Рецензии на книгу «Бюро проверки» Александр Архангельский

Слишком много "там" и слишком мало "тут"

Архангельский представляется мне археологом, который нашел пласт 80-ых годов прошлого века и очень тщательно щеточкой начал обрабатывать окаменелость. На мой взгляд, главное, что должно быть в читателе, чтобы книга «сработала» - это жизненный опыт в сознательном возрасте в 80-ые, либо интерес к этому периоду. Идет мощная волна ностальгирования по эпохе, по вопросам, которые тогда задавались, по темам, которые тогда волновали.

Александр Архангельский старше моих родителей, я то и вовсе родилась в 1990 году, к тому же эпохой не интересовалась и представляю ее смутно. Точнее вообще не представляю. Поэтому «эффект ностальгии» на мне не работает. Я могу лишь отметить, что в описательных частях очень понравился язык автора, я прямо наслаждалась этими абзацами, иногда целыми страницами, которые «обволакивали одеялом атмосферы». И места эти действительно прекрасны сами по себе, но в рамках романа выглядят чужеродно. Одно дело «Петровы в гриппе», когда вся история написана одним языком – неважно, интерьер это или диалоги. И совсем другое, когда герои существуют отдельно, сюжет отдельно, а атмосфера отдельно.

Мне было очень сложно следить за событиями. Я вообще тяжело читаю детективы, поэтому приемы этого жанра меня серьезно стопорили. Это нагнетание девяти дней, которые происходят «сейчас» и сюжеты трехлетней давности, которые это сейчас должны объяснить, воспринимались мной очень сумбурным действием. За всем этим пытаться понять и прочувствовать героя уже не получается возможным. Тем более герой крайне инфантилен, податлив, как из глины каждый лепит из него что хочет, при том что никто ничего не хочет и вообще Высоцкий умер.

Этот роман вполне могла написать, скажем, Маринина, в главные герои вывели бы Мусю, и все заиграло бы новыми красками: динамика была бы на уровне, целостности вышло бы больше, характеров.

Сразу вспоминается фраза Анны Наринской из встречи «Дискуссия: Как вести разговор о книгах», о том, что современно русского писателя можно разве что похвалить за старание.
В этой книге чувствуется старание, но старание это вышло излишним. Сильное влияние редакции, многочисленные переписывания сюжета, смещения акцентов, наполнение элементами. Герой потерялся, детектив не детектив, все написано разным языком. А читатель я, увы, неподходящего возраста.

КТО СИДИТ НА ОЛИМПЕ

Один ищет Бога, другой хочет быть Богом сам. Они вышли из пунктов А и Б навстречу друг другу.

Эта книга не висела у меня в долгих списках — незапланированное чтение. Хотела только заглянуть, но читала до конца не отрываясь, потому что:
- это роман-загадка, и нельзя было уснуть, не получив отгадку;
- моя давняя мечта — современный роман идей, и чтобы русские мальчики/девочки, и долгие разговоры, и столкновение мировоззрений.

Здесь не сегодняшний день, а вчерашний — что ж, я в 80-м году была шестиклассницей, но прекрасно помню и олимпийского мишку, и общество лицемерия, и блеск/нищету столицы/провинции, и страшное слово Афганистан.

Главный герой — вполне себе благополучный аспирант МГУ. Философ. Не без тайны — верующий, православный, ищет свой Путь. Но какой же интеллигент без духовного поиска? Всех проблем — предстоящий неравный брак с дочкой дипломата, которой на Духовный Поиск искренне плевать. И вдруг за несколько дней всё благополучие и фактически вся жизнь ГГ рушится.

Действие происходит в течение 9 дней, с 19 по 27 июля — интересно, что как раз в эти же числа я и читала роман, что добавляло фантастичной достоверности. Времена просвечивали друг сквозь друга.

Так кто же этот таинственный знакомый по переписке, дающий ответы на болевые вопросы молодого философа (тут стоит обратить внимание на подзаголовок книги)? Ведущий его по жизни, предостерегающий от опасностей? Он вообще друг — или наоборот? События, связанные с письмами — мистика или совпадения? Кто проверяет героя на прочность — небесная канцелярия или какая-то другая? Кто там сидит на Олимпе?

«Как выйти на прямую Бога? Как победить бессмысленные знаки?»

Начинаешь читать социальный роман с узнаваемой атмосферой 80-х, сцена знакомства с родителями невесты напоминает фильм «Курьер» — а он незаметно преображается в роман мистический и вызывает в памяти уже «Волхва» Фаулза, где кто-то превращает героя в марионетку, а его жизнь — в спектакль, смысл которого, как и финал, неведом.

Интерес — по нарастающей, язык — прекрасный. Например, герой приходит в гости. Видишь большой абзац с описанием комнаты, ёжишься: не пропустить ли, так ли уж мне важно, что там у них по углам. А там — домашняя библиотека! и описание такое вкусное, что когда оно заканчивается, становится жаль — я бы еще на этих полках покопалась.

