Рецензии на книгу «Иные песни» Яцек Дукай
Август 2016 г.:
Я очень боюсь кривыми и косноязычными описаниями и восхвалениями отпугнуть тех, кто колеблется, читать эту книгу или нет. Слишком здорово, чтобы описать словами.
Можно почитать рецензии на фантлабе, но ту рецензию, что полностью отражала бы моё впечатление, я не нашёл.
Вообще, Дукай — такой же авторитетный фантаст в Польше, как Лем или Сапковский.
Важно — есть два перевода.
Мне попался перевод Марченко. На середине книги я понял, что так нельзя, добыл официальный перевод Легезы и дочитывал уже его.
10 (ШЕДЕВР)
Вообще, оценки "Иным песням" - вещь очень условная. Эту книгу просто нельзя оценить по шкале "понравилось/не понравилось" - она просто настолько идеально для фантастики написана, что, даже если не увлек (не понятен) сюжет, вы запутались в персонажах, запутались в миропонимании, терминах, языке и т.д., вы все равно будете вынуждены признать, что Яцек Дукай написал выдающееся и крайне амбициозное произведение, похожее на которое вы точно никогда не читали, и снять шляпу перед мастерством писателя.
Самое главное - в "Иных песнях" создано идеальное фантастическое допущение. Как часто бывает: вроде бы место действия - другой мир, но герои оперируют вполне земной лексикой, у них земные меры весов и времени, они пользуются вполне земным оружием, носят вполне обычную одежду и т.д. Да, это очень удобно для читателя - воображение сразу рисует привычную картинку, и не надо особенно напрягаться, чтобы "дорисовывать" какой-нибудь предмет или пытаться сопоставить наши метры с какой-нибудь экзотической мерой длины. Яцек Дукай не облегчает читателю задачу ни на йоту - как совершенно правильно указано в Послесловии к книге, читатель здесь - равноценный автор, поэтому он должен все время думать, соображать, выстраивать, догадываться и т.д. Поэтому оригинально в мире, созданном Дукаем, все - принцип построения мира, язык, одежда, еда, политика, экономика, социальный строй, техника - в общем, все. Легко не будет никому.
Наш мир, как известно, оперирует на принципе "бытие определяет сознание". Первична все-таки материя (и пусть голодные идеалисты доказывают, что первична идея, когда они вовремя не пообедали и им очень хочется есть). А мир Дукая построен по принципу обратному - "сознание определяет бытие". Поэтому сила человека определяется не физическими параметрами, а его волей. Те, кто с самой сильной волей - кратистосы, почти боги. Они настолько сильны, что могут навязать ее целой большой территории - и выморфировать ее (это оригинальный термин книги) под себя. Приезжает на эту территорию человек из-под антоса (тоже оригинальный термин) другого кратистоса, живет там достаточное время - и становится уже похож на жителя того же региона: меняется цвет кожи, меняются волосы и т.д. То есть человеческое тело - это не постоянная материя, как у нас, а мертвый, неподвижный элемент, на который должна воздействовать активная форма. То есть тело человека меняется = и, по сути своей, может быть абсолютно любым. Вот такое вот претворение идеи Аристотеля в жизнь.
Керография (еще один термин из книги) этого мира тоже интересен. Я все время пыталась разгадать, где какие настоящие страны спрятаны. Вроде бы и наш мир - вот тебе Греция, Крит, Рим, Москва, Урал - а вроде бы и не наш. Вместо Российского государства, например, - Уральская империя, которая в этом мире больше тяготеет к Азии, а не к Европе. И думай - то ли монголо-татарское иго не было свергнуто, то ли в Москву пришел Тимур - или все вообще было не так? Пожалуй, разгадывание истории альтернативной Вселенной в этом мире было самым захватывающим именно для меня. Но книгу можно читать по-разному, как подсказывает тот же автор послесловия, - кому-то, может быть, психологические моменты взаимодействия форм - формы, которую диктует ситуация, формы более сильной и более слабой, столкновения двух форм (а это все тоже же немного и про нас настоящих) - будут ближе.
