Если у каждого члена семьи тысяча причин ненавидеть друг друга, и кажется, ни одной – любить, обычный ужин превращается в античную трагедию. И мы уже видим не мать с тремя взрослыми детьми, сидящими за столом, – картинка меняется: перед нами предстают болезненные воспоминания, глубокие обиды, сдавленная ярость, сожаления, уродливые душевные шрамы, нежелание прощать. Груз прошлого настолько тяжек, что способен раздавить будущее. Перед нами портрет семьи, изуродованный скоропортящейся любовью и всемогуществом смерти.
Пока один из рецензентов удивлялся, что автор написал такой роман в двадцать восемь лет, мне всё хотелось и хотелось скостить молодому писателю ещё года три, лет пять, восемь... Эти интонации детской категоричности, настолько тщательно сдерживаемое, что мгновенно выдаёт себя, удивление перед правилами "взрослой литературы" и много-много трагедии в старании "быть совсем взрослым", звучали в моём сознании чрезмерно серьёзным и по-петушиному высоким тоном ещё не начавшего ломаться голоса.
Призрак миссис Дэллоуэй сжимает в железных когтях девять десятых начинающих авторов и Каждый из них считает, что скопировать зачин с женщиной, готовящейся к семейному торжеству, что вызывает проход по лабиринту флэшбеков, наваленных а ля Джойс, это всё равно, что взлететь в небеса с джинном читательского восхищения. Смотрите, какие взрослые слова я знаю и говорю совсем-совсем как настоящий взрослый!
Соль пятнает белыми разводами камни пляжа, когда море, насытившись и утомившись, удовлетворённо отливает от берега, готовясь к новой страстной атаке. Море и секс - вот фон, который должен оттенять историю семьи, обязанной собраться к вечеру на торжестве, а заодно подводящей итоги уже прожитых жизней. Дель Амо заходит с козырей - младший сын-гей Жонас вспоминает, как мял, тискал собственное тело, ещё не способное к эякуляции, забравшись на заросший остров, заселённый розовыми фламинго. Розовые фламинго, заполнившие полинялое небо, и сексуальный голод, природа и возбуждение, проистекающее как из эстетического чувства, так и от понимания своей принадлежности окружающему.
Но это был единственный туз в раскладе Дель Амо. Он кинул его на стол, уверенный, что этим как начнёт, так и закончит игру. Маленький мальчик, который сел за стол играть с усталыми, разочарованными взрослыми, которые держатся за свои последние иллюзии, как утопающие в зыбучих песках цепляются за брошенную верёвку, не желая даже знать, поможет ли она им спастись или из-за неё они утонут ещё глубже. Только в гомосценах у Дель Амо прорывается что-то своё, какой-то искренний крик, затаённая обида, мечты книжного мальчика, который приписывает книжному Жонасу грубые эротические приключения, на которые не решиться книжным детям. Небольшой запас козырных карт и много-много таких, что взяты в руку лишь по правилам игры, только потому, что "так надо". Но читают Дель Амо не только ровесники, за столом с ним сидят взрослые, которые могут назвать каждый элемент "было здесь, а это там-то", слишком много прочитано книг, слишком много видено фильмов, не садись играть со старыми шулерами, если не можешь сыграть в новую игру, мы уже видели все эти карты, все они краплёные, мы сами ставили на них метки своих эмоций, тебе не перетасовать эту колоду так, чтобы показать новый фокус.
Проблема Дель Амо и в том, что его стратегия не продумана. Он не знает, чем будет удерживать внимание после первого красивого образа. Он не сможет развить их в одну картину. Потому мысли матери и её детей постоянно вертятся вокруг крохотного количество общих воспоминаний. Один и тот же пляж, одно и то же море, немного/много секса. Секс тоже солёный, со вкусом чужой жидкости на собственной коже. В этом сексе нет инжирной сладости, нет головокружения, которое дают не гормоны, а адреналин. И что хуже всего, в этой книге нет надежды. Надежда, лишь пунктирно намеченный силуэт, нарисована быстро, скупо, сухими фразами. Малыш хочет растравливать собственные раны, он хочет обижаться, он хочет нарисовать других людей, но не хочет их понимать.
