Однажды Рэйчел Суити влюбилась в Генри Джонса. За день до того, как переехать к океану, она оставила любовное письмо в книжном магазине его семьи. И ждала. Но Генри не ответил. Через несколько лет, оплакивая погибшего брата, она вернулась обратно. Окруженная пыльными книгами, письмами и заметками, которые оставляли покупатели в "Библиотеке писем", Рэйчел делает шаг навстречу новой жизни и… Генри. Но готов ли он ее принять?
- Это Генри. Твой лучший друг Генри, который помог нам построить домик на дереве. Генри, который подтягивал наш английский. Генри.
- Ты забыл добавить "скотина", - напомнила я. - Генри, который скотина.
— Генри, будут и другие девушки, — замечает папа.
— Почему вы все так говорите? Я не хочу других девушек. Хочу эту. Только эту.
Закончить школу - это в том числе избавиться от общества некоторых идиотов.
Мы — это совокупность прочитанных нами книг и любимых вещей.
В таких письмах дата не важна. Любовные письма должны оставаться вне времени, иначе какой в них смысл? Я тебя люблю, но только в 2012 году?
Почему идиотам так везет? Господи, если не хочешь, чтобы они захватили мир, не делай их симпатичными!
Иногда науки недостаточно, и тогда нужна поэзия.
Человек похож на некий механизм: если сломается, вряд ли станет прежним. В день похорон, когда все вышли из часовни, я осталась внутри - ждала, когда появится призрак Кэла. Я все еще не верила в приведения, но в них верил Кэл.
Неудачные дни имеют свойство становится еще хуже. Провал имеет такую инерцию, которая удаче даже не снилась.
Прошлое со мной, будущее нечетко, и его можно изменить. Нам его представлять, разворачивать перед собой- яркое, как солнце, неясное, темно-синее...
Нужно срочно придумать кнопку «Выкл.»: когда кто-то бросает вас или обманывает, раз — и вы его больше не любите. Кнопочку, которая удаляет людей из сердца.
Как-то в буфете я спросил, могу ли сесть за твой стол. Ты взглянула на меня, сказала «конечно», встала и ушла. Не очень гостеприимно.
Нельзя помириться с человеком, который забыл о тебе. Потом всю оставшуюся жизнь будешь бояться, что все повторится. Понимаешь: этот человек без тебя обойдется, а вот тебе без него тяжело.
— Я вот не понимаю, — продолжает папа, — в детстве вы были довольны жизнью.
— Я никогда не была довольна жизнью, — возражает Джордж.
— Ну да… но Генри-то был!
— Пойду учиться и кем-нибудь стану.
«Ты — это ты, тебе не нужно кем-то становиться», — думаю я, а вслух произношу:
— Рассказать хорошую новость?
— Давай.
— Кажется, я нашла для тебя место уборщицы в больнице.
— Если это хорошая новость, то мы по уши дерьме.
— Чем я могу тебе помочь? — Развлекай меня. — Это я могу. Я ужасно развлекательный.
Забирая книгу у Мартина, интересуюсь, как дела у него с Джордж. К моему удивлению, он говорит, что лучше. Со стороны так не кажется.
— Еще неделю назад она посылала тебя к черту.
— И я ей вежливо ответил, что решил к черту не ходить.
— А дальше?
— Она вежливо написала, что если я к черту не пойду, то пойдет она.
— Так почему стало лучше-то? Я что-то не понимаю.
— Не смейся, когда режешь, — говорит он и смешит меня еще больше. — Что ты вся трясешься? — возмущается Генри. Теперь уже хохочут и Джордж, и Мартин.
— Я рад, что мои голые яички так всех развеселили.
Если мое будущее уже где-то существует, я ничего не хочу о нем знать. Пусть мне кажется, что я сам строю свою жизнь.