И самое удивительное - это язык. И он не просто технический прием для рассказывания истории. Он - тоже элемент мира, буквы - та же материя, которой нужно придать форму. Замечательный прием- как только форма в сюжете перестает быть стабильной, и слова начинают распадаться - появляются опечатки, все больше скатывающиеся в полную тарабарщину. Вот форма собирается - и слова становятся снова стройными. Слово в "Иных песнях" всегда очень точно - вот нельзя описать одновременно состояние и прошлого, и настоящего, и будущего, в котором существуют адинатосы, человеческим языком - не проблема, придумаем новое слово. Терминология из греческого и полные неологизмы - прекрасно, великолепно, гениально...
В целом, это книга не для увлекательного расслабляющего чтения. Она требует вдумчивого читателя, который готов воображать несуществующее (я, например, только под конец хоть как-то смогла построить Аурелию - девушку с Луны - реальной Луны, с огнем в крови (натурально), а ее доспехи так и не смогла додумать), копаться в непривычном языке и достраивать мир следом за автором. Но она того стоит - это самая сильная фантастика с начала этого года уж точно. И оценка Мира фантастики в 10 баллов - полностью справедлива.
Во первых стоит сказать, что перед нами далеко не легкое чтиво. Чтение данной книги представляет собой невероятно сложный процесс, мозг просто закипает от обилия специфичных терминов мира произведения. Насколько я поняла, по задумке автора отсутствуют сноски по ходу текста, что также не упрощает понимание мира книги. Мы погружаемся в него не спеша, до многого зачастую доходя своим умом.
Что касается мира представленного нам в произведении, то это нечто просто невероятное. Вселенная книги подвижна, подобно воску и способна изменятся под воздействием воли человека. Изменениям подвержено буквально все, люди, животные, ландшафт и даже планеты. Но не только материя перетекает из одного состояния в другое, также и внутренний мир человека, под воздействием более сильной личности прогибается, становясь совершенно другим. Автором проделана просто колоссальная работа, с таким, я пожалуй еще не сталкивалась. Реальные исторические события, места, религии мастерски вплетены в повествование, хотя стоит сказать, что с нашей реальностью тут мало общего.
Что пожалуй немного разочаровало, так это персонажи. Нет в произведении яркого персонажа, который бы притягивал к себе внимание и заставлял бы ему сопереживать. На фоне невероятно яркого, сочно прописанного мира, за изменениями и правилами которого интересно наблюдать, все персонажи, на мой взгляд просто теряются.
Книга была мной прочитана в переводе Сергея Легезы. Отдельное спасибо стоит сказать ему за послесловие переводчика и примечания с расшифровкой терминологии книги, там приведена действительно интересная информация, которая весьма помогает пониманию мира. Например, пояснение относительно нумерации глав. Или пояснение по отдельным историческим событиям.
Пожалуй, рекомендовать эту книгу кому то сложно. Очень уж она тяжела для прочтения. Однозначно, не из того, что можно осилить за пару заходов. У меня было такое, что после десятка страниц приходилось откладывать книгу, чтобы "остудить" мозг. Но, чтоит сказать, мной был получен действительно интересный читательский опыт.
Книга прочитана в рамках игр "KillWish" и "Собери их всех"
Слова нам врут.
Если описывать эту книгу, понадобятся: ощущение искр, пробегающих по коже; одуряющий жар и запах гари; хаотичное движение-смешение цветов; звук, с которым распускается грибовидно облако после взрыва; искреннее желание расслабиться, раствориться в чужой воле и напряжение лицевых мышц, когда стискиваешь зубы. Так впечатление от книги было бы адекватным. Но все же попробую словами.
Фантасты любят использовать научные принципы, чтобы организовать свой мир: квантовую теорию, генетику, теорию информации, нанотехнологии, искусственный интелект и так далее. Пан Дукай пошел путем простым, но очень нетривиальным: его мир построет по законам аристотелевской "Метафизики". Материя - пять элементов - подчиняется форме. Чем больше способность человека формировать окружающую действительность - ландшафт, погоду, тела людей и их психику - тем сильнее его форма, и тем выше положение в обществе. Люди с самой сильной формой называются кратистосами, и их аура распостраняется на огромные территории.