Дель Амо хватило вкуса не превращать череду флэшбеков в бесконечный пересчёт трагедий. Вам врали, семья в книге не плохая, не несчастливая, обычная, со своими ошибками и совершёнными глупостями, как любая иная. Но чтобы спокойно рассказывать о бытовых событиях, вкуса осталась слишком крохотный кусочек, который мгновенно растаял, как сливочное масло на жаре. Эта игра в трагедию, эти постоянно непролившиеся слёзы. Ах, как жалко, жалко... себя. Дети мало посещают мать, так как им сложно простить уже умершего собственного отца и того, что, возможно, мать была на его стороне. Что там было? Изнасилования? Побои? Нет, лишь глупая игра отца в "мужицкую силу". И сыновья не попытались поиграть, когда выросли, в "а мы лучше тебя"? Не проявили унизительного сострадания? Ох, мальчик, мальчик, зачем ты лезешь во взрослую литературу? Ты ничего не знаешь о взрослой жизни. Ты ничего не знаешь о том, как люди лгут сами себе. О том, что практически любой человек считает свою жизнь худо-бедно сносной. Что твоя собственная обида на родителей, не принявших твою гомосексуальность, это обида избалованного ребёнка, который после семнадцати лет перестал получать подарки к Рождеству. К сорока люди учатся врать себе, что получили ровно то, что и хотели от жизни. Или кончают с собой. Неудовлетворённость - удел молодых.
Старшая сестра Фанни. Десять лет назад она потеряла при несчастном случае дочь. С тех пор она не может избавиться от мыслей о ней, жизнь дала трещину, второй ребёнок, сын, почти забыт. Нет, парень, прекрати играть в трагедию! Её мысли, её жизнь - это не трагедия, это вялотекущая клиническая депрессия, что ты бы прекрасно знал, если бы друзья-геи из маленьких городков, из бедных семей у тебя бы существовали в действительности, а не только на страницах этой книги. Клиническая депрессия лечится таблетками, а настоящие истории о сломанной психике намного страшнее, как твоей выдуманной трагедии выдуманной семьи, так и последних глав, где вкус заканчивается совсем и ты пугаешь кровавыми картинами детства отца. Это пугает твоих ровесников, иди играть за стол с ними.
Наверное, мне бы хватило понять, что пишет не только молодой человек, но и парень, вовсе не потому, что сцены гей-секса более яркие, чем гетеро. А потому, что секс он реально считает ответом. Нет, мой милый. Есть ещё один аспект, про который знает любая женщина. Вещи. Некая вещь может заставить жизнь казаться состоявшейся. Телевизор или машина, квартира или лодка. Не имеет значения. Сознание, что были деньги приобрести нечто, что жили "не хуже других" - вот главный источник самообмана. Не надо, не ной, что материализм отвратителен. Я тебе открою секрет: нет секрета состоявшейся или несостоявшейся жизни. Графики из денег, из положения в обществе, даже из твоего секса - их составили люди, чтобы хоть как-то, хоть какими-то измерениями противостоять иррациональности. Матери семейства Луизе было бы что возразить нарастающему чувству одиночества. Ах да, такая любящая бабушка, как она, вообще-то могла бы и без всяких торжеств зазывать к себе ежедневно внуков. В твоём детстве такого не было, да? Ты понимаешь, чем плоха эта книга? Тем, что ты меряешь людей, много людей, только своим лекалом, только своим пережитым опытом. Небогатым опытом.
И наконец Альбен, средний сын. Которого Арман лепил по своему подобию. С которым произошёл эпизод, позволивший мне поставить книге зелёную оценку, когда после совершеннолетия отец отвёл сына к проститутке. Вот этот эпизод стоит книги. Он показывает всё то, чего не могут понять современные родители, которым хочется контролировать и сексуальную жизнь ребёнка. Что слова "Лучше от меня, чем на улице" означают педофильскую тягу родителя влезть в чужую жизнь, прожить первый сексуальный опыт ребёнка вместе с ним, что они хотят для своего ребёнка ровесника-партнёра подменить собой. И именно это отталкивает Альбена от отца, хотя он всю жизнь будет его копировать и даже пронесёт ненависть к гомосексуальности Жонаса, чуть большую, чем даже того хотел бы от него отец.
