Кто не подает руки, тот не уважает людей. А потом дед говорит, что из семерых людей один может оказаться пророком. Это очень добрый и умный человек. И тот, кто поздоровается с ним за руку, станет счастливым на всю жизнь. А я говорю: если так, то почему этот пророк не скажет, что он пророк, и мы все поздоровались бы с ним за руку. Дед смеется: в том-то и дело, говорит он, что пророк сам не знает, что он пророк, - он простой человек. Только разбойник знает о себе, что он разбойник. Не совсем мне это понятно, но я всегда здороваюсь с людьми.
Многие люди умирают не столько от болезней, сколько от неуемной, снедающей их вечной страсти - выдать себя за большее, чем они есть. (Кому не хочется слыть умным, достойным, красивым и к тому же грозным, справедливым, решительным?)
...Опасность легка, когда опасность миновала...
А он, на беду свою, остается неисправимо добрым.
Одно сделаешь — ну, думаешь, теперь спокойно поживу. Ан нет, жизнь еще что-нибудь придумает.
Детская совесть в человеке - как зародыш в зерне, без зародыша зерно не прорастает. И что бы ни ждало нас на свете, правда пребудет вовеки, пока рождаются и умирают люди.
Но жизнь не так устроена — рядом со счастьем постоянно подстерегает, вламывается в душу, в жизнь несчастье, неотлучно следующее за тобой, извечное, неотступное.
Плач-это протест, бунт, несогласие; гораздо страшнее осмысление необратимости случившегося.
Почему люди так живут? Почему одни злые, другие добрые? Почему есть такие, которых все боятся, и такие, которых никто не боится? Почему у одних есть дети, у других нет?
Дед говорит, что если люди не будут помнить отцов, то они испортятся. Дед говорит, что тогда никто не будет стыдиться плохих дел, потому что дети и дети детей о них не будут помнить. И никто не будет делать хорошие дела, потому что все равно дети об этом не будут знать.
Многие умирают не столько от болезней, сколько от неуемной, снедающей их вечной страсти - выдать себя за большее, чем они есть.
Ты прожил, как молния, однажды сверкнувшая и угасшая. А молнии высекаются небом. А небо вечное. И в этом моё утешение.
Недаром говорят: чтобы скрыть свой позор, надо опозорить другого.
Когда счастье есть, о нем не думают.
Да разве для работы одной живет человек?
Величие каждого человека познается их близкими лишь тогда, когда они его лишаются...
«Э-э, сын мой, а там, где деньги, слову доброму не место, красоте не место».
Ухватываясь за ветку, слезал с берега и бросался в поток. И непременно с открытыми глазами. С открытыми потому, что рыбы в воде плавают с открытыми глазами. Была у него такая странная мечта: он хотел превратиться в рыбу. И уплыть.
"Здравствуй, папа, я твой сын. Я приплыл к тебе". - "Какой же ты сын? Ты полурыба-получеловек!" - "А ты возьми меня к себе на пароход, и я стану твоим обыкновенным сыном". - "Вот здорово! А ну, попробуем". Отец бросит сеть, выловит его из воды, поднимет на палубу. Тут он превратится в самого себя. А потом, потом...
Кто говорит, что война делает людей жестокими, низкими, жадными и пустыми? Нет, война, сорок лет ты будешь топтать людей сапогами, убивать, грабить, сжигать и разрушать - и все равно тебе не согнуть человека, не принизить, не покорить его.
...добро не лежит на дороге, его случайно не подберешь. Добру человек у человека учится.
...единственное преимущество его состояло в том, что он не боялся уронить себя в чьих-то глазах.
Не зря, говорят, люди не прощают тому, кто не умеет заставить уважать себя.