Автор взял из древней Греции не только учение Аристотеля, но и язык (ладно океанос и стратегос - понятно, но придется и в примечания частенько подглядывать), и геоцентрическую модель вселенной с эфирными сферами, по которым вращаются планеты и солнце, и физиологию (по артериям движется воздух, а если туда попадает кровь, человек умирает). Теория эволюции и естественного отбора вообще очаровательная, а что касается физики, то вечный двигатель тут есть и активно используется. Но интереснее всего психология: любое взаимодействие между людьми есть отношения доминирования-подчинения, и тот, у кого слабее форма, совершенно искренне склоняется перед сильнейшим. Такие здесь и дружба, и любовь, и просто симпатия. А если встречаются равные по силе люди - обязательно происходит борьба, покуда кто-то не окажется слабее. Уступчивость - свойство рабов.
Меж сильными и слабыми нет любви, приязни, уважения, благодарности. Есть только насилие.
Кроме того, об античности напоминают персонажи: они словно высечены из камня (даром что все время меняют внешность), и каждый играет определенную роль: Жертва, Манипулятор, Богиня, Воин, Охотник, Враг. А в роли Героя у нас пан Бербелек, человек с Предназначением, Трагедией и Выбором. Этот человек когда-то вел в бой армии, и проиграл. Но оказавшись перед лицом сильнейшего кратистоса, не стал лизать ему сапоги, что было бы естественно, а - плюнул в лицо. В начале книги, через годы после своего поражения, пан Бербелек - мелкий мужичонка, но под влиянием сына, а также власть имущих он растет физически и вновь формируется как тот, кто плюет в лицо богам. Перед героем будут становиться альтернативы: стать богатейшим купцом, или жениться на княжне и управлять маленьким государством, но если он один раз почувствовал силу, ничто не остановит кратистобойца - такова его природа.
В романе полно политических интриг и описания военных действий, в центре их - изгнанная на Луну кратиста Иллея, нанявшая Бербелека, и пришельцы из другого мира, принципиально отличные от людей, иные. Они обосновались в сердце Африки, и что интересно, никто и не пытается с ними контактировать - только уничтожение. При приближении к ним с формой людей, животных, растений творится полный сюр, пространство и время искривляются, корежится текст романа, плавится, перемешивается, вспухает злокачественными словообразованиями. Но может ли быть большее искушение для Героя, нежели победа над Хаосом?
Опять чувства и ощущения: тошнота от полета, скребущее желание отомстить, боль в руке от взмахов тяжелым мечом, отпечаток яркой вспышки на сетчатке. Это то, что остается после книги. Она незавершена и неизвестно, какой будет ее окончательная форма. И хоть в мир иных песен совершенно не хочется сбежать из нашей реальности, но замечательно туда сходить на экскурсию, чтобы восхищенно оглядываться кругом.
Безумие Эмпедокла
Естественная телеология мира исключает стремление к хаосу.
"Иные песни" первое знакомство с Дукаем и точно знаю, что буду читать его ещё. Все, до чего сумею дотянуться. Потому что это круто, ярко, оригинально и (тут просится формула "ни на что, читаное прежде, не похоже", но нет, напротив, весьма похоже на то, что давно люблю, хотя в последние годы не имела возможности читать). Я о том, что стиль, лексика эстетика и пафос романа живо напомнили о "Транквилиуме" и "Кесаревне Отраде между славой и смертью" Лазарчука. К сожалению теперь Андрей Геннадьевич такого не пишет, не нам, читателям, указывать творцам, как им работать. Но какая-то глубинная струна в душе, тронутая радостью того давнего знакомства, все не смолкнет, ждёт продолжения. Неожиданно пришедшего от поляка Дукая.
Итак, универсум романа - это реальность, в которой античный мир не пришёл к естественному упадку и не был разрушен ордами варваров, продолжая оказывать ключевое влияние на все сферы общественного, политического, финансового, культурного устройства тамошней жизни. В целом, радикальных отличий от нашего, у мира придуманного Дукаем, меньше, чем можно было бы ожидать. Ведущими языками, они же языки международного общения, остались греческий и латынь. Колониальная политика охватывает географически близкую к Средиземноморью Африку, но об Америках и Австралии в романе не упоминается, хотя воздухоплавание посредством аэростатов - распространенный способ путешествий.