Почему мне вся книга НЕ понравилась? Есть под конец книги эпизод игры всё на том же пляже близнецов-подростков Камилля и Жюля. Их игра электризующая и Жюль чувствует возбуждение, тянется к брату, уверенный, что ощутит то же и они вместе разделят удовольствие. Но Камилль не разделил и даже не понял этой сексуальной тяги. Эта сцена должна свидетельствовать о разделении, опять о том же непонимании, которое разделило и семьи. И в то же время быстрый отказ Жюля от продолжения и его смущение лишают сцену реализма, оставляют её метафорой, но не куском жизни. Завывания "мальчика, который себя жалеет", сводящего очередную сцену к словам "трагедия-трагедия", к этому моменту из простого раздражения уже начинают откровенно бесить. Либо не начинай игр с запретным, но если уж начал - не бойся, мать твою, не переводи сцены в метафоры. Боишься - не делай, делаешь - не бойся.
Козырная карта давно упала со стола. То, что обещало наслаждение, раз за разом оставляло неудовлетворённым. Слишком понятно "что и зачем", каждой сцене можно найти аналог в другом произведении. Вместо того, чтобы наслаждаться с героями, нам приходится раз за разом переживать их острое разочарование, особенно неприятное тем, что в нём так мало реальности. Фламинго, издавая хлопающими крыльями звуки сушащего на ветру белья, улетели. Розовое покрывало сорвали с такого обычного и тусклого неба. Не достигший оргазма мальчик так и лежит на островке, сжимая своё расслабленное тело, не готовое к удовольствию. Нет слёз. Потому собственные губы на вкус пресные, даже без привкуса соли.
Пока один из рецензентов удивлялся, что автор написал такой роман в двадцать восемь лет, мне всё хотелось и хотелось скостить молодому писателю ещё года три, лет пять, восемь... Эти интонации детской категоричности, настолько тщательно сдерживаемое, что мгновенно выдаёт себя, удивление перед правилами "взрослой литературы" и много-много трагедии в старании "быть совсем взрослым", звучали в моём сознании чрезмерно серьёзным и по-петушиному высоким тоном ещё не начавшего ломаться голоса.
Призрак миссис Дэллоуэй сжимает в железных когтях девять десятых начинающих авторов и Каждый из них считает, что скопировать зачин с женщиной, готовящейся к семейному торжеству, что вызывает проход по лабиринту флэшбеков, наваленных а ля Джойс, это всё равно, что взлететь в небеса с джинном читательского восхищения. Смотрите, какие взрослые слова я знаю и говорю совсем-совсем как настоящий взрослый!
Соль пятнает белыми разводами камни пляжа, когда море, насытившись и утомившись, удовлетворённо отливает от берега, готовясь к новой страстной атаке. Море и секс - вот фон, который должен оттенять историю семьи, обязанной собраться к вечеру на торжестве, а заодно подводящей итоги уже прожитых жизней. Дель Амо заходит с козырей - младший сын-гей Жонас вспоминает, как мял, тискал собственное тело, ещё не способное к эякуляции, забравшись на заросший остров, заселённый розовыми фламинго. Розовые фламинго, заполнившие полинялое небо, и сексуальный голод, природа и возбуждение, проистекающее как из эстетического чувства, так и от понимания своей принадлежности окружающему.
