Скрыться на время от безумия внешнего мира среди уютной зелени — мечта, сладкий сон... кошмар!
Что, если ты НИКОГДА не сможешь покинуть свою дачу?
Связи нет, дорога упирается в лес, соседи ведут себя странно, и лето — чертово лето! — никак не кончается...
Всю жизнь он мучился от того, что все люди вокруг как будто настроены на одну волну, а он - на другую, неправильную, и совпадений почти не бывает, даже с самыми близкими.
Ведь алкоголь на самом деле депрессант, безо всякого "анти".
Люди вообще сплошь и рядом умирают сразу же после того, как напишут завещание.
А ночью уже председательша Клавдия Ильинична проснулась от тоски и незнакомого ей прежде томления. И подумалось ей о том, что она уже старуха и скоро умрёт по естественным, но не становящимся от этого более справедливыми причинам.
... И не вернёшь молодость и красоту, и сладкую женскую уверенность, когда идёшь по улице и знаешь - смотрят на тебя. Отняли всё, отняли...
Вернут дачных пленников в привычную жизнь, манящую теперь из того далека, до которого ни доехать, ни дойти, своей обыденной скукой.
... А Никита умирать боялся - в основном из-за тех мыслей, которые будут сверлить его мозг в последние бесконечные секунды: мне дали жизнь, а я её не прожил упустил. Ничего не успел, пролетел кубарем, и теперь эту жизнь у меня отнимают, и не будет второй попытки, а я только начал понимать как нужно
...
Понимать - это лишнее, только царапает, тревожит и растекается под ребрами ясным ужасом полного осознания. Поэтому и надо усыплять себя, чтобы понимать как можно меньше, скользить по поверхности.
...
Ведь алкоголь на самом деле депрессант, безо всякого "анти", с привычным похмельным раскаянием, подумал Никита и запоздало сообразил: кто-то стучит в окно.
Дачники с облегчением забыли о нём, и о своих глупых страданиях из-за непоправимой бессмысленности жизни, недостойных взрослого, со всем уже смирившегося человека.
Никита Павлов, маявшийся то похмельем, то абстиненцией и, как следствие, болезненной чуткостью к ближним, от которых ждал в ответ такой же чуткости к своим страданиям, - так вот, Никита Павлов считал, что это голодное, возможно даже блокадное детство проснулось в Кожебаткине.
... Но никто не знал, как прошло детство пенсионера Кожебаткина, да и юность тоже, и есть ли у него дети и внуки, и кем он раньше работал - хотя из-за его стремления всех судить и посадить кое-кто из соседей подозревал, что он этим по долгу службы и занимался, а теперь скрывает из-за вечно меняющихся оценок эпохи.
...
У обоих бились в голове нехорошие мысли: о том, что только что, прямо у них на глазах, так нелепо завершилась самоценная человеческая жизнь; и о том, что Кожебаткин вовсе не был опасен, точнее, оказывается, опасен был совсем не он.
... были известны во Вьюрках своей долгоиграющей дачной дружбой. За жизнь старушки-соседки цеплялись крепко, как легкие сухие репьи. ... Разговор сочился как-то скудно, несмотря на взаимные улыбки и похвалы варенью. О компостной куче не было сказано ни слова.
Художники мельчают с каждым веком, и новым поколениям очень, должно быть, больно видеть величие гениев прошлого...
А для чего люди на дачу ездят? Чтобы ото всех спрятаться. Тут ты дважды огорожен - участком и домиком ещё.
Но Валерыч все равно переселялся во Вьюрки с весны, достраивал, возделывал и ждал, когда дети поймут наконец, что дача – это гораздо лучше, чем сидеть в своем огороженном «олл инклюзиве», как на зоне.
Одно из главных правил для пьяного человека летней ночью - не смотреть на звёзды, чтобы не рухнуть от головокружения на поверхность родной планеты
Юки сразу приняла тот факт, что из поселка больше нельзя уйти. Нельзя – значит нельзя. И виновато в этом какое-то колдовство. Обыкновенная мистика, как в любимых книгах и фильмах, только там она иностранная, глянцевая, а во Вьюрках – отечественная, а потому немного диковатая.
Не побегаешь особо, когда твой любимый вид спорта - тихое пьянство
– А для чего люди на дачу ездят? Чтобы ото всех спрятаться. Тут ты дважды огорожен – участком и домиком еще. Существуй как хочешь. Это не отдых, для отдыха на море катаются. А дача не для того, здесь теперь особая порода живет – дачные люди. Вот ты сюда зачем ездил?
– Бу… бухать, – честно ответил Никита.
– Вот. Спрятался ото всех и бухаешь. Тут укрытие, тут логово. Для тех, кто не успевает. За жизнью, и вообще, сейчас время такое быстрое… И всем ты должен. Успешным должен быть, счастливым, должен соответствовать. Не каждому же это нравится, мне вот не нравится, например.
– Мне тоже.
Я, между прочим, все детство к вторжению пришельцев готовился, фильмы и мультики только про это смотрел. Я, может, и запил оттого, что никто к нам не вторгся.
Из долгих и сбивчивых Юкиных объяснений Пашка с большим трудом понял, что в дом к ней проник чужой ребенок, неизвестно откуда взявшийся и очень, очень страшный. Пашка удивился – он, конечно, не был большим поклонником детей, но не понимал, что в них может быть такого страшного, если они не от тебя.
А одной, может, лучше-живешь как хочкшь, никтр не мешает...
И всем ты должен. Успешным должен быть, счастливым, должен соответствовать. Не каждому это нравится...
«Никита сполз по стене вниз, тоска склизким горчащим комом ворочалась у него под ребрами, не давая вздохнуть. Он раньше и представить себе не мог, что человеку – то есть, без околичностей, ему самому – может так моментально и бесповоротно расхотеться жить. Весь ужас равнодушного мирового хаоса, вся непролазная бессмысленность житейских трепыханий розово-мохнатого обрывка плоти, зовущего себя человеком, вырывались сейчас из Витька.»
Свои скульптуры Виталий Петрович делал из чего придется – палок, камней, старых покрышек и велосипедных колес, проволоки, тазиков и ковшиков, дырявых сапог и ведер. Все это в изобилии валялось вокруг, потому что дача – это место хлама, где всегда можно найти огромное количество вещественных обрывков прошлого, потрепанных и неработающих, но зачем-то все же хранимых.
Растрепанная, со строгим побелевшим лицом, она шла по садовой дорожке, замахиваясь на девочек пучком зелени и исступленно повторяя:
- Хрен да полынь! Плюнь да покинь!..
Дачники потихоньку начинали роптать – что, в конце концов, происходит и когда это, наконец, выяснится? Надо о безопасности думать, экстренное собрание созывать, заборы укреплять, в конце концов, у кого-то ограда чисто символическая. Если тут и вправду что-то людей жрет, надо дома сидеть и своих сторожить, деток и стариков в первую очередь. А они бегают за этим сыщиком доморощенным, как цыплята за курицей. А курица – она, между прочим, и без головы тоже бегает…
...она уже несколько десятилетий была снабжена ярлычком “жена” и задвинута в соответствующий угол сознания, как предмет необходимый, добротный, удобный в использовании...