Больше того, Луна в романе обитаема и служит местом паломничества, поскольку именно там находится резиденция Лунной Ведьмы, пребывающей в почётном изгнании. Не Селена. Артемида, Иштар или Кибела, но понемногу от всех богинь материнского культа со многими сверхчеловеческими возможностями, предположительно связанными с сохранением и развитием традиций тайного знания, утраченных нашим, лишенным преемственности миром. Терраформирование, к примеру, превосходит воображение, судя по тому, что адепты сумели устроить на Луне вполне достойную жизнь и даже создать атмосферу.
На земле же некий аналог генной инженерии или сильно продвинутой селекции позволил одомашнить неприспособленных в нашей реальности к приучению бегемотов, зебр, жирафов, носорогов, создав на их основе тягловый и вьючный скот: гипатиев, ховолов, зивр, единорогов. Южная столица Империи Александрия с культом Александра Македонского, величайшей в мире библиотекой, маяком и ещё парой-тройкой чудес света или равных им в нашем понимании артефактов, вроде храма Великого с его статуей, в дни равноденствия удерживающей между разведенными руками миниатюрное солнце.
Веротерпимость превосходит ожидание, известные культы мирно соседствуют, не помышляя о джихаде или крестовых походах. Роль аристократии в управлении миром невозможно переоценить, она колоссальна и основана на многовековой традиции сопротивления попыткам навязать чуждую волю. Вообще, способность противостоять психическому и ментальному принуждению чрезвычайно важна и во многом определяет иерархический уровень персонажей. Она и дополнительные уникальные таланты, которые герой может предложить миру.
Пан Иероним Бербелек, к примеру, стратегос - военачальник, мастер нетривиальных решений в науке побеждать, воевать не числом, а умением и навязывать другим свою волю, оставаясь невосприимчивым к попыткам проделать то же над собой. Кроме одного случая, когда в ходе военной кампании ему пришлось противостоять московиту чернокнижнику Максиму Рогу (о, это извечное польское желание реванша гонор и еixё польске не сгинело). Так вот, пребывание в контакте с уникумом психического подавления, сумевшим подчинить своей воле огромную державу, не сломало героя, но что то ощутимо в нем прогнуло и Пан Бербелек нынче не тот, мучительно переживающий фиаско.
С некоторых пор в мире в больших количествах появляются странные Твари, их можно было бы принять за творения свихнувшегося таксидермиста, если бы не были живыми. Спонтанные метаморфозы затрагивают привычных животных, превращая в персонажей бестиария и не имеют ничего общего с осознанной селекцией. А неизменность и подчёркнутое следование канону один из краеугольный камней этого мира. Волею обстоятельств, тем, кому придётся найти источник деструктивного воздействия и противостоять ему окажется опальный стратегос.
Это такая завязка. Добавлю ещё расшифровку некоторых значимых реалий, которые встречаются в романе и не сразу берутся восприятием (такое: в помощь путешественнику).
Форма - многозначное понятие, в зависимости от контекста может означать ментальную и психическую независимость, волевой импульс, строй мыслей, пассионарный всплеск, настроение. даже моду - некий посыл, предполагающий следование и подчинение.
Морфа - расовая. кастовая, клановая социальная принадлежность, а также определенная физическая форма - менталитет и метаболизм.
Античные и квазиантичные неологизмы романа.
Кратестос, гегемон - правитель.
Даулос - раб.
Эстлос - господин.
Эстле, деспоина - госпожа.
Хоррорные. мамелюки - стражники, воины.
Софистос- ученый.
Рытер - рыцарь.
Какоморфия - спонтанное изменение физической формы.
Никотиана - сигарета.
Нимрод - охотник.
Сколиота - искривление, источник и причина какоморфий.
Ураноза - молния.
Вот, пожалуй, и все. Осталось поблагодарить за восхитительный перевод Сергея Легезу. Потрясающе хорошо, а его безупречное чувство языка дарит русскоязычному читателю с этой непростой книгой многие лингвистические радости.
До предела натянутый лук
Все есть сила.
Ницше
Стань тем, что ты есть.
