Вся наша жизнь – это существование в промежутках между. Между юбилеями и панихидами, между удачами и провалами, между болезнями и здоровьем, между днем и ночью, вообще, между рождением и смертью возникает пространство, когда человек вынужден подумать. А когда начинаешь думать, то рефлекторно хочется поделиться чем-нибудь с кем-нибудь, кроме самого себя… Александр Ширвиндт Книга содержит нецензурную брань
В отношении футбола я ретроград. Поиски валютных легионеров – безумие. Я понимаю, что это система общемировая и в каждой команде есть пара чернокожих футболистов, но, когда выбегает негритянская команда «Шахтер» из Донецка и комментатор обзывает игроков «горняками», возникает ощущение, что они только что из забоя и не успели вымыться.
У Шварца в «Обыкновенном чуде» есть фраза: «Когда при нем душили его любимую жену, он стоял возле да уговаривал: “Потерпи, может быть, все обойдется!”» Я скорее из категории этих людей: вялый оптимист. «Все еще обойдется». Это, конечно, удобная позиция, но, насколько она выигрышная, не знаю.
Давал я как-то интервью. И почти на каждый вопрос о друзьях отвечал: «Ныне покойный…» Веселенькая беседа получалась.
С каждым днем желаний и возможностей для разврата и оргий все меньше, а ту дозу алкоголизма, автомобилизма и рыбацкого пребывания, которую я мог принять раньше, теперь уже не потяну. И приходится просто заниматься делом.
Очень не хочется быть нескромным, самонадеянным и глупым, но вынужден признаться, что Галина Борисовна неоднократно прилюдно и приватно (извините за рифму) намекала, что из всех худруковских коллег я единственный, кого она любит. Это очень хорошо говорит о ее вкусе и очень плохо о московских худруках.
Старикам иногда по утрам или при неожиданно удачном стуле мерещится хорошее настроение. И они надеются на искренность. К вечеру эти надежды рассеиваются. Нынче существует жесткий регламент скорби – от минуты молчания до вечного огня. Так что, если о себе сам не позаботишься, пиши пропало. Планета Земля в начале XXI века живет в стиле гламурно-кровавого шоу, поэтому уходить с нее надо радостно и с блеском. Ростки этого «жанра» возникли давно, аж в 50-х годах прошлого века. Был такой дико элегантный, бессмысленно-красивый, знаменитый чтец Всеволод Аксенов. Он сам написал подробный сценарий своих похорон. Я был. Панихида в Концертном зале имени Чайковского имела огромный успех…
«Что имеем – не храним, потерявши – плачем» – вечный исторически-менталитетный лозунг нашей родины. Сегодня новая головная боль – не только не храним, но и не знаем, где, за чей счет и как похоронить. А уж об увековечить…
Я учился в элитной московской школе № 110 в центре Москвы, где на нас, как на кроликах, Министерство образования экспериментировало со средним образованием. Мы фрагментарно изучали логику, этику, эстетику, даже латынь. И это было не жуткое ЕГЭ – нынешнее клеймо на теле малолетки, а осторожная проба-эксперимент в одной школе. Кое-что запало навсегда. Например, латынь, которой я иногда судорожно блистаю в недоразвитых компаниях. Mens sana in corpore sano. «В здоровом теле – здоровый дух». С телами у нас все лучше и лучше: массовые забеги, футбол на Ледовитом океане, всенародная борьба с допингом. А вот с духом – проблемы. Мы не знаем, как реагировать на грудного ребенка, читающего в подземном переходе «Короля Лира». Что это? Безумие родителей или кастинг галкинской передачи «Алле, мы ищем вундеркиндов!». Может быть, честнее было бы положить перед ним шапочку с табличкой: «На памятник Баталову»?
Конечно, умирать надо вовремя, но как высчитать в наш меркантильно-прагматичный век, когда это вовремя, чтобы «благодарные» потомки тоже вовремя спохватились и поняли, кого они потеряли.
Доски на стенах жилья, памятники на кладбище, названия улиц, пароходов, самолетов, огромное количество музеев-квартир и книги, книги, книги… Страшно, конечно, переборщить с просьбами об увековечении. Мне, например, не хотелось бы, чтобы где-нибудь на окраине Сызрани вдруг возник Ширвиндтовский тупик.
Мудрость – это тот же юмор, только облеченный в форму самоиронии.
Я много раз бросал курить, но ни к чему хорошему это не приводило. Возвращался обратно к пороку, пока сын, которого я слушаюсь и боюсь, не сказал: «Все, хватит». И я год не курил. Пользы никакой. И меня навели на замечательного академика, предупредив, что он никого не принимает, но меня откуда-то знает и готов со мной побеседовать. Я с полным собранием сочинений анализов мочи поехал куда-то в конец шоссе Энтузиастов. Тихий особнячок, бесшумные дамы в белых скафандрах. Ковры, огромный кабинет. На стенах – благодарственные грамоты и дипломы. И сидит академик в золотых очках. «Сколько вам лет?» – спрашивает. «Да вот, – говорю, – четыреста будет». «Значит, мы ровесники». Когда он увидел мою папку анализов, замахал руками: «Умоляю, уберите». Мне это уже понравилось. «Так, что у вас?» Говорю: «Во-первых, коленки болят на лестнице». – «Вверх или вниз?» – «Сильнее вверх». – «А у меня, наоборот, вниз. Что еще?» – «Одышка». – «Нормально». – «Я стал быстро уставать». – «Я тоже. Все у вас в норме». И я успокоился. Раз уж академик медицины чувствует себя так же, как и я, то о чем тогда говорить? На прощание я похвалился, что бросил курить. Он посмотрел на меня через золотые очки: «Дорогой мой, зачем? В нашем возрасте ничего нельзя менять. Доживаем, как жили». Я поцеловал его в грамоты и ушел. Гений! А если бы он стал читать мою мочу…
Как-то на вечере пришла записка: «Если бы вы поймали золотую рыбку, вы съели бы ее?» Я ответил: «Отпустил бы с просьбой уговорить родственников лучше клевать».
Театр - сборище сумасшедших, фанатичных, истеричных, милых, трогательных, наивных и в основном несчастных людей со случайно счастливой судьбой.
Мудрость - это тот же юмор, только облечённый в форму самоиронии.
С удивлением узнал, что человек на 80 процентов состоит из воды. Все меньше встречаю людей, наполненных родниковой водой.