Но это был единственный туз в раскладе Дель Амо. Он кинул его на стол, уверенный, что этим как начнёт, так и закончит игру. Маленький мальчик, который сел за стол играть с усталыми, разочарованными взрослыми, которые держатся за свои последние иллюзии, как утопающие в зыбучих песках цепляются за брошенную верёвку, не желая даже знать, поможет ли она им спастись или из-за неё они утонут ещё глубже. Только в гомосценах у Дель Амо прорывается что-то своё, какой-то искренний крик, затаённая обида, мечты книжного мальчика, который приписывает книжному Жонасу грубые эротические приключения, на которые не решиться книжным детям. Небольшой запас козырных карт и много-много таких, что взяты в руку лишь по правилам игры, только потому, что "так надо". Но читают Дель Амо не только ровесники, за столом с ним сидят взрослые, которые могут назвать каждый элемент "было здесь, а это там-то", слишком много прочитано книг, слишком много видено фильмов, не садись играть со старыми шулерами, если не можешь сыграть в новую игру, мы уже видели все эти карты, все они краплёные, мы сами ставили на них метки своих эмоций, тебе не перетасовать эту колоду так, чтобы показать новый фокус.
Проблема Дель Амо и в том, что его стратегия не продумана. Он не знает, чем будет удерживать внимание после первого красивого образа. Он не сможет развить их в одну картину. Потому мысли матери и её детей постоянно вертятся вокруг крохотного количество общих воспоминаний. Один и тот же пляж, одно и то же море, немного/много секса. Секс тоже солёный, со вкусом чужой жидкости на собственной коже. В этом сексе нет инжирной сладости, нет головокружения, которое дают не гормоны, а адреналин. И что хуже всего, в этой книге нет надежды. Надежда, лишь пунктирно намеченный силуэт, нарисована быстро, скупо, сухими фразами. Малыш хочет растравливать собственные раны, он хочет обижаться, он хочет нарисовать других людей, но не хочет их понимать.
Дель Амо хватило вкуса не превращать череду флэшбеков в бесконечный пересчёт трагедий. Вам врали, семья в книге не плохая, не несчастливая, обычная, со своими ошибками и совершёнными глупостями, как любая иная. Но чтобы спокойно рассказывать о бытовых событиях, вкуса осталась слишком крохотный кусочек, который мгновенно растаял, как сливочное масло на жаре. Эта игра в трагедию, эти постоянно непролившиеся слёзы. Ах, как жалко, жалко... себя. Дети мало посещают мать, так как им сложно простить уже умершего собственного отца и того, что, возможно, мать была на его стороне. Что там было? Изнасилования? Побои? Нет, лишь глупая игра отца в "мужицкую силу". И сыновья не попытались поиграть, когда выросли, в "а мы лучше тебя"? Не проявили унизительного сострадания? Ох, мальчик, мальчик, зачем ты лезешь во взрослую литературу? Ты ничего не знаешь о взрослой жизни. Ты ничего не знаешь о том, как люди лгут сами себе. О том, что практически любой человек считает свою жизнь худо-бедно сносной. Что твоя собственная обида на родителей, не принявших твою гомосексуальность, это обида избалованного ребёнка, который после семнадцати лет перестал получать подарки к Рождеству. К сорока люди учатся врать себе, что получили ровно то, что и хотели от жизни. Или кончают с собой. Неудовлетворённость - удел молодых.
Старшая сестра Фанни. Десять лет назад она потеряла при несчастном случае дочь. С тех пор она не может избавиться от мыслей о ней, жизнь дала трещину, второй ребёнок, сын, почти забыт. Нет, парень, прекрати играть в трагедию! Её мысли, её жизнь - это не трагедия, это вялотекущая клиническая депрессия, что ты бы прекрасно знал, если бы друзья-геи из маленьких городков, из бедных семей у тебя бы существовали в действительности, а не только на страницах этой книги. Клиническая депрессия лечится таблетками, а настоящие истории о сломанной психике намного страшнее, как твоей выдуманной трагедии выдуманной семьи, так и последних глав, где вкус заканчивается совсем и ты пугаешь кровавыми картинами детства отца. Это пугает твоих ровесников, иди играть за стол с ними.