Пиндар
Аристократия означает власть лучших. С этим все просто. Но вот кто такие лучшие? Родовая знать? Интеллектуалы? Политическая элита? Гении? Святые? В нашем мире однозначного ответа нет. Но он есть в мире «Иных песен». Лучших там определяют не согласно традициям, не в философско-этических дебатах, а явственно, зримо, бесспорно. Это те, кто сильны формой. Любая встреча — есть встреча двух форм, и слабый не может не принять форму сильного. Отдаленную аналогию в нашем мире может дать пример встречи с харизматиком, человеком могучей воли и гипнотического взгляда. Но только отдаленную. Для того же, чтобы наделить этот в общем-то формальный фактор реальной, буквально физической силой, Дукай обращается к учению Аристотеля, для которого форма любого предмета, явления, процесса — это их суть. Форма деятельна, актуальна, индивидуальна и наделяет материю подлинным бытием. Таким перед нами и предстает мир «Иных песен» — пятиэлементная материя, готовая к принятию форм, и люди, силой воли формирующие ее и друг друга. Эта сила у всех разная, а значит перед нами мир строгой и очевидной социальной иерархии.
Ее нижние ряды занимают рабы и простолюдины. Это живой материал, те, кто только склоняются перед чужой волей, безоговорочно принимая чужую форму. Такие Дукая не интересуют. Лишь раз он (в форме своего главного героя) нисходит к ним, задавая экзистенциальный вопрос: Зачем вы живете? И получает предсказуемый ответ: Не знаю, не задумывался, наверное, чтобы родить детей…
Средние ряды иерархии отданы «узким специалистам» — мастерам одной формы. Им отведено в романе уже немало места. Астрологи и софисты, лекари и корабелы, воины и охотники, они властвуют лишь над некоторыми из аспектов неразумной материи, накладывая свою «специализированную» форму. Но зато делают это порой непревзойденно. Так, под формой идущего в атаку воина-ареса у всех, кто на его пути, становятся хрупче кости и ватнее мышцы, царапины превращаются в хлещущие кровью раны, а споткнуться и разбить голову можно на ровном месте. Между прочим, не правда ли, любопытное решение вопроса о набивших оскомину суперменских способностях?
На вершине же мира те, кто способен гнуть не только материю, но и человеческие души. То есть властвовать в самом полном и точном смысле этого слова. Воля к власти у аристократов Дукая, что называется, в крови. Властью живут, властью меряются друг с другом, власть — единственное, что почитают за ценность. Иерархия здесь твердеет и принимает кристальные формы. Чуть ниже — бароны, князья и прочие суверены, чуть выше — монархи, на самом острие — кратистосы, воплощение чистой власти и воли к ней. Их форма настолько незыблема, что не терпит ни малейшего смешения и нечистоты. Поэтому они не могут лгать или давать клятву верности, не могут встретиться друг с другом с добрыми намерениями, ибо сила против силы означает всегда бой, всегда волю к господству — и никогда к подчинению.
Остережемся, однако, думать, что эта иерархия раз и навсегда задана, неизменна. Отчасти это так: рабы рождаются от рабов, аристократы — от аристократов, социальных лифтов действительно нет, но нет и преград для возвышения тех, кто в стремлении познать себя, отстоять свою свободу и форму не признает никого свыше, будь он хоть сам бог. Впрочем, как раз богов как реальных сущностей и нет во вселенной «Иных песен» — зачем они там, где человек может стать подлинным властителем себя и мира? Будь он сам кратистос — так правильнее.
Мы застаем пана Бербелека на минимуме его жизненной формы: былая слава как стратегоса Европы почти не греет, врагов нет, желаний нет, все время хочется спать и говорить о себе в третьем лице. Жалкое, признаться, зрелище. Но кое-кто продолжает в него верить и надеяться на возвращение, кое-кто исподволь формирует его в нужном направлении, кое-кому кажется, что это идеальная возможность получить человека, равного волей кратистосам и в то же время верного, что само по себе подобно возжиганию холодного огня. Однако пан Бербелек таков, что вскоре возжаждет затмить Солнце — со всеми его миллионами градусов. Ибо такова воля истинного героя.