Среди бонусов книги также пасхалки, которые я собирала с удовольствием, вроде лоскутка из жилетки Гоголя, вшитого в переплет книги, или крышки чугунного утюга в виде головы Льва Толстого.

Девять дней далеко не одного года

Умберто Эко, конечно, не первым взялся за модернизацию (постмодернизацию) детектива как жанра, но успех «Имени розы» заставляет все-таки называть ее автора прародителем расшатывания детективистской формы. Главное достижение заключалось в смещении акцентов: мнимо центральные загадка и процесс ее разгадывания перестали быть смысловым ядром книги. «Бюро проверки», основное действие которого происходит, кстати говоря, в год написания романа Эко, наследует эту традицию и по уровню ее реализации явно превосходит большую часть подобных отечественных экспериментов в современной литературе. (Последним из таких принято считать бестселлер Яны Вагнер – ладно скроенный, но абсолютно провальный из-за неудачной трансформации детектива в социально-психологический роман и, как следствие, смазанности и того, и другого.)

Первую половину книги Архангельского приходится нащупывать саму сущность интриги, вторую – брести к эпилогу параллельно с ней, обязательной, но обманчивой и глубоко вторичной. Важно не столько сопротивление героя каким-то по-кафкиански неопределенным (но определенно враждебным) силам своего времени, сколько путь его самоопределения в таких условиях. «Я, котя, не умею петь. Я умею быть» – заявляет герою любимая и на резонный вопрос, что это такое – быть, отвечает: «Вырастешь – узнаешь». И далее все как в сказке Юрия Степанова, где выросшему, но так ничего и не узнавшему Жирафенку отец говорит: «Ты уже сам не маленький, пора самому все знать!» Знание мечется между «рано» и «поздно», отчего и сомнительно.

Веер прочих проблем, затрагиваемых в «Бюро», раскрывается вне какой бы то ни было афористичности. Ещё Грэм Грин иронизировал над слепой любовью читательской аудитории к звучным цитатам. У Архангельского за внешним «ничего» есть все. Взаимоотношения быта и бытия, веры и религии, обеих – с государством, человека – с ними всеми. Духота повсеместной советской пошлости с ее интеллигентским нытьем с одной стороны и «бодрячковым идиотизмом» – с другой. Время, когда одновременно с Афганской войной проходит Олимпиада, а в воздухе незримо витает дух «Олимпии» Рифеншталь. Эпоха, правила которой вынуждают «ковырнуть Леонида Ильича» на полке с книгами, чтобы добраться до «литературы второго ряда».

Вряд ли роман так пессимистичен, как может показаться на первый взгляд. Дело вот в чем. Количество прямых отсылок к Пастернаку у Архангельского гораздо больше, чем могла бы себе позволить случайность: тут и там цитируются его стихи, выделяются его синие тома на одной из множества книжных полок в романе и даже упоминается «та известная фотография» Пастернака. Именно поэтому закономерна мысль о том, что «Бюро» неспроста заканчивается следующим образом: «И все-таки тоска не подступала, лишь нарастало сладостное чувство ожидания, словно прошлое уже ушло, а новое еще не наступило». Такому финалу подспудно вторит голос Юрия Живаго.

Смерти не будет, потому что прежнее прошло. Это почти как: смерти не будет, потому что это уже видали, это старо и надоело, а теперь требуется новое, а новое есть жизнь вечная.

БУДУЩАЯ АРМИЯ ПРЕОБРАЖЕНИЯ.

"Я жил одним, а верил в другое,
и полюса расходились всё дальше"

«Чем точнее попадешь, тем оглушительней».
Кажется такой девиз у боксеров.
Но так же с этой книжкой сложилось у меня. С оглушительной точностью в ней переданы приметы времени. Знаки, приметы, явления, признаки и симптомы жаркого олимпийского лета далекого 1980 года в Москве. Из каких-то таких хранилищ памяти они извлечены Архангельским в абсолютно не поврежденном состоянии. Многие читатели отмечают этот факт.
Запах горькой дешевой «Примы».
Пахнущая краской телефонная будка.
Накрахмаленный милиционер в будке на перекрестке.
Прозрачные конусы соков в отделе бакалеи.
Газета «За рубежом».
Ах черт возьми, как метко!

И многое в книге вызывает чудесное, простите, интеллектуальное волнение от строчки к строчке:
и это сумалеевское:
«культура начинается с дистанции»,
и вовремя упомянутое Окуджавы:
«И поручиком в отставке сам себя воображал»,
и: «механическая пишущая машинка с маленькими круглыми клавишами, которые росли на длинных ножках, как поздние опята».

При гениально переданных приметах и свойствах времени А. Архангельский создает абсолютно не типичный для того период нашей истории образ Алексея Ноговицына православного воцерковленного верующего студента, затем аспиранта философского факультета.