Наверное, мне бы хватило понять, что пишет не только молодой человек, но и парень, вовсе не потому, что сцены гей-секса более яркие, чем гетеро. А потому, что секс он реально считает ответом. Нет, мой милый. Есть ещё один аспект, про который знает любая женщина. Вещи. Некая вещь может заставить жизнь казаться состоявшейся. Телевизор или машина, квартира или лодка. Не имеет значения. Сознание, что были деньги приобрести нечто, что жили "не хуже других" - вот главный источник самообмана. Не надо, не ной, что материализм отвратителен. Я тебе открою секрет: нет секрета состоявшейся или несостоявшейся жизни. Графики из денег, из положения в обществе, даже из твоего секса - их составили люди, чтобы хоть как-то, хоть какими-то измерениями противостоять иррациональности. Матери семейства Луизе было бы что возразить нарастающему чувству одиночества. Ах да, такая любящая бабушка, как она, вообще-то могла бы и без всяких торжеств зазывать к себе ежедневно внуков. В твоём детстве такого не было, да? Ты понимаешь, чем плоха эта книга? Тем, что ты меряешь людей, много людей, только своим лекалом, только своим пережитым опытом. Небогатым опытом.
И наконец Альбен, средний сын. Которого Арман лепил по своему подобию. С которым произошёл эпизод, позволивший мне поставить книге зелёную оценку, когда после совершеннолетия отец отвёл сына к проститутке. Вот этот эпизод стоит книги. Он показывает всё то, чего не могут понять современные родители, которым хочется контролировать и сексуальную жизнь ребёнка. Что слова "Лучше от меня, чем на улице" означают педофильскую тягу родителя влезть в чужую жизнь, прожить первый сексуальный опыт ребёнка вместе с ним, что они хотят для своего ребёнка ровесника-партнёра подменить собой. И именно это отталкивает Альбена от отца, хотя он всю жизнь будет его копировать и даже пронесёт ненависть к гомосексуальности Жонаса, чуть большую, чем даже того хотел бы от него отец.
Почему мне вся книга НЕ понравилась? Есть под конец книги эпизод игры всё на том же пляже близнецов-подростков Камилля и Жюля. Их игра электризующая и Жюль чувствует возбуждение, тянется к брату, уверенный, что ощутит то же и они вместе разделят удовольствие. Но Камилль не разделил и даже не понял этой сексуальной тяги. Эта сцена должна свидетельствовать о разделении, опять о том же непонимании, которое разделило и семьи. И в то же время быстрый отказ Жюля от продолжения и его смущение лишают сцену реализма, оставляют её метафорой, но не куском жизни. Завывания "мальчика, который себя жалеет", сводящего очередную сцену к словам "трагедия-трагедия", к этому моменту из простого раздражения уже начинают откровенно бесить. Либо не начинай игр с запретным, но если уж начал - не бойся, мать твою, не переводи сцены в метафоры. Боишься - не делай, делаешь - не бойся.
Козырная карта давно упала со стола. То, что обещало наслаждение, раз за разом оставляло неудовлетворённым. Слишком понятно "что и зачем", каждой сцене можно найти аналог в другом произведении. Вместо того, чтобы наслаждаться с героями, нам приходится раз за разом переживать их острое разочарование, особенно неприятное тем, что в нём так мало реальности. Фламинго, издавая хлопающими крыльями звуки сушащего на ветру белья, улетели. Розовое покрывало сорвали с такого обычного и тусклого неба. Не достигший оргазма мальчик так и лежит на островке, сжимая своё расслабленное тело, не готовое к удовольствию. Нет слёз. Потому собственные губы на вкус пресные, даже без привкуса соли.
Сегодня у нас в программе роман «Соль», но начну я не с текста, как это обычно делается, а с самой книги, этого милого аккуратного томика с обложкой, от которой прямо-таки веет запахом моря.
Перелопачивая книги, со временем понимаешь – верстальщики, как и все люди, разные. Кто-то умудряется поразить великолепной версткой, кто-то расстроить небрежной работой, кто-то вызывает сочувственную улыбку и тягостный вздох тем, что налажал. Но впервые в жизни я увидела верстальщика-человеконенавистника. Ну или верстальщика, который не просто как-то не так выполняет свою работу, а в принципе не желает людям добра. Именно такое впечатление складывается, когда видишь вертикальные сноски. За что ты так с нами, человек?
«Соль» – это история одной семьи, написанная «молодым гением французской литературы», как называет родная пресса Дель Амо. Для двадцативосьмилетнего автора произведение действительно на диво крепкое. Однако втянуться в него довольно непросто.
