Цитаты из книги «Патрик Мелроуз. Книга 1 [сборник]» Эдвард Сент-Обин

Патрик начал понимать, что значит постоянная трезвость, - это непрерывный поток осознанности, это белый туннель, пустой и темный, как высосанная мозговая кость. "Хочу умереть, хочу умереть, хочу умереть", - бездумно бормотал Патрик, занимаясь обычнейшими делами. Лавина сожаления накрывала его, пока он ждал, когда закипит чайник или выпрыгнут готовые тосты.

Ее постепенно развращали и утонченная, томная английская манера вести беседу, и привычка оборачивать свои слова предохранительной пленкой иронии, и страх показаться занудой, и утомительные способы всего этого избежать.

Я придерживаюсь мнения, что воспитание – это то, о чем впоследствии ребенок может сказать: "Если я выдержал это, то выдержу все, что угодно".

Элинор так и не уяснила, отчего англичане полагают особым признаком благородства многовековое безделье в одном и том же месте, но Дэвид убедил ее, что так оно и есть.

В вестибюле Элинор обрадовалась отсутствию Дэвида. Может быть, он утонул, принимая ванну. Ох, напрасные надежды.

Обстановка выглядела мрачно и богато. Вот и друзья у меня такие же, подумал Николас.

Его жизнь была полным провалом, его одиночество страшно было вообразить, и все равно его улыбка резала как нож, а если он и учился («учиться никогда не поздно!») быть приятным в общении, попытки эти вызывали легкую брезгливость у всех, кто его знал.

Хорошо бы снова оказаться в обществе образованной тридцатилетней женщины, окончивший исторический факультет Оксфордского университета, с привычным сожалением подумал он, предпочитая не вспоминать о том, что с двумя такими женщинами уже развелся; впрочем, это нисколько не умаляло его воодушевления.

После рождения Патрика, боясь, что ребенок станет для Элинор отдушиной или источником душевных сил, Дэвид озаботился тем, чтобы этого не произошло.

Вне всякий сомнений, он обладал нулевой толерантностью к толстякам, женщинам, старикам, представителям другой расы, ненаркоманам и наркоманам и, разумеется, был таким снобом, что никто не удовлетворял его требованиям.

А дальше начинались всегдашние сентенции: наблюдай за всем... никому не верь... презирай мать... прилагать усилия — вульгарно... в восемнадцатом веке все было лучше.

Этот прищур глаз и кривая усмешка, то, как дерзко он заламывал одну бровь, как сутулился, скрючиваясь почти что в позе эмбриона, глупая саморазрушительная мелодрама его жизни — что из перечисленного нельзя было бы отбросить со смехом? Но что останется, если вычистить всю гниль? Это как попытаться вообразить хлеб без теста.

Грежу наяву, причем опять спорю сам с собой, и так без конца, — ответил Патрик. — Не пойму, отчего мне кажется, что в этом-то самая суть интеллекта — когда для ссоры никто другой не нужен; только было бы недурно наконец с чем-то определиться.

Как может он почувствовать под ногами твердую почву, если разложение составляет основу его личности и сопровождает ее на каждом этапе?

...no meant no, maybe meant perhaps, yes meant maybe and perhaps meant no, but the system did not work, and he decided that maybe everything meant perhaps.

Вода была очень горячей, тем не менее он погрузил ногу до безволосой щиколотки, почти ошпарившись. Инстинкт требовал отдернуть ногу, но Дэвид призвал на помощь глубинные запасы презрения, доказывая, что возобладал над болью.

Только не месть, не прощение случившегося не изменят. Это дела второстепенные, из которых прощение менее привлекательно, потому что подразумевает сделку с обидчиком.

Раз в опере есть ложи, с которых слышно музыку, но не видно сцену, он предлагал устроить звуконепроницаемые ложи, где не мешают ни музыка, ни актеры на сцене, — берешь мощный бинокль и рассматриваешь публику.

— Оленина мне не нр-равится, — признался Жак Далантур Кэролайн Порлок. — Но дипломатический скандал я провоцировать не хочу

Принцесса решила поступиться своим мнением о соусе ради удовольствия слышать, как Англию называют «ее страной». Разве это не подтверждение ее собственных чувств, что страна если не по закону, то на каком-то более глубоком уровне принадлежит ее семье?

Если о моем внутреннем мире снимут кино, публика такого не перенесет. Матери завопят: «Верните „Техасскую резню бензопилой“, приличный фильм для семейного просмотра!»

Разумеется, неправильно хотеть изменить людей, но с другой стороны - а как иначе иметь с ними дело?

— Они последние марксисты, — неожиданно выдал Джонни. — Последние люди, уверенные, что классовая принадлежность объясняет все. Москва и Пекин давно отказались от этого учения, зато оно процветает под крышами английских домов. У большинства тут смелость полусъеденного червя и интеллект дохлой овцы, — продолжал Джонни, оседлав любимого конька, — но они истинные наследники Маркса и Ленина.

Жестокость — это противоположность любви, — сказал Патрик, — а не форма ее бессловесного выражения.

Patrick's own nanny was dead. A friend of his mother's said she had gone to heaven, but Patrick had been there and knew perfectly well that they had put her in a wooden box and dropped her in a hole. Heaven was the other direction...