Цитаты из книги «Россия вечная» Юрий Мамлеев

Мы прошли великий путь. Мы узнали, насколько сакральна и важна для нас русская литература, литература пророков, гениев и национальных ясновидцев, почувствовали внутренний трепет Невидимого древнего мировоззрения нашего, ощутили пространство нашей протоистории, которое до сих пор живет в нас; мы познали дыхание Великого Хаоса, из которого исходит многое наше непостижимое и который охраняет нас от сапог мировых порядков; мы можем теперь проникнуть и в таинственную русскую вторую реальность, скрытую за маской повседневности; перед нашими глазами еще раз — уже который! — прошла Святая Русь во всем ее величественном Единении всемирного мессианства и национального начала (ведь православие — это сокровенный оплот и центр христианства); чрез нашу душу прошла вся непостижимая уму загадочность России, воспетая ее великими поэтами, ее разрывающая сердце противоречивость, ее высшая отстраненность и в то же время любовь к бытию; мы увидели, как наяву, судорогу ее странных сект; и, наконец, предощутили, что даже Окаянная Русь — не какие-то отбросы, а, напротив, даже в греховных проявлениях России есть, пусть и скрытый, аспект выхода, некое тайное, запрятанное «зерно», благодаря которому почти любые формы бытия России становятся парадоксально-драгоценными; мы познали и великую восточную суть России, которая ведет в бездны самопознания; мы познали, таким образом, восставшую из времени Русь Востока; предощутили сибирскую мощь и дух; …и дальше… дальше… Россия, обращенная в Себя. И, через все эти Лики России, то появляющиеся, то исчезающие, чрез всю ее плоть и дух — проходит мистерия Любви, Любви к России ее сынов и дочерей; Любви, временами такой же сверхъестественной и непостижимой по своей глубине, как и сама Вечная Россия.

Запад должен понять Россию, но и Россия должна понять Запад.

Можно даже без преувеличений сказать (учитывая, например, состояние современного человечества), что самое худшее в русских — это то, что они — люди, а самое лучшее — то, что они русские.

В этом случае вся такая Метавселенная как таковая будет ни чем иным, как наиболее полным воплощением Вечной России. Тогда, возможно, весь итог драмы Творения (или Манифестации Абсолюта) сведется к неописуемому воплощенному бытию Вечной России, которая «окончательно» станет Великим Посредником между Богом в Самом Себе и Запредельной Бездной. Останутся трое: Бог, Россия и Бездна вне Абсолюта. Россия, таким образом, это метафизически неизбежное звено между Богом и Запредельной Бездной, звено, которое, по существу, также «необходимо», как и те, которых она «связывает».Самое лучшее, что мы можем получить из внерелигиозной восточной метафизики[40] и философии Индии вообще — это ключ к Самопознанию, но, разумеется, к Самопознанию не просто собственной души (и тем более на внешнем, психологическом уровне), а к Самопознанию Атмана, то есть Божественного «ядра» в человеке, высшего Божественного «Я», которое и есть истинное «Я» каждого человека и которое вечно и бессмертно в абсолютном значении этих слов.

Непроявленность России, таким образом, оставляет поле для тайны, свободу космологического движения, возможность поцелуя, направленного в неизвестное. Иными словами, Россия слишком грандиозна, чтоб быть завершенной. Никакая человеческая идея не может полностью выразить ее. Эта незавершенность, оставляющая пространство для тайны, вероятно, и вызывает чувство тоски, то знаменитое, знакомое всем русским чувство, которое весьма трудно определить. Но его проявление представлено так хорошо в русской поэзии и литературе, что трудно даже остановиться на каких-либо примерах.В этом проявляется явная самобытность русской культуры и русского ума. (Другой несомненный аспект — связь с Востоком, особенно с Индией.) Однако этот процесс русского самопознания, русскоискательства только начат в исторической России. Такое искательство не раз — в разной форме — отмечалось глубокими наблюдателями; в частности, Рудольф Штейнер отмечал, например, что русские еще не знают (в полной мере) собственной души, и реализация Русской Души — дело будущего (в историческом смысле, конечно).

Леонтьев — умерший позже Данилевского — уже предвидел грядущую постхристианскую эпоху, черты которой уже проглядывали в конце XIX века на Западе, хотя чисто формальный налет «религиозности» в то время еще сохранялся там. Он был консерватор-радикал, даже революционер в своем консерватизме. Более того, фактически Леонтьев был до известной степени предшественником Рене Генона. Конечно, Леонтьев не обладал такими эзотерическими знаниями, как Рене Генон, но его интуиция была направлена именно в сторону «генонизма». Необходимо уточнить, что понятие «эзотеризм» употребляется здесь и в дальнейшем в его истинном значении: не как некое «секретное» учение, а как такое понимание самой мировой духовной традиции во всех ее вариантах от ислама до индуизма, например, которое неизбежно доступно только ограниченному числу людей (в отличие от экзотеризма, который трактует то же самое, но обращаясь уже ко всем людям без исключения). Поэтому эзотерический и экзотерический подходы неизбежно присутствуют во всякой религии. Отрицать это — значит отрицать духовное и интеллектуальное различие между людьми, которое является фактом независимо от того, нравится нам это или нет. Новый Завет является, например, чисто эзотерической книгой, хотя может истолковываться экзотерически, применительно к определенному уровню людей. Это не значит, что экзотерическое толкование — ложно, оно истинно, но эта истина дана в меру ее «вмещения» в обычное сознание людей. Есть, однако, «вещи», которые, как известно из Нового Завета, мир вместить не может…