Арман, патриарх семьи, умер, и Луиза, коротающая свой век в одиночестве, созывает давно выросших детей на ужин. Сразу становится понятно, что никогда в этом соляном королевстве (а происходило все в приморском городке Сете) не случалось ничего хорошего. Отец был тираном, мать – рохлей, не смеющей дать ему отпор, отношение к детям было неровным, атмосфера в доме мерзкая, и, как результат, судьбы у всех выдались непростые и в чем-то пророческие – в том смысле, что их можно предугадать. У каждого есть свои сомнения и своя трагедия, каждый выносил в сердце зернышко ненависти к Арману и отвращения к Луизе, но вместе с тем – все-таки семья, не любить которую хоть в какой-то степени сложно, даже если и знаешь, что все, включая тебя, полное дно. Пытаешься винить родителей, окружение, но что толку. Все ответы и решения только в нас, и только нам самим под силу изменить себя. Однако способны на это избранные единицы.
Странно в жизни выходит. Все детство видишь, как ужасен и неправ человек, но все равно становишься его копией. Делаешь все, чтобы не копировать его поведение – разовьешь то сходство, переданное генетически, о котором и не подозревал.
Структура у романа простая и в то же время интересная. Он разбит на три части, названные по именам трех богинь судьбы. Нона прядет нить людской жизни, Децима наматывает на веретено, Морта перерезает. При этом ни к какой мифологии отсылок нет. Если вдуматься в текст и проследить связи, эффект получается здоровский.
Роман удивителен вот чем: он скучный, при этом читать его интересно. Парадокс. Текст плотный, без растекания мыслей, с довольно странно, на мой вкус, подобранными глаголами (безусловный рекордсмен по кусающимся предметам и явлениям – кусается все: насекомые, солнце, ветер, море и много чего еще). Монотонный, и сравнить его можно скорее с медленно текущей вязкой жижей, чем с приятным шелестом моря. И все же что-то в нем есть, затягивающее, заставляющее дочитать и оставляющее в целом неплохое впечатление.
Думаю, роман понравится любителям медленной прозы, историй скелетов одной семьи и любящим заглянуть в голубые миры (голубые, как вы понимаете, не в плане цвета). «Соль» – гармоничный концентрат всех этих прелестей.
Я люблю тебя, поэтому ты будешь поступать так, как я говорю.
Я люблю тебя, поэтому я кричу и унижаю тебя.
Я люблю тебя, поэтому я принимаю все твои упреки.
Я люблю тебя, поэтому я буду беречь и защищать тебя от всех невзгод.
Я люблю тебя, поэтому сейчас я ухожу. У меня больше нет сил выдерживать эту любовь, понимаешь?
Они смотрят со страниц романа прямо в глаза своим читателям. Их взгляд слепой, пугающий, почти мертвый. Сейчас они здесь, готовятся к семейному ужину, пьют кофе, собираются на рынок, куда-то едут, но каждый, мысленно в прошлом, непрожитые обиды, не пережитые потери, раны от оскорблений, черствости, жестокости, физического насилия. Но при всем при том – они семья. Они связаны друг с другом гораздо больше, чем просто на генном уровне. Они повлияли на жизнь каждого. И каждый по-своему понимал любовь, любил других как умел. Каждый думал, что остальные его не любят. Страдал от отсутствия внимания других. Матери, отца, брата, сестры, дочери… Соленые слезы, холодное одиночество, неумение брать и давать. Но главное – неумение прощать.
Это дебютный роман молодого в общем-то человека. Ему было 28 лет, когда он написал этот роман. И это поражает. Потому что герои, которым хорошо за 50 или глубокие старики или уязвленные жены… такие герои требуют глубокого понимания, и здесь любая фальшивая нота испортит весь образ. А Дель Амо написал не просто достоверно, а очень проникновенно и искренне, безо всяких возрастных и гендерных барьеров. Мне ни разу не пришло в голову, что персонаж рассуждает неправдоподобно, слишком мужественно или наоборот женственно. Удивительно точное понимание человеческой природы.
