Роман называется «Театр отчаяния. Отчаянный театр». Эта объёмная книга написана как биографическая история, но главным героем романа является не человек, или не столько человек, как призвание, движущее и ведущее человека к непонятой человеку цели. Евгений Гришковец
Вот он ты, в Москве… Давай! Бросай там всё – и сюда… Там – жопа, старина!.. А тут? Тут – полная жопа!
Жизнь мешает чтению.
Все, что входило в школьную программу, следовало презирать, высмеивать и игнорировать. Все! От Деда Мазая с Муму, замученных некрасовских мужиков и вплоть до Достоевского.
Я ел мороженое, гулял по парку под названием Комсомольский в надежде найти хорошую скамейку, чтобы почитать. Хороших скамеек в том парке мне не попадалось. Все либо были сломаны, либо грязны, либо заняты. Честно говоря, я так и не научился читать в парках, на пляже, на балконе... Не смог. Все меня отвлекало, да и теперь отвлекает... Жизнь мешает чтению.
В стране, из которой я ушёл служить на три года на флот, многие люди, которые уезжали в Израиль или в Америку, могли продать свои домашние библиотеки и на вырученные деньги осуществить переезд, сделать на новом месте ремонт и купить машину.
Я не знал тогда, что времени может не хватать и что придет такая жизнь, что его не будет хватать постоянно.
Я не верил глазам, увидев такое книжное изобилие. Сам я лично впервые в 16 лет прочитал «Мастера и Маргариту» Булгакова и его же «Белую гвардию» только потому, что знакомые мне доверили на неделю обе эти книги, отснятые на фотопленку. Так что я запомнил текст «Белой гвардии», как строки белых букв на чёрном фоне негатива, проецированного на стену при помощи фильмоскопа.
Терпящие театр люди как бы зарабатывали себе...Как бы вымаливали право на бескультурье до следующего похода на спектакль.
Когда тебе шестнадцать, все должно иметь конкретное объяснение, причины и смысл. Смысл, по возможности, простой.
Но от всего, что долетало из эмигрантских кругов, веяло такой безжизненной тоской, а то и столь разухабистой пошлостью, что даже думать не хотелось о перспективах, к которым стремились те, кто рвался выехать из страны любой ценой.
Сибирское солнце если светит, то уж не шутит.
Когда слышишь, видишь, встречаешься с тем, что напоминает о счастье, обычно становится печально. Воспоминания о радости грустны.
Начинает книгу всегда автор, а заканчивается она сама.
Все самое значительное и сильное в жизни происходит тогда, когда ты ничего не ждешь и ни к чему особенному не готовишься.
Если ты с чем-то или кем-то рвешь окончательно и бесповоротно, если сжигаешь мосты и громко хлопаешь дверью, то жизнь моментально что-то тебе подсказывает, что-то подкидывает, открывает неожиданные двери или посылаеь нужных людей. Если же ты пытаешься как-то уберечь тылы, подстраховаться, сохранить хотя бы тоненькие ниточки, тянущие тебя в прошлое, если хочешь посидеть в новом кресле, не выбросив старый стул, то ничего нового, неожиданного и и случайно-счастливого с тобой ни за что не произойдет.
Честно говоря, я так и не научился читать в парках, на пляже, на балконе… Не смог. Всё меня отвлекало, да и теперь отвлекает… Жизнь мешает чтению.
– Чёрт возьми! – сказал я. – Но мне совершенно непонятно!.. Я в толк не возьму, что может в нашем спектакле кого-то злить и возмущать?.. Это же спектакль ни о чём. Детский, наивный спектакль. Даже без слов… Где в нём безнравственность? Я понимаю, что он может не понравиться. Но как же он может разгневать?..
– Ты не понимаешь?.. – спросил меня Игорь искренне удивлённо.
– Нет! Совершенно!.. Ума не приложу!
– Вы же весёлые! Понимаешь?! Вы весёлые и свободные. Вы счастливые… Вы очаровательно шалите и делаете то, что хотите! Это слишком видно! Именно от этого в восторге те, кто в восторге… и именно это бесит тех, кого бесит… Но ты, наверное, этого не поймёшь… Тебе лет нисколько, а у тебя уже есть свой театр. Люди всю жизнь мыкались, да так ни одного спектакля не сделали, а у тебя целый театр, и ты такой весёлый, делаешь то, что хочешь… Конечно, это бесит и возмущает тех, у кого такого не было и не будет.
– Я, наверное, этого не пойму… – сказал я. – С таким же успехом они могут сердиться и гневаться на детей, которые весело и шумно играют во дворе…
– Уверяю тебя, на детей они тоже сердятся! – сказал Игорь и засмеялся.
Волшебное свойство юности, спасительное свойство - не терзать себя, не пугать и уметь не думать о неизбежном раньше времени.
У него была активная гражданская позиция. Он даже читал газеты.
Никакой коллектив не спасёт от одиночества. Но одиночества не надо бояться. Одиночество и есть главное условие для работы.