В жизни Алексея есть загадочное ясновидение его духовника о. Артемия. Завораживающая загадка предвидения будущих событий в жизни Алексея и страны, которые делает невидимый духовный православный наставник.
Нам всем тогда кто-то незримый говорил, что мы не так живем…
Нам не всегда удавалось расслышать.
Впрочем, когда, в какие времена русский человек чувствовал уверенность, что живет правильно, по совести и в соответствии с Божьим замыслом?
Ноговицын упорный и стойкий в вере своей человек, которому предстоит стать образцом для будущих поколений. Он не совершит яркого подвига, он просто останется честным человеком в условиях тогдашней чудовищно лживой жизни.
Он выдержит тяжелое испытание для чести и совести, Ноговицын откажется давать показания на своего учителя. За это будет отчислен из университета и уйдет в армию, на советско-афганскую войну.
Алексей оказался настоящим человеком, мужчиной, солдатом будущей армии преображения.
Я имел счастье знать таких людей.

Вот и проползли девять дней с Алексеем и Мусей. Книга медленная, вялотекущая. При чтении не было чувства быстрей, быстрей узнать кто же пишет эти загадочные письма из совхоза «Новый мир», - это было не важно.
Книга о любви, о Боге, о бедных и богатых, о жизни, о предательстве на фоне олимпиады и смерти Высоцкого.
Текст "сладенький", завораживающий, например, "в густой бородатой траве"; "вышла женщина размытых лет"; небо выгорело напрочь, стало туманным и блеклым, слабо светили белесые звезды".
Я вначале хотела поспорить с автором по поводу описания священников, пошла в церковь проверить, а священники и до сих пор в засаленных рясах и сказать ни чего толком не могут, так что спорить не буду.
Алексей - хороший парень, ищет себя, ищет Бога, живут они с мамой бедненько. А у Муси отец торгпред. "Мне не должна была понравиться торговая квартира Мусиного папочки; понравилась. Я должен был испытывать презрение к холеному начальству; не испытывал. Но главное было в другом. Я не имел ни малейшего права стыдиться нашей с мамой нищеты. И, однако, стыдился. И это было настоящее предательство и подлость".
ГГ надо было сделать Мусю, она как-то ярче описана.

А чем же занимается Бюро проверки?! – проверяет в книжках факты!

Ой, у этой книги было ну всеее чтобы мне понравится. Интрига была, написано хорошим языком, время советское 80—ые не простое время, но как раз про такие не простые времена и интереснее всего читать (ну во всяком случае мне), и Высоцкий там даже был. Но там где то к середине книге появилась унылая религиозная линия, в целом я человек верующий и меня не напрягает религия в книгах, даже наоборот, но коне когда ты берёшь читать почти детективную историю про советскую эпоху, а под обложкой куча каких то советов как молиться, как поститься, как в советское время к этому относились, переписка со святыми, разговоры со старцами ... Был порыв бросить даже. Но в какой то момент заинтриговало, стало уж очень интересно чем там все закончится.
Но честно говоря в конце я очень расстроилась потому что совсем не поняла се к чему тут было вообще....
Эта история молодого человека, аспиранта философского факультета МГУ, влюблённого в девушку. КГБ, подпольные видите кассеты, запрещённые книги, мажорные родители. Все бы хорошо, но вот абсолютно не понятно по каким причинам главный герой вдруг ударяется в религию, при чем основательно. Ну хорошо, закроем на это глаза. Он начинает переписку со священнослужителем и вот тут мне вообще не понятно, как он взрослый и умный парень мог купиться на такой дешевый развод. Ну понятно если бы он был как нибудь ПТУШником или желторотым студентиком, АСПИРАНТ Философского МГУ, ведётся не понятно на что и главное самое обидное, ясно что он попадает под влияние какой то сумашедшей сектантки или что то в этом роде, но какие цели преследовались у неё, для чего все это было нужно так и осталось для меня загадкой и если честно даже не хочется копаться в этом дальше. И вот это вот типа красивые рассуждения о жизни с последним стихотворением Высоцкого в конце, оно все как то ни к месту оказывается.