Меня зацепила аннотация. «Перед нами портрет семьи, изуродованный скоропортящейся любовью и всемогуществом смерти». Что еще за скоропортящаяся любовь? Как могут чувства кому-то напоминать продукт со сроком годности? Во мне нарастали возмущение и протест, но как оказалось, спорить было не с кем. Потому что это было чужое восприятие романа Дель Амо, я ничего подобного не увидела. Но признаю, метафора очень провокационная!
Мне трудно вот так запросто сформулировать, о чем эта книга. Потому что очень многое откликается и узнается. Даже при том, что здесь совершенно чуждый мне опыт, но тут дело в восприятии, в ожиданиях и разочарованиях. Семейные отношения сложная штука, которая подчинена своим особым законам, и вне зависимости от вашего желания, вы эти законы знаете. Видимо поэтому узнаются чужие беды и печали. Здесь такая неловкая, неумелая, исковерканная любовь к другому и при этом единственная, какая есть. Просто человек не умеет любить по-другому. Разве тогда упреки могут быть справедливы? В этом романе никто не признал чужих ошибок, не простил их и не забыл.
Это удивительная книга. Ее хочется читать медленно и вдумчиво. Она словно гипнотизирует, завораживает своим неспешным ритмом, оглядкой в прошлое, сосредоточением на внутренних переживаниях. И при том, что один из главных героев давно умер, он словно ось, вокруг которой вертится весь роман, мысли и чувства каждого члена семьи. Это подменяется ненавистью, обидой, болью. Но в итоге, оказывается любовью…
Я люблю тебя так, как умею.
Соль кругом. В солонке – как неизменный атрибут семейного ужина. И не дай Бог чьи-то потные или дрожащие руки выронят солонку, из которой вылетит хотя бы пара кристалликов - беды не миновать. И никто не думает о том, что каждый из сидящих за столом уже давно терпит бедствие, и сказать, что все уже хлебнули горя будет преуменьшением. Но солонка останется стоять там, где простояла нетронутой не один месяц – читателю откроется лишь то, что предшествовало ужину, само же семейное застолье останется за рамками книги.
Соль в капельках пота над верхней губой, выступающих от нахлынувших воспоминаний, в которых совершенно очевидно, что ты, Луиза, была хорошей женой и плохой матерью, хотя было бы лучше поменять местами слагаемые. Это тот случай, когда от их перестановки сумма могла бы круто измениться. Однако уже ничего не вернуть, и тебе остается только лишь снова и снова переживать моменты счастья и горя, заламывая старые больные пальцы оправдывать и проклинать себя, жить прошлым и так и никогда не освободиться от власти Армана, не простить себя за мимолетное влечение, за безропотность, за то, что любила так, как умела, а не так как должно. И дурнота набегает волнами, и уже ничего не исправишь, слишком много воды утекло.
Соль в море, на берегу которого расположился городок Сет, ставший для всех членов семьи якорем. Даже если кто-то бежал, заткнув пальцами уши, чтобы не слышать шума моря и собственных мыслей, связанных с ним, они будут сюда возвращаться, физически или мысленно, но всегда. В море, которое отец и муж выбрал в жены, любовницы и дочери при живой семье, которое стало лейтмотивом их семейной истории, немым участником практически всех самых важных событий.
Соль в слезах матери, от которой отвернулись дети; матери, которая потеряла дитя; жены, чей муж уже лет пять видит что угодно, только не разлад в семье; сына, чья участь быть изгоем; мужчины, который умирает; женщины, которой придется жить дальше, без цели и смысла.
Соль на разгоряченных телах мужчин и женщин, девушек и юношей, познающих себя в попытках найти своего человека, в попытках заменить того, кого они любили, в упорядоченных или беспорядочных связях, призванных восполнить, обрести или забыться; в разбитых в детстве коленках, первого ощущения боли, в порезанных ступнях, как вечного напоминания о том, что другая жизнь не для тебя, в растрескавшихся обветренных губах, никогда не заживающих.
