Тот, кто едва выдерживает сражение с самим собой, не имеет право копаться в чужих душах
Низложенная принцесса продолжает вести себя, как принцесса.
Зло относительно, хранитель Анналов. Ты не можешь повесить на него табличку, ты не можешь его потрогать, попробовать на язык или разрубить мечом. Зло зависит от того, где стоишь ты, обвиняюще указывая пальцем.
Мертвые герои лишаются второго шанса отличиться.
Не существует самопровозглашённых злодеев, зато самопровозглашённых святых - целые полки и дивизии. А где зло и где добро, в конце концов определяют историки одержавших победу.
Человеку, который едва-едва удерживает перемирие с самим собой, уже нет никакого дела до чуждой ему души.
Непрозвучавшее объяснение не может быть подслушано шпионами.
Только победители беспокоятся о почестях врагу.
Никто не сложит песен в нашу честь. Мы — последняя из Вольных Гвардий Хатовара, и наши традиции и воспоминания живут только в моих Анналах. Мы свои собственные гробовщики и плакальщики.
Гвардия — против всего остального мира. Так всегда было и всегда будет.
Старые уроки забываются труднее всего.
Ему совершенно все равно, любят его или ненавидят, где он был или куда направляется. Иногда я гадаю, заботит ли его, жив он еще или умер...
Я не религиозен. Не могу представить себе божество, которое хоть на секунду волнуют жалкие потуги и желания копошащихся где-то под ногами людишек. Рассуждая логически, существам такого порядка на это попросту наплевать. Но возможно, существует некая сила, стремящаяся к большему добру и порожденная подсознательными усилиями объединившихся в едином направлении разумов, и эта сила стала независимой величиной, по мощности превышающей сумму составляющих ее частей.
Ты знаешь. Даже если думаешь, что нет.
дурак задним числом может объявить знамением что угодно.
Мы уселись на камни спиной к маяку, и нам показалось, будто мы смотрим на мир, где еще не ступал человек. Иногда мне кажется, что без нас он стал бы лучше.
Зло относительно, летописец. На него нельзя повесить табличку. Его нельзя коснуться, пощупать или разрубить мечом. Зло зависит от того, где стоишь ты сам, негодующе указывая на него пальцем.
– Вы что, отравить меня собрались? Фу! Это что за гадость – кипяченая жижа из сточной канавы? – Твой супчик.
— Эй! — шепнул я. — Хочешь выбраться из этой заварухи живым?
Трактирщик взглянул на меня со страхом и ненавистью.
— Кто вы такие, черт бы вас побрал? — спросил он хриплым шепотом.
— Черный Отряд, Мадл. Черный Отряд.
Не знаю, как ему удалось, но он побелел еще больше.
– В первый же день, когда ты произнесешь что-либо без сарказма, Костоправ, я лягу и помру на месте, – пообещал Ильмо.
– Сарказм не дает мне свихнуться, приятель.
– А это спорный вопрос, Костоправ. Спорный.
Когда я пытаюсь распознать, что творится в душах моих сотоварищей, мне всегда хочется обладать одной маленькой способностью. Мне хочется сделать так, чтобы можно было заглянуть им внутрь, дабы разглядеть те светлые и темные помыслы, которые ими движут. Затем, только мельком заглянув в джунгли собственной души, я начинаю благодарить небеса за то, что такой способностью не обладаю
Возьмем маленьких детей. Практически все они милы и сладки, как смесь меда с маслом, их любят и берегут. Так откуда же тогда берутся злобные взрослые?
У Ильмо есть универсальный рецепт против скуки – тяжелые физические упражнения. Если человека прогнать через его дьявольскую полосу препятствий, он или умирает, или излечивается.