«Иные песни» — это формально, конечно же, иная «Илиада» (и «Одиссея»). Двадцать четыре (пардон, двадцать шесть — две раздвоились при переводе в наш мир) главы, маркированные буквами греческого алфавита. Сказание о герое — и героях, с которыми он бьется. Очень греческий — и одновременно сверхгреческий текст. Потому что пан Бербелек — квинтэссенция эпического героизма, такой тип, которого еще не всякий эпос выдержит, разве что основательно подкрепленный Дюмезилем, Элиаде, Боурой. В нем сложились лучшие формы множества древних героев — бесстрашного Ахиллеса, идущего навстречу своей судьбе, хитроумного Одиссея, тоже ведь своего рода «стратегоса», Гуннара из «Старшей Эдды», дерзнувшего встать вровень с тем, кто неизмеримо превосходит его властью, богатством, подданными — но не силой духа, не жаждой самоутверждения. Ибо самоутверждение для героя — все. «Кратистобоец» — с этой мыслью пан Бербелек засыпает и просыпается. Такова его не признающая иной воли форма.
И даже больше. Используя имена древних богов и героев в качестве названий специализаций-форм (воин-арес, охотник-нимрод, воевода-леонидас) эрудит-Дукай дает нам изящный намек. Неприметное словечко «пан» (в русском переводе спрятанное за «господином») становится важным указанием на бога, объемлющего многообразие природных форм, — «все-бога». Только Бербелека Дукай именует паном постоянно (для прочих благородных используется греческое эстлос), и именно Бербелек возвышается до того, чтобы претендовать на форму мира, форму форм, все-форму. А для этого ему придется сразиться с тем, что исключает, уничтожает всякую форму вообще, с хаосом как таковым, из-за космических пределов пришедшим в этот мир. Тут, конечно, вспоминается недавний стивенсоновский «Анафем», где так же пожаловали непрошенные «иные» гости. Только если в софистическом «Анафеме» местные ученые пытаются установить диалог, познать «невозможнцев», то в героических «Песнях» это ненужно, нелепо, незачем. Только бой, только наложение своей, человеческой формы, только самоутверждение за счет иного. И чем иначе иное, тем утвердительней утверждение.
И все же: почему герой — лучший из людей? Потому что он требует и воплощает сверхчеловеческое. В нем человек возвышается до божества, избавляется от власти смерти и судьбы, претворяет свой случайный жизненный путь в абсолютное бытие. В герое все на пределе: воля, свобода, страсть. Таких Ницше называл «до предела натянутым луком». Кстати, то, что Дукай (в форме своего героя) ницшеанец, нет сомнений. Достаточно охарактеризовать Бербелека цитатой из «Воли к власти»: «Сильные натуры сами хотят формировать и не хотят иметь около себя ничего чуждого». «Иные песни» это еще и песни Заратустры, учившего о трех превращениях духа: от верблюда, навьюченного «Ты должен», через льва, добывающего себе «Я хочу», к ребенку, играющему мирами. Первые две формы пан Бербелек прошел, что же касается третьей, каждый волен домыслить самостоятельно, благо открытый финал приятствует. Ведь стрела, выпускаемая туго натянутым луком романа, — это, в конечном итоге, наше, читательское, воображение.
Давно не читал ничего из «Снов разума», хотя на полке и в киндле отложено несколько книг (да еще второй и третий тома рифтерской трилогии Уоттса вышли). А тут такое крутое возвращение в серию.
В антологии польской фэнтези в начале 2000-х была одна повесть Дукая, но я совершенно не помню, что она собой представляет. Перечитаю теперь. Потому что «Иные песни» меня впечатлили. Я не скажу, что текст дался легко, потому что он густой, как тот самый керос. Но густой в хорошем смысле, очень насыщенный, налитой, чрезвычайно сочный. И даже если сначала кажется, будто он читателя выталкивает, в процессе внезапно выясняется, что затягивает - и через некоторое время читатель уже по горлышко.