Боль кругом, только как будто какая-то ненастоящая, высосанная из пальца, придуманная молодым автором, еще не избавившимся от юношеского восприятия черного и белого, или же еще не получившего должного жизненного опыта, чтобы мочь говорить от имени разочаровавшихся в жизни взрослых людей, мужчин, всю жизнь самоутверждавшихся, державших детей в ежовых рукавицах, строящих свою жизнь по образу и подобию своих отцов, заканчивающих свои жизни неизлечимо больными, безмолвно кричащими и ненавидящими свое положение, бессильное и требующее памперсов. Автором, который не имеет опыта общения с отцами – тиранами, не знающего матери, которая бросается грудью на амбразуру, когда муж приходит пьяным и начинает устанавливать свои порядки. Человеком, не представляющим, как быть девочкой, сидящей на руках у моряка, для которого она уже почти вчерашнее воспоминание, однако сегодня его рука тянется под ее платьишко, девочкой, получающей нагоняй от матери за то, что все портит, хотя она просто сбежала от насилия, получающей удар за то, что не уследила за братом тогда, когда ее мать была в одном шаге от измены отцу. Мужчиной, не знающим, как быть сыном, которого отец растит по своему образу и подобию, которого в день совершеннолетия отец отводит к проститутке, ужасно довольный своей затеей. Как быть сыном, который отдалился от отца, избавился от него, но продолжает жить его жизнью. Кажется, автору чуть больше остальных понятна история Жонаса, который стал изгоем в семье еще в восьмилетнем возрасте, который был залюблен матерью, однако не стал добиваться любви, а ушел, открыто заявив о своей гомосексуальности. Со временем его принимает отец, однако забывает, что в семье есть еще один ребенок, взрощенный по образу и подобию, который не даст просто так забыть о том, что это нельзя спускать с рук.
Тональность – соль диез минор, пять диезов при ключе, пять судеб одного семейства, рассыпавшегося как соль из солонки на несостоявшемся ужине, и продолжающих пересаливать уже собственные семейные истории. Все мы родом из детства, но это слабое оправдание, когда калечишь судьбы своих детей только потому, что искалечили твою.
Я дочитала эту книгу до конца только потому, что в начале текста вся эта сложная и странная семья планирует собраться на ужин в доме у матери. Мне было интересно, соберутся ли герои после всего, что вспомнят днем.
⠀
Итак, у нас есть:
отец, которого давно нет, но он до сих пор всем внушает ужас;
мать, которая родила троих детей и во всем по жизни себе отказывавла, а дети этого не оценили;
дочь, которой не хватило в детстве материнской любви;
старший сын, который очень не хотел быть как отец, но стал им;
младший сын, которому досталась вся ласка матери, гей.
⠀
Вся книга - это один день, наполненный мыслями и воспоминаниями героев о своем детстве, взрослении, страхах, комплексах, неудачах, несбывшихся надеждах. И все они в своих проблемах и несчастьях винят друг друга. Но ничего не говорят друг другу прямо в лицо.
⠀
Как думаете, встретятся они вечером или нет? Принимаю ставки в комментариях))
⠀
Что касается автора, то пишет он неплохо. Моменты, которые должны были вызвать презрение и отвращение у него получились на ура. Если он вдруг напишет триллер или ужасы, я почитаю. А вот на счет нового романа ещё подумаю.
Источник
Никогда она не понимала этой тяги к морю, вечной и вечно новой. Мужчины ходят в море, как ходят к женщинам, женщины им приедаются, но морской простор никогда.
Ушедшие всегда живут в нас. Они – не образ, но неизгладимый отпечаток, легкий флер между тобой и миром, окрашивающий его на свой манер горькой печалью. Все, что воспринимала она теперь, все образы, звуки, чувства были замешены на памяти об Армане.
Море, одновременно реальное и вымечтанное.
Лето — самое страшное время года, кажется емц вдруг. В дни катастрофы часто сияет солнце, делая лишь ещё более безжалостно немыслимо жестокой эту застывшую в свете красоту. Эту кристаллизацию мира, куда просачиваются смерть и беда, коварные, всесильные и спокойные.
Жизнь течет в лености лета. Было время свадеб. Время рождений детей. Время уходов. Каждое из них как будто прилагает усилия, чтобы показать, что жизнь проходит.