Новая рулетка

Роман Александра Архангельского «Бюро проверки» рассказывает об эпохе, не так далеко отстоящей от нас, но уже благополучно забытой теми, кому «посчастливилось» в ней жить, и неинтересной тем, кто родился позднее. Хотя автор несколько моложе своего героя, что не позволяет полностью их отождествить, его книга все-таки, как мне представляется, в значительной степени автобиографична или, по крайней мере, отражает часть личного опыта. Архангельский – современник Ноговицына, а значит, свидетель событий, описанных в романе (действие охватывает период в девять дней – с 19 по 27 августа 1980 г., – и разворачивается на фоне московской Олимпиады), знающий о них не понаслышке и способный с удивительной точностью передать гнетущую атмосферу тех лет с ее духом доносительства, господством «компетентных органов», властью чиновных и партийных бонз. (Сужу об этом как человек, сам живший в ту эпоху). Роман А. Архангельского актуализирует тему, поместив ее в контекст духовных исканий советской интеллигенции 1970-х гг.
Конечно, книга ценна в первую очередь не этими внелитературными качествами. Она обладает несомненными художественными достоинствами: неизбитым, оригинальным сюжетом; захватывающей, несмотря на «неторопливый» ход повествования, интригой с неожиданными поворотами и развязкой (кому придет в голову, что «монах» Артемий, которому главный герой поверяет в письмах самое сокровенное, вовсе не монах и даже не мужчина?); галереей ярких образов, среди которых выделяется профессор Самулей, цитирующий на память стихи Глазкова и Межирова и держащий в кабинете чернильницу в виде головы Пушкина; выразительным языком («длиннохвостый Лялин переулок», «сахарная церковь с зелеными куполами», «накрахмаленные милиционеры»); хорошим стилем, напоминающим о том, что Архангельский – не только популярный телеведущий и журналист, но и литературный критик и автор нескольких книг, правда, по большей части не художественных. Я бы затруднилась с определением жанра: роман воспитания? Книга об обретении духовного опыта? Образчик экзистенциальной литературы? В книге нашлось место всему – истории, любви, религии, нравоописанию. Она изобилует деталями и типажами, способными смутить и сбить с толку современного читателя, но характерными для тогдашней эпохи. Что главный герой, обретя веру, хранит дома иконы и лампаду, кажется естественным, хотя и идет вразрез с представлениями окружающих об интересах молодого советского ученого и, вероятно, комсомольца; но что у сына замминистра МВД за рядами томов Маркса и Ленина стоит запрещенная в СССР самиздатовская и тамиздатовская литература, а сам отец собирает немецкие военные награды времен Рейха, свидетельствует о какой-то раздвоенности сознания, возможно, неизбежного в условиях несвободы.
У книги открытый финал: неизвестно, что будет с героем дальше, отправится ли он в армию с перспективой быть посланным в Афганистан или его «отмажут» влиятельные родственники. По некоторым косвенным признакам – автор ведет повествование от первого лица, раз или два обмолвившись, что описываемые события происходили много лет назад – можно судить, что самого страшного он избежит. Но недосказанность в «Бюро проверки» чувствуется не только здесь: читателю остается лишь гадать, как Ноговицын, выросший в обычной, нерелигиозной советской семье (родители недоумевают, узнав, что он крестился и соблюдает посты), пришел к вере; чем вызвано предательство Ани, сообщившей «органам» компрометирующие его сведения; как сочетается серьезность и трезвость мысли Алексея с наивной готовностью поверить всему, что говорит ему Лже-Артемий. Длинные, растянутые на несколько страниц послания «монаха» Ноговицыну, по-моему, избыточны и не вписываются в канву. Книге – несмотря на умение автора держать интригу – порой недостает динамизма, некоторые описания затянуты.
Впрочем, этот короткий список «недостатков», которые следует здесь взять в кавычки, поскольку рецензент мог принять за них сознательно используемые автором приемы да и вообще что-то не так понять, не умаляет перечисленных выше многочисленных достоинств.
В заключение – несколько запомнившихся цитат, особенно интересных мне как библиотекарю с многолетним стажем. Вот описание библиотеки Самулея, которую сам владелец называет «шедевральной»: «Все стены в кабинете занимали стеллажи, тоже старые, глубокие, из черного проморенного дерева Всемирная литература, расставленная по эпохам, странам и годам рождения писателей, начиная с крохотной синенькой книжечки шумерских мифов и кончая толстым томом Евтушенко. Всеобщая история, подчиненная другому принципу: от многотомных сочинений Гиббона в дорогих сафьянных переплетах до картонного зачитанного Тойнби в тяжеловесном оксфордском издании. Ну и, конечно, философия. А на приземленных нижних полках толпились новомодные романы, начиная с итальянского издания Il nome della rosa филолога-медиевиста Эко («и как ему только не стыдно, казалось, серьезный ученый») и кончая самиздатскими романами Войновича, Аксенова, покойного Домбровского. ». Сравните с библиотекой советского торгпреда, отца невесты Ноговицына: «Гостиная была совмещена с библиотекой. На открытых стеллажах, протравленных олифой, построились шеренги русских классиков: сиреневый Чехов, бордовый Лесков и зеленый Толстой. Книги были читаны и перечитаны: заячьими ушками торчали белые бумажные закладки, корешки – затерты по краям».

В общем, мне понравилось. Рекомендую! 

И вот что странно: читать с самого начала было трудно, книга мне не нравилась - душная атмосфера, неприятные персонажи, непонятная интрига, но! бросить ее совсем не получалось, роман читался и читался с интересом - он меня измучил! Автор очень складно пишет, владеет словом, не промахивается. Я все ждала концовки, чтобы удостовериться, что это не всерьез, что это не религиозная антисоветчина)) Так и есть. Не религиозная, не антисоветчина. Это, на мой взгляд, попытка показать, что бывает, когда отдаешь свою жизнь на откуп всяким предназначениям, судьбам, старцам... Когда вместо того, чтобы взять на себя ответственность за все что решил, человек предпочитает плыть по течению, томимый верой в то, что великая вселенная нацелила имено на него объективы всех своих большебратских камер. Это ли не гордыня, считать себя избранным среди "остальных"?

Время, когда происходят события романа - канун развала, он еще не начался, но первые ласточки полетели. ГГ - Алексей Ноговицин уже вступает в церковный? заговор против... чего? за что? против тирании за свободу? Тогда церковь совсем не та структура, куда надо обратиться. Что ему не так? что его туда толкает? Поиск своего особенного пути? Или просто неуверенность и необходимость поддержки, наставления?

Атмосфера церковной среды, куда погружается Алексей очень душная - все эти осуждающие неосуждения, улыбочки смирения, свечки-просфорки, любовно-заботливая тирания и запугивания (конечно, бывает и по-другому, я знаю, что бывает, когда действительно руководствуются любовью, а не буквой) - хоть топор вешай! А эти словечки ужасные - захожанин, молитвенник, благолепие и т.п. - за которые Сорокин по-полной отыгрался в Опричнике? С другой стороны атмосфера стройотряда, спокойной размеренной трудовой жизни с праздниками и буднями, с природой, покоем, ведь именно там приходят к Алексею самые правильные молитвы. Какой стиль жизни пережиток прошлого, а какой дает почву под ногами? Алексей чувствует, но не может для себя понять. Сам он признается, что верит в одно, а живет по-другому. Этот внутренний конфликт (по сути навязанный ему впечатлением от фигуры харизматичного профессора) терзает его напротяжении четырехсот с хвостиком страниц.

Я писала, что персонажи тут неприятные - да, но очень правдоподобные! о!! Сколько таких Алёш и (и Ань Насоновых) нуждаются в авторитете! Импозантный преподаватель обожествляется и его слова становятся приказами, хотя сам этот профессор/учитель/руководитель может быть талантлив в своем деле, но в жизни вне профессии он просто капризный, эгоистичный манипулятор и очень любит заводить таких последователей, которыми удобно воспользоваться в любой момент. Тиранчик под маской гения. Очень правдоподобный тандем! Но Профессор держит дистанцию и Алёша находит себе новые авторитеты: вера и духовник. Тут можно не только о высоком спросить совета, но так же и просто потребовать указаний как жить, с кем быть, куда идти. Надо отдать герою должное - у него все же есть характер, он не следует слепо чужой указке, он слушает и делает по своему, но слушать ему совершенно необходимо - мечта о том, что найдется кто-то кто "откроет ему истину" не дает ему покоя. Показательны образы батюшек: один грозный формалист, другой добрый пофигист, третий душевный алкоголик, четвертый дряхлый старичок, не понятно в уме ли еще. И вот наконец, среди этого безобразия - отец Артемий, с которым можно поговорить, поделиться, не согласиться, с ним не нужно держать марку как с профессором, он проводник к новой правильной жизни.. Но! не будем разушать интригу, ибо (ибо!!!!) она тут есть))
Еще персонаж, о котором нельзя не упомянуть это невеста Муся. Казалось бы совершенно положительный персонаж с точки зрения сюжета, но какая же она неприятная со своей нахрапистостью, умением взять в оборот, сконностью к доминированию и развязностью. Кстати сказать вся эта сексуальная тема, когда герой хочет, но считает неправильным до свадьбы, а героиня так и норовит оседлать и поехать, всячески склоняет-распаляет, вся эта тягомотина с постоянным обмусоливанием мук воздержания и "мокрой" Муси кажется намного более грязной, чем если бы они уже занялись этим разок-другой и успокоились. Может быть невеста и была бы персонажем дествительно положительным, если бы не эта ее нагловатая напористость. С одной стороны она уважает решение Алексея ни-ни до свадьбы, с другой, постоянно пытается его соблазнить и таки соблазняет. Наш ГГ склонен окружать себя тиранами, среди которых даже мама, которая демонстративно готовит в пост только скоромное. Может он нуждается не в наставлении, а в противодействии?

В конце этого романа-взросления (как заявлено в аннотации) умирает Высоцкий - идол эпохи, и эта смерть символична как для общества, которое вот-вот отвергнет все свое, бросившись в океан заморской джинсово-жвачечной свободы, так и для Алексея, который в решающий момент своей жизни сделает, наконец, по-своему, а не как велят многочисленные советчики, выберет свою дорогу и пойдет по ней свободно и уверенно.

Подводя итог, скажу, что книга безусловно интересная, атмосферная, со смыслом, правдоподобная, но, мне кажется такая книга не имеет шансов стать любимой. Нет в ней чего-то личного, чтобы задело, вспомнилось. Хотя, это кому как)
Еще безумно мешала дикая путаница во времени действия что когда произошло (А еще Бахтина поминал!), да, можно карандашом выделять временные маркеры, но художественное мастерство как раз эту необходимость устраняет.

Вложить персты или Не сотвори себе

Ну-с, снимайте бурнус.

Премия тому, кто объяснит мне смысл авантюры, жертвой которой пал герой романа. Вот он, Алексей Ноговицын, москвич, аспирант философского факультета МГУ. То есть, по определению, неглупый мальчик. Золотые мозги, гуманитарная элита. В октябре предстоит защита кандидатской. А пока на каникулах едет за длинным рублем в стройотряд. Не какой-нибудь тунеядец или, прости осподи, мажор. Ну, он-то точно не мажор, а вот девочка его стопроцентная мажоретка. Тысячепроцентная. Красотка-кариатида из тех, какими вдохновлялся Дейнека, учится в Плешке, папа советский торгпред в Алжире. Муся пойдет по папиным стопам. На дворе, если вы еще не поняли, 1980-й.

Ограниченный контингент советских войск выполняет интернациональный долг в Афганистане, Москва готовится к приему спортсменов-олимпийцев. В театре на Таганке идет «Гамлет» с Высоцким, билетов, вот только, не достать на него. На что Муся избалована дефицитом, а и она не была. А впрочем, у барыг все можно купить. Дорого, но даром ли он, вкалывал на стройке? А вот возьмет и потратит полтинник на два билета в партер. Целое состояние - однова живем! Впрочем, это не к Алексею. Потому что он верит в жизнь вечную. Не так – Верует. Воцерквленный христианин, крестился осознанно, блюдет посты, соблюдает заповеди, ходит к исповеди, причащается святых даров.

Истовость неофита, с какой Алеша предается душеспасительным занятиям, понятна и не вызывает сомнений в искренности. Плавали – знаем. Было время, когда и я стремилась в лоно РПЦ. Отвергли, таких не берут в космонавты. Но посты держу, хотя мне нетрудно, скоромного вообще не ем. И заповеди соблюдаю. Без фанатизма. К исповеди не хожу, не причащаюсь. А он ходит. И среди грехов тотальной советской лжи, которые Русская Православная имеет обыкновение отпускать прилюдно, более всего боится признаться в любодействе. Отчего так?

Не знаю, но думаю, что молодому здоровому человеку, поддерживающему отношения с привлекательной юной женщиной, которая совсем не против предаться этому самому любодейству, воздержание более, чем странно. Право слово, я предположила бы в нем латентного гея. А чего, когда социальные ожидания диктуют тебе поведение необъезженного жеребца, жен и дев познающего без счету, а что-то внутри тебя яростно противится, заставляя искать прибежища во внешних запретах. Даже и еще и лучше, что таких, какие надобно скрывать от досужего взгляда. Так вот, а потом ты находишь отраду в эпистолярном романе с... мужчиной. Он как-бы не мужчина, а вовсе монах. Но это самый интересный собеседник в твоей жизни и он не только интересуется твоими мыслями и чувствами, но то и дело демонстрирует проницательность и осведомленность в твоих делах, достойную «Битвы экстрасенсов».

И вот этот самый таинственный адресат, исподволь забравший такую власть над героем, что повинуясь его приказу с невразумительным «государь избирает вас на подвиг, пользу отечеству обещающий», Алеша срывается из стройотряда, наплевав на длинный рубль, за которым ехал. А в Москве начинаются настоящие чудеса. Мусины родители, перманентно отсутствующие в Союзе, на сей раз приезжают и даже изъявляют желание познакомиться с женихом дочери. Ах, что за родители. Номенклатурнейшая номенклатура. Советский шик в его дичайшем изводе, «дорого-богато» в квадрате, в кубе, в десятой степени, и будущий тесть прямо говорит Алексею, что теперь судьба его устроится наилучшим образом.

Но это только начало, потому что на следующий день автор отправит Ноговицына смотреть «Олимпию» Ленни Рифеншталь, (во исполнение поручения, данного ему научным руководителем) не куда-нибудь, а в квартиру замминистра МВД. Я не очень много пожила в Советском Союзе, но достаточно для того, чтобы четко уяснить: самое бесклассовое общество было самым кастовым и представители разных каст в нем не смешивались, как масло с водой. Обхаживать год за годом нищего философа никакая торгпредская дочка не стала бы, они бы просто не пересеклись. Невразумительная сцена облавы на милицейской квартире с последующим арестом, ну вы чего? Ну хоть у Олега Радзинского в «Случайных жизнях" почитайте, как все на самом деле происходило.

Но главное не в этом. Я не обвиняю автора в отсутствии унылого правдоподобия и оставляю за ним право творца на художественный вымысел. Дурно то, что книга, которая могла бы стать серьезным разговором о ценностях: подлинных и мнимых; о вере и безверии, о готовности служить идеалам даже и тогда, когда глиняные ноги разбиты, а большая часть колосса повержена в прах. Эта книга превратилась в череду занимательных жанровых картинок: вот так в совке жили бедные, так очень бедные, так интеллигенция, профессура, номенклатура, подлинные хозяева жизни. Так проходили квартирники, а так полулегальные семинары. Так открывалась Олимпиада, а так хоронили Высоцкого. Закончу вопросом, с которого начала: чего ради была затеяна сложная многоходовка по дискредитации героя, как она осуществлялась технически и чем это, черт побери, завершилось? Ах да, и зачем господин Архангельский в конце пнул Мамардашвиди? Чем ему Мераб Константинович не угодил?

Никогда не говори «никогда». В предыдущем отзыве, на «Кысь», я поснобствовала: мол, не читаю я эти ваши романчики, потому что скучно и предсказуемо. И буквально через несколько дней — роман современного автора — ничем не замутненное удовольствие.

Можно, конечно, предположить, что книга мне понравилась в первую очередь потому, что нравится сам Архангельский. Эрудит и умница — но без этих наших (псевдо)интеллигентских претензий, вдумчивый, доброжелательный, с теплой полуулыбкой. Вот и роман получился таким же.

Книга о том, как аспирант философского факультета МГУ искал Бога, а нашел — впрочем, это будет спойлером. Скажу так: Бога он нашел, но совсем не там, где искал. Не пугайтесь пафосности темы — пафосность эта кажущаяся, в романе нет ни длинных бесед «умных мальчиков», ни душных проповедей. Все очень сдержанно; как и положено в «приличной» литературе, характеры раскрываются через поступки, в крайнем случае — переписку.

Время действия — конец семидесятых, кульминация — несколько дней в июле 1980. Мир романа очень вещественен, он полон людей, предметов, запахов, звуков. Но это вовсе не исторический роман, этнографическими зарисовками там и не пахнет. Как сам Архангельский сказал в каком-то интервью, 1980 год был выбран потому, что экзистенциальные (извините) проблемы главного героя наиболее полно и ярко можно было описать именно на фоне заката империи. И похороны Высоцкого как голоса эпохи ставят символическую точку и в истории героев, и в истории страны — да, я знаю, что агония продлится ещё десять лет.

Не хочу здесь рассуждать о сверхзадаче или смысле книги (хотя в ключевом разговоре главного героя и крестившего его священника смыслы при желании можно найти глубокие), повосхищаюсь лучше формой.

«Бюро» — из тех немногих романов, когда я не листала страницы, позевывая: ну что там дальше будет, а медитативно смаковала текст:

Голуби, прогуливаясь генеральским шагом, огибали лужи и принимали безразличный вид. Если им швыряли корки, клокотали и кидались на добычу.

Читать роман о Москве июля 1980 (Олимпиада, если кто не помнит) в Питере июня 2018 (чемпионат мира по по футболу, если кто не знает), да еще примерно в трехстах метрах от фанзоны с бесконечным потоком болельщиков и стонами вувузел — отдельное удовольствие:

В этом матче было что-то древнегреческое, некая бессмысленная красота. Рты распахнуты, как на античных масках; руки, заведенные для сильного броска, повторяют жест Лаокоона.

Это о ватерполистах, но слова «древнегреческая бессмысленная красота» очень хорошо описывают мои впечатления от происходящего за окном. Речь, конечно, о дионисийской, а не апполонической красоте.

Хорошая книга. И закончилось все хорошо, как ни крути.

PS-1 В очередной раз огорчил отзыв Юзефович. Почему-то она разглядела только «музеефикацию советского» да чайный гриб на окне и мимоходом попеняла на психологические нестыковки — даже не пояснив, в чем они заключаются. Разумеется, каждый видит только то, что он готов увидеть (это, кстати, одна из основных мыслей романа), и имеет право отстаивать свое видение, но все чаще мне кажется, что уважаемый критик не дочитывает рецензируемые книги — в лучшем случае пробегает их по диагонали, чтобы успеть сдать очередную порцию аннотаций в печать.

PS-2, через месяц после прочтения книги. Похоже, основная загадка книги взята прямиком из жизни. По ссылке - история одного обмана, в которую был втянут священник московского храма, очень популярный в среде познесоветской интеллигенции (осторожно, спойлеры). Архангельский, как человек воцерквленный и именно из этой среды, наверняка знал о ней, когда задумывал роман.

Исповедь неофита

Претензии некоторых читателей к «незавершенному финалу» легко объяснимы, но не обоснованы. Роман как «секретик», в ямку складываешь яркие кусочки фольги, бусинки, осколки эмали, пуговицы, накрываешь зеленым бутылочным стеклом и через оставленное в нем маленькое оконце любуешься сокровищами. Ты сам их складывал, и хорошо знаешь, что всех их не видно. Но даже попавшая в поле зрения часть вызывает любопытство. В данном случае небольшое. Автор закопал свой «секретик» над старинным кладом с бриллиантами и жемчугами. Копни он глубже и зрителям-читателям открылось бы значительно более интересное зрелище.

Чтобы получить удовольствие от романа, нужно знать историю иеромонаха Павла Троицкого и Братства во Имя Всемилостивого Спаса. Переписка с Павлом Троицким воодушевляла московских священников почти тридцать лет. Вокруг них образовались общины, сестричества милосердия, православные учебные заведения. Их влияние на православную жизнь Москвы огромно. Был ли Павел Троицкий автором этих писем? Мне неизвестно. Наиболее радикально расходящиеся точки зрения – автор отец Павел и – все это было манипуляцией КГБ до сих пор никем не окончательно не подтверждены, не опровергнуты. Судя по концовке романа, Архангельскому ближе версия с КГБ.

Поэтому финал романа, на мой взгляд, выглядит вполне себе завершенным.

Финал завершенный, но слабый. Слабый и роман. Сделанный Архангельским «секретик» мелкий и не интересный, окошко позволяет взглянуть только на дешевую фольгу и кусочек пуговицы. Подробности этой драмы и судьбы некоторых прототипов, особенно если некоторых из них ты можешь увидеть лично (например, во время службы в одном из московских храмов) стимулируют локальный интерес к роману. Но я не понимаю ценности его вне контекста и понимаю недовольство читателей, воспринимающих его как «детектив». Обсуждаемый текст неплох в качестве иллюстрации к драме, которую ты переживал (переживаешь?) лично.

Герои. Персонажи из стана московской «элиты» карикатурны. Матерятся, сибаритствуют, манипулируют, ведут подковерные войны между кланами. Альтернативные им «интеллектуалы» из числа профессорского состава не глубокие, трусливые, приспособленцы, смысл их деятельности (жизни!) мутен. «Служители культа» вызывают неприязнь. Эпизоды здравого смысла в их поведении тонут во внешней неблагополучности, грязных ногтях и алкоголизме. «Студенты» пьют, развратничают, учеба для них - мешающее жизни досадное обстоятельство. «Родители» - отец бросил семью, мать – недалекая.

Но даже на фоне таких «героев» главный персонаж не вызывает желания погружаться в его внутренний мир. Собственно говоря, никакого внутреннего мира автор не изобразил. Невроз между запретом и желанием составляет главную движущую силу эволюции характера. И в этом, пожалуй, самый главный провал романа. Я не смог окончательно ответить на вопрос, что же привело героя к идее стать частью православной Церкви? Из текста следует, что вождение девиц по храмам с целью поразить их своей осведомленностью в какой-то момент переросло в некое «ощущение». И здесь автор, на мой взгляд, сильно ошибается.

Христианство это Учение. Апостолы называли Христа Учителем. Последователи Христа назывались учениками. Христианином становятся в процессе обучения. В православии архитектура, иконы, церковное пение привлекают внимание к тому, что находится «за ними». Глубина этого «за ними» потрясает. Изучение этого «за ними» и является маршрутом, каркасом, учебной программой, следование которым делает человека учеником Христа, т.е. христианином. Это самое захватывающее и православии, а чудеса, мистерии, сакральность являются внешним отражением Учения. Что-же нам сообщает автор романа о прогрессировании героя в этом Учении? Практически ничего. Ничего, потому что прогресса нет. Такой вывод следует из четкого неприятия героем православных учителей. Игнатий Брянчанинов ему не подходит, сборник православной мысли «Добротолюбие» ему кажется скучнейшим. Духовный рост неофита остановился на эстетическом восприятии ладана, архитектуры, пения. Именно поэтому, главный герой и выглядит неубедительно. В реальной жизни заставляет отказаться от жизни с красивой девушкой не церковное пение, архитектура и ладан. Христианство как Учение, как путь к Богу через самоизучение, самопознание – вот о чем написано у Игнатия Брянчанинова и в «Добротолюбии». Это Учение, пустив корни в душе, заставляет легко и с радостью отказываться не только от вожделенной защиты диссертации, но и от более желанных женской любви, славы, богатства. Признаков этого в эволюции характера героя автору изобразить не удалось или это не входило в его планы. Будем надеяться, что оставленный автором герой продолжит свое духовное образование и поменяет свое отношение к Учению. Скорее всего, это произойдет слишком поздно и обременённый семьей, детьми и кучей обязанностей он будет жалеть, об упущенной возможности посвятить себя всего изучению христианства, то есть служению Богу.

Как быть с историей иеромонаха Павла Троицкого? Что это было? Подлог или Чудо? Не могу предложить ничего умнее, чем оценить итоги этой драмы по плодам. Ведь всякое дерево доброе приносит и плоды добрые.