Хотя в книге много знакомого или узнаваемого по контексту, это не альтернативная история, где в какой-то момент что-то пошло не так. Дукай на материале человеческой истории (и истории идей в том числе; может быть, даже скорее главным образом) выморфировал целый альтернативный мир, живущий по своим законам, в каком-то смысле довольно человеческим - и при этом крайне своеобразным. Нужно некоторое усилие, чтобы понять их: автор поработал с языком в не меньшей степени, чем с миром. И, может быть, поначалу это вызывает легкое раздражение, но также будит и интерес, и любопытство. Я бы вообще сказал, что «Иные песни» - книга для неленивого читателя (это я не себя хвалю, я-то как раз читатель достаточно ленивый). Она требует, скажем, определенного усердия, что, по-моему, хорошо.
В книге есть ценное послесловие переводчика и 20+ страниц примечаний, которые помогут вам, если вы начнете буксовать. В польском издании примечаний по желанию автора нет, поэтому я решил их тоже честно не читать ни до, ни во время знакомства с романом. Пробивался через керос своими силами, так сказать. Бодрит.
А, вот еще что хорошо: это большой и завершенный роман. Во времена бесчисленных циклов и эпопей (прости, старина Джордж, но тебя это тоже касается) дас ист ценная фогель в руках, за которую хочется крепко хальтен. Если вы задолбались по части серий про зомби, вампиров, магов-недоучек и прочих попаданцев (всем чмоки, на самом деле), а хотите сильной современной фантастики четко в одном томе - предлагаю хальтен вместе.
"...предполагаемый уровень реальности подобен воску в наших руках." (с)
Мое знакомство с творчеством автора началось с произведения "Идеальное несовершенство", которое оставило после себя достаточно неоднозначные чувства. В отличие от него, роман "Иные песни" показался мне своего рода шедевром. Здесь я увидела совсем другого Дукая, который продолжал удивлять и завораживать необычностью своей прозы.
Особенности
Данная книга очень сложная по форме и глубокая по содержанию. Ждать от нее какой-либо легкости не имеет смысла, и это ясно с первых строк. Автор экспериментирует с языком повествования, выстраивает сюжет в условиях уникального мира, а так же задевает вопросы, охватывающие многие сферы интересов человека думающего. Мне хотелось тишины библиотеки, где ни один посторонний звук не отвлекал бы от созерцания событийности книги. Я снова на несколько дней покинула повседневность и очутилась в мире демиурга Аристотеля. Представьте, что Вы на планете Земля, которая является центром мироздания, началом отсчета всех координат. В основе ее существования лежит система четырех первоэлементов, а все остальные небесные тела обращаются вокруг нее в субстанции пятого элемента, именуемом эфиром. Порадовало упоминание Луны, которая в романе является колонией Земли и населена человеческими существами. Здесь нет явной магии, но активно используется "перпетуа мобилиа", а у власти находятся "кратистосты" - аристократы, способные "морфировать" людей вокруг себя и выстраивать Форму окружающего пространства по своему усмотрению. Назвать все это альтернативной реальностью сложно/невозможно. Несмотря на кажущиеся сходства, мир Дукая и привычный нам с Вами абсолютно разные.
"В столкновении Форм разум и логика ничто, здесь, от начал мира, лишь одна мера: сила."
Иногда я ловила себя на мысли, что воспринимаю эту книгу не как художественное произведение, а как увлекательно написанную научную работу. Здесь очень умело метафизическая философия была спрятана за ширму фэнтези и научной фантастики. Очень понравилась описанная автором нумерологическая рекомбинация вселенной и рассуждения о принадлежности Форме человека составляющих времени ("начало-теперь-тогда"). Поэтому взять мгновенным штурмом это произведение невозможно, да и не особо хочется. Наоборот, было огромное желание читать и перечитывать отдельные эпизоды романа, а так же анализировать приложение, которое любезно составил для читателей переводчик Сергей Легеза. Дукай снова импровизирует с лингвистикой и создает производные от древнегреческого языка неологизмы. Подобной игры со словом я никогда не встречала в литературе. На первых страницах я задавалась вопросом, зачем создавать такую речевую неразбериху. И лишь к финалу становилось понятным, что особенности слога автора являются неотъемлемым элементом всей этой истории, которая только в реалиях придуманных писателем слов приобретала "морфу" высокой искренности. В очередной раз восхищаюсь трудами переводчика. На мой взгляд, работа, которую он провел с этим произведением, выходит на уровень подвига.
"Можно наложить на тело морфу игнорирования боли, нельзя наложить на мир морфу игнорирования тела. Разве что ты - настолько уж безумный кратистос."
О чем
Завязка этой истории начинается с обнаружения аномальных мест, на территории которых стирались границы увековеченных законов природы, все живое претерпевало неожиданные метаморфозы, и окружающая действительность превращалась в одну огромную "какоморфу". Люди, жаждущие верить, что в мире есть чудеса и не все можно охватить разумом, совершали набеги на окраины Искажения, чтобы поохотиться на необычных видоизмененных зверюшек. Именно главному герою этого романа и его команде предстояло разобраться в причинах появления странных областей безымянной аморфности. С целью определения водораздела между познанным и непознанным, он снаряжает "джурджу" в эпицентр африканских "не-джунглей". Вместе со всеми действующими лицами нам предстояло лицезреть ужасающее зрелище искореженного пространства. Оно душило влажностью, рычало, трещало, стонало и хихикало, а люди в нем умирали в неописуемых состояниях. События в оторванной от форм цивилизации дикой Африки дополнялись интригами разделения власти, путешествием в лунной ладье на обитаемую планету-спутник, военными действиями с осадами городов, а также полетом в космос. Читала ли я когда-нибудь такое в контексте одного романа? Никогда. Антураж произведения восхищает!
"Белизна рубахи и тяжесть колец на пальцах определяют значимость мгновения."
Герои
Повествование ведется с позиции нескольких персонажей, но основная доля принадлежит главному герою - "кратистосу" Иерониму Бербелеку. Роман-головоломка с массой разбросанных на страницах загадок требовал повышенного внимания к деталям. Поэтому интересно было наблюдать за сюжетными линиями абсолютно всех рассказчиков, в достоверность суждений которых с трудом верилось. Каждый из них вел свою борьбу, стремился к своим целям и пел о происходящем свои песни. Не вызывал стопроцентного доверия, даже сам Бербелек, образ которого претерпевал различные изменения подобно фабуле самого произведения и пространству окружающей его действительности. Начало романа застало героя в состоянии полной эмоциональной отстраненности, холодного равнодушия ко всему. На глазах читателей из диванного, раздавленного неудачей полководца он ожидаемо превращается в могущественного творца, воля которого задает вектор исторического развития. Вместе с ним мы движемся от невежества к совершенству через принятие гипотез, которые во всеобщем незнании кажутся среди прочих самыми разумными. Герой, действительно, растет на наших глазах во всех смыслах этого слова. Но при этом, не воспринимается слащавым суперменом, потому что для мира Дукая сверхчеловек - явление очень актуальное. В унисон с образами героев меняется и стиль повествования: от иронично-веселого в начале, до трагически-напряженного в финале.
"Мне недостаточно одержать победу. Мои враги должны еще и проиграть."
Обязательно перечитаю
Думаю, что однажды вновь захочу перечитать эту потрясающую историю, чтобы еще раз попытаться постичь таинство полностью открытого финала, незаметно замыкающего в себе несколько линий сюжета. Надо сказать, что автор не загружал читателей философствованиями и многие проблемы затрагивал очень аккуратно. Однако во время чтения этой книги в моей голове взрывалась шрапнель тысячи новых мыслей и вопросов, которые набирали скорость по мере повествования и еще долго продолжали свой полет по инерции. Что есть месть? Разновидность жажды воздаяния за израненную гордыню, когда страдание унижает слабость в глазах собственных и чужих? Хороша ли жизнь, сведенная к поиску мелкого спокойствия, счастья, мечтаний и легких чувств? Что есть Сознание, которое определяет Бытие. И как добраться до неизменной Истины, когда мы все невольно живем во Лжи, живем Ложью и живем, потому что Лжем? Иллюзорность реальности снова напоминала о себе. Хотелось верить, что где-то в бесконечности миров за пространством Земли существует иная Жизнь, иные Цели и иные "Адинатосы" с иными Песнями на музыку небесных сфер. Они существуют.
"Неважно, каково оно есть; важно, как на это смотришь. Все возвышеннейшее вызывает отвращение у тех, кто ползает в пыли и глядит из грязи: рождение, смерть, любовь, победа."
Не удержался автор-поляк, все-таки устроