдем сквозь тяжелые удары выстрелов и штормовое завывание ветров.Там, где ляжет Тень Каравеллы, будут трудные дороги, соль разъест на ладонях кожу, морозы сожгут лицо, солнце обуглит плечи. Тысячи загадок лишат человека покоя и сна. Но не будет там в жизни уныния и ленивой скуки.
В ушах утихнул звон,
И сумерки легли.
Ушли за темный горизонт
Чужие корабли.
Мы без огней плывем во тьме,
Уйдя от всех погонь,
И лишь украдкой на корме
Горит, как свечка на окне,
Нактоузный огонь.
Мы оба читали одни и те же книжки — про людей, откровенных и надежных, как сталь. Мы оба знали одни и те же законы верности и чести. Оба знали, что в друзьях не сомневаются, не лгут, не предают их.
Разве можно быть трусом, когда на свете есть т а к а я музыка?
- Капитан ты мой... Вот найти бы тебе грецкий орех. Из него бы получился корабль...
- Какой это грецкий? Греческий?
- Да нет. Просто такое название. Это большие орехи, вот такие. - Мама сложила в кружок пальцы.
Я не поверил. Не бывает таких орехов.
Мама улыбнулась:
- Ты забыл. Когда ты был маленький, у нас такие орехи висели на ёлке.
Ну, если когда маленький, тогда другое дело. Маленьким я был до войны.
Тогда, говорят, не было хлебных карточек, был дома папа, а в магазинах продавались настоящие альбомы для рисования.
Острая кромка сиденья резала колени, стол больно давил на ребра, но я не старался устроиться поудобнее. Зачем? Все равно все было плохо.
Такие скверные вечера я называл унылым словом "утык".
Утык - это если все несчастья утыкаются в одного человека, в меня.