Смерть здесь неотделима от удачи, а удача — от смерти. Море полно тайн, и бороздят его пираты трех гильдий. Соколы верны своим государям. Волки верны чести. Крысы верны лишь монете. Для короля Талла пираты — враги, но для сбежавшего принца Ино они — семья. С легендарным прозвищем, со шлейфом подвигов и преступлений, с верной командой он стал капитаном лучшего волчьего брига и почти забыл свой дом. Но прошлое зовет назад криком о помощи. Отец мёртв. Страна бедствует. Ею правит бог страха. Ино...
У сбывшихся желаний есть дурная привычка терять вкус.
Чем трагичнее и зрелищнее сказка, тем больше в ней видят правды.
Мои старые раны всё чаще ноют ночью. Иногда кажется, что весь я — одна сплошная рана.
«Мы обычно не говорим меж собой, Багэрон Тайрэ. Мы молчим. Молчим друг другу в голову».
— Мне неизвестно положение дел в совете, но вы там явно выделяетесь... — Тут он подмигнул с лукавым смешком. — И я хочу с вами дружить. Мне нужны умные головы рядом.
Тёмные брови Кеварро, едва различимые на таком же тёмном лице, приподнялись.
— Надеюсь, не отрубленными? Насколько мне известно, этим нередко оканчивается дружба с королями.
— У дикарей, — парировал Дуан. — И у заморцев. А я в случае чего просто вас повешу.
— Более чем утешительное обещание, ваша светлость. Это совсем другое дело.
У сбывшихся желаний есть дурная привычка терять вкус.
"У принца Ино - как и у многих людей его положения - было два лица, для всех и для себя. С самого детства. Только так можно было не сойти с ума."
...И мертвец слушал, мертвец запоминал, мертвец даже немного жалел того, кому недолго осталось быть живым. Но мертвецы ведь не знают пощады, не правда ли? Мертвецы всегда мстят.
— Юный Сокол, сколько же прошло...
И стоявший у окна седой человек в сине-серой адмиральской форме приветливо поднял широкую смуглую ладонь.
— Да, мой мальчик. Это я, старая развалина. Которая ещё скрипит, но вряд ли уже сможет покатать тебя на спине, как в детстве.
В благостном мире не понимали, что смерть, боль, дурные сны и даже войны закономерны и необходимы, чтобы идти вперёд, учиться и побеждать. Никто не задумывался, что без теней нет света.
За время путешествий он давно сделал вывод, что поэтов, независимо от государственного строя, при котором они живут, проще поощрять, чем перевоспитывать. Разве виноваты люди, что просто обитают в каком-то другом, своём мире?
— А я... знаешь, юный Сокол, наверно, для нее я был чем-нибудь вроде большого медведя, каких бродячие артисты водят на цепи.
— Старикам всегда приятно, когда они нужны, так что посылай за мной в любое время.
Даже лучших лидеров не могут обожать все.
― Можешь сколь угодно играть собой, но не играй с чужими сердцами. Потому что однажды некому будет разбить твои цепи.
— И я хочу с вами дружить. Мне нужны умные головы рядом.
— Надеюсь, не отрубленными? Насколько мне известно, этим нередко оканчивается дружба с королями.
— У дикарей и у заморцев. А я в случае чего просто вас повешу.
— Более чем утешительное обещание, ваша светлость. Это совсем другое дело.
Это был большой округлый "сад в саду". Розарий сделали наподобие лабиринта, а в сердцевине расположили фонтан Светлых богов. Все они, стоя на постаменте плечом к плечу, держали в руках по кувшину, а возвышавшаяся над ними Праматерь Парьяла раскинула руки. Фонтан был глубокий, с широкими бортами. В дневное время возле него всегда царила особенная прохлада, а в ночное — особенная тишина. К нему Дуан и направился, осторожно, чтобы не порвать одежду, двигаясь вдоль плетеных, увитых розами лабиринтовых стен.
― Ладно, удачного дня, брат. Пойду почитаю. Или поплачу. Или поем.
— Мой принц, когда-то мир был таким тихим и ясным, что молчать друг для друга умели все. Теперь не умеет почти никто. Молчание больше не язык, оно — лишь дань осторожности или трусости.
Из трех старых полководцев, которым Талл Воитель велел когда-то принять посильное участие в воспитании принца, последний больше всех полюбил именно Ноллака — самого высокого, самого загорелого и самого улыбчивого, с шапкой выгоревших, а ныне уже седых волос.
— Скажи-ка мне... что будет, когда праздники кончатся?
Да... в Сэлту Отлива боги не зря убирали с глаз долой дождливые ночи. Танцы смертных завораживали их так же, как и самих смертных. Танцы знаменовали творение мира,каждый его вздох и далёкую, отсроченную погибель.