Конечно, тайное присутствие русской идеи, хотя бы в ее неожиданно-скрытой форме, чувствовалось практически почти в любых течениях русской философии, в том числе и в пресловутом «западничестве» (которое на самом деле мало напоминало «Запад»). Знаменательны известные признания такого ярого «западника», как Герцен, который после того, как всерьез (а не сторонкой) пожил на Западе, стал фактически «антизападником». Ему нельзя отказать в реалистическом видении: «В нашей жизни, в самом деле, есть что-то безумное, но нет ничего пошлого, ничего косного, ничего мещанского», — заключал Герцен. «Мещанство — окончательная форма Западной цивилизации» таков его вывод. И этот же философ-«западник» писал о тайной внутренней силе, которая сберегла русский народ «вне всяких форм и против всяких форм»В центре всех откровений Достоевского о России мы поставим такую мысль: «Истина в России носит фантастический характер». Это «высказывание» действительно фундаментально, оно обнажает тайную основу бытия России, и в конце будет совершенно ясно, почему мы выделили это положение, подтверждаемое всем ходом русской истории и самодвижением русского духа. Достоевский, конечно, не мог предвидеть, например, какова будет русская идея через двести — триста лет (после его смерти), но незадолго до нее он пророчески говорил: «Будущая самостоятельная русская идея у нас еще не родилась, а только чревата ею земля ужасно, и в страшных муках готовится родить ее». Здесь важно слово «самостоятельная», которое обращено к «автономности» русской идеи, ее независимости от чего-либо, ее уникальности.

В нашей «исторической» воплощенной России мы обнаружили (учитывая выделенность православия) таких «сущностей» пять, не считая «Последние отношения» связанные с Запредельной Бездной. Таким образом — вокруг Центра пять концентрических окружностей, пять концентр (Невидимого мировоззрения, Второй реальности и русского бытия, Сакрального Хаоса, Русской культуры и Руси Востока, или Самопознания). Все эти концентры нужно представить себе не на одной плоскости, а на разных плоскостях — поскольку каждая из них выражает слишком разные стороны исторической России, и они существуют как бы в несколько разных «измерениях». «Последние отношения» не могут быть, естественно, выражены никакими концентрами, поскольку это «качество», образуя самое скрытое, тайное, «неуловимое» и, вне всякого сомнения, самое эзотерическое измерение России, существует на уровне «ночи», окружающей светоносный Центр, Ночи или Тьмы в смысле невозможности объять это качество, выражающее выход за пределы Абсолюта. Поэтому «Последние отношения» (в их связи с Запредельной Бездной) «существуют» как бы по ту сторону концентр, между самими концентрами, тайно «отражаясь», однако, в некоторых из них.Третье, весьма важное положение: весь восточный метафизический и философский опыт желательно и иногда даже необходимо переработать в русском духовном ключе. Отсюда и возникает понятие — «Русь Востока», то есть Русь, познавшая по-своему «восточную мудрость» (и это свойство России, как молодой цивилизации: если «взять», тем более берется близкое по духу, то необходимо переработать это в своем ключе и сделать окончательно духовно своим). На этом можно закончить о Востоке. В нашей метафизической «схеме» остались еще «Последние отношения» и «Метафизический Центр или Вечная Россия».

Таким образом, в индийской метафизике — «душа» божественна по своей природе, не сотворена (не создана), обладает качеством «вечности», но божественность души (или ее высшее «Я») скрыта за оболочками и занавесью психики, ума, эго (которые сами по себе, разумеется, «тварные»). Такой подход к «загадке» происхождения души называется «манифестационным» — то есть душа, ее скрытый Центр, является не «творением» или «созданием» Бога, а сложным «проявлением» («манифестацией») Его собственной природы (при этом Бог остается одновременно полностью трансцендентным миру, но в некоторых своих «аспектах» — имманентным ему). В практической жизни, тем более в наш период, присутствие высшего «Я» (Атмана) в человеческой душе крайне затемнено дополнительно негативными воздействиями на его психику всего современного мира с его абсурдом и всеми мыслимыми извращениями.Третье фундаментальное положение: «Я думаю, самая главная, самая коренная потребность русского народа — есть потребность страдания, всегдашнего и неутолимого, везде и во всем». Если перевести эту «потребность» из разряда «социально-психологических» в чисто метафизическую сферу, с которой она тоже несомненно связана, то выводы, особенно в плане того, что стоит за этой «потребностью», будут поразительны, и могут привести нас к «раскрытию» русской метафизической идеи. С этим положением, несомненно, связана также и следующая мысль Достоевского о русском народе: «Жажда правды, но не утоленная» — когда он говорит о таком нашем качестве, как духовное беспокойство, духовная тревога.

В 1917 году коммунисты внезапно пришли, разрушив страну, и в 90-х годах внезапно ушли, тоже ее разрушив.