После событий «Видоизмененного углерода» Такеси Ковач, бывший чрезвычайный посланник и бывший частный детектив, оказывается далеко от Земли, на планете Санкция IV, где участвует в операции по подавлению революционного мятежа, которая вскоре переходит в полномасштабную бойню. Но именно в этом изуродованном войной мире таится сокровище, способное перевернуть человеческую историю: портал к действующему кораблю инопланетной цивилизации. Почти все археологи, обнаружившие его, погибли, кто-то явно...
Подготовка посланника пыталась совладать с неслабыми дозами гормонов, которые выбросила моя оболочка, приводя меня в боевую готовность; и на этом фоне мое настроение становилось все более приподнятым, на слегка истерический лад.
— Мне просто не кажется, что…
— Если что-то пойдет не так, вали все на меня, – я подтолкнул его снова. – Давай, давай.
— Если что-то пойдет не так, мы покойники, – пробормотал он угрюмо.
— Ага, как минимум.
…так далеко от Земли, что едва ли сумеем найти в этом ночном небе звезду по имени Солнце. Нас унесло сюда ветром измерения, которое не то что невозможно увидеть, а нельзя даже представить. Наши сны хранятся в памяти машин…
Мы не принадлежим этому миру.
Нам позволили несколько сотен лет играть в песочницах, оставленных марсианами примерно на тридцати планетах. Никто из взрослых не пришел и не позаботился о нас. Никто не предупредил, что именно появится из-за забора и как следует это встретить. Предзакатный свет струился с безмятежного неба, освещая крыши соседних домов, и на пустых улицах внезапно появились незнакомые тени.
Не ожидайте ничего и будете готовы ко всему.
Большая часть людей вдумываться не любит. Слишком велик труд. Куда лучше полагаться на отредактированные и примитивные выжимки.
- Тем не менее это едва ли можно считать образцовым примером стратегического планирования, Такеси.
- Айзек, ты не понимаешь, - мой голос стал чуть серьезней, улыбка исчезла. - Я посланник. Стратегическим планом было убить любого, кто попытается меня предать. Выжить после этого - ну если получится, то это дополнительный плюс, если же нет, - я пожал плечами. - Я же посланник.
- Преданность - такая же валюта, как и всякая другая. Сколько заработал, столько и можешь потратить. А сознательное укрывательство убийцы личного состава «Клина» - это больше, чем ты можешь себе позволить. Больше, чем может себе позволить любой из нас.
В жизни после смерти, похоже, теряется чувство времени, а может быть, пропадает желание его чувствовать.
- Страх - это помеха. Надо учиться его подавлять. Умение отринуть страх - свойство настоящего солдата.
- Нет, Цзян, - мрачно сказала Сунь Липин. - Это свойство покойника.
- Твоя вера в нее на удивление крепка, - в голосе Сунь, как мне показалось, не было осуждения. - Странно видеть это в человеке, который так старательно пытается похоронить себя под грузом безверия.
- Это не вера, - ответил я коротко. - Это знание. Большая разница.
Я прочистил горло:
- «Я не стану оправдываться», - сказала она. Это их «Военных дневников», а не какой-то фуфловой предсмертной речи. Она отступала из Миллспорта, после того как ей там надрали жопу их микробомбардировщики, и власти Харлана по всем радиоканалам горланили, что ей придется отвечать пред Богом за жертвы с обеих сторон. Она сказала: «Я не стану оправдываться, и уж тем более не стану оправдываться перед Богом. Как и все тираны, он не стоит той слюны, которую придется потратить на переговоры. Наша сделка гораздо проще - я не призываю его к ответу, и он оказывает мне такую же любезность». Вот её точные слова.
«Ловко, Ковач, ловко. Слушай, а ты мог быть еще более неуклюжим?
У меня смягчающие обстоятельства. Я умираю.
Вы все умираете, Ковач. Все до единого».
Она огляделась. Её взгляд был ясен. У её ног лежали трупы. Спорить с ней никто не захотел.
Признайте факты. И действуйте исходя из них. Это единственная известная мне мантра, единственная доктрина, которую я могу вам предложить; будет не так-то просто, как вы думаете, ведь у людей, я клянусь, мозги прошиты делать что угодно, кроме этого. Признайте факты. Не возносите молитв, не загадывайте желаний, не покупайтесь на устаревшие догмы и мертвую риторику. Не идите на поводу рефлексов, или видений, или извращенного чувства… чего бы то ни было. Признайте факты. И только потом действуйте.
Белые комья.
На какие-то доли мгновения, стоя в проеме двери «Нагини» и глядя на распростершийся передо мной песок, я подумал, что выпал снег.
– Чайки, – авторитетно пояснил Хэнд, спрыгивая и пиная одну из покрытых перьями тушек, валявшихся под ногами. – Судя по всему, полегли от радиации.
Безмятежная морская поверхность рябила от белых пятен.
Война смягчает и упрощает политику, что должно действовать на политиков, как бетатанатиновый приход. Можно больше не заморачиваться поддержанием баланса, можно оправдать что угодно. Сражайся, выигрывай и возвращайся с победой. Все остальное стирается, как небо над Заубервилем.
Эпитафия: «Надо было слушать приказы, мудачье. Слушали бы – сидели бы сейчас здесь».
– Взгляни-ка, Ковач. Мы пьем кофе так далеко от Земли, что придется изрядно потрудиться, чтобы рассмотреть Сол в ночном небе. Нас доставил сюда ветер, реющий в измерении, которое мы не можем увидеть или потрогать. Мы, точно сны, хранимся в сознании машины, чье мышление настолько превосходит наше собственное, что ее с равным успехом можно называть Богом. Мы воскресаем в телах, не принадлежащих нам, выращенных в тайном саду без посредства тел смертных женщин. Таковы факты нашего существования, Ковач. Разве в них меньше таинства или есть какие-то другие отличия от веры в то, что существует еще одно пространство, где мертвые обитают в обществе существ, стоящих над нами так высоко, что мы просто должны называть их богами?
С такими людьми разговаривать бесполезно. Военные, корпоративные менеджеры, политики. Их можно только убить, да и это редко помогает исправить ситуацию. Их дерьмо никуда не девается, а им на смену приходит кто-то другой.
"Не начинай войну до тех пор, пока можешь ее избежать". Почему? "Начав войну, ты теряешь способность управлять событиями".
– Ковач, это очень странно. Мне кажется, твоя вера почти так же сильна, как и моя. Не могу понять одно – отчего ты так сильно желаешь неверия?
Вардани облачилась в подобие эмоционального вакуумного костюма; это единственное средство, которое остается в человеческом арсенале, когда моральные параметры окружающей обстановки становятся настолько нестабильными, что сознание больше не может функционировать без хоть какой-то защиты. Такое состояние с некоторых пор стали именовать «военной психотравмой» – широкий термин, за которым стоит мрачное, но довольно недвусмысленное предупреждение для всех, под чье попечение попадает такой пациент.
Всякая программа, политическая или любая другая, имеет свою цену. Всегда интересуйтесь, какова цена и кто будет платить. Иначе те, кто стоит за этой программой, учуют ваше молчание, как болотные пантеры – запах крови, и не успеете вы глазом моргнуть, как счет предъявят именно вам. И вы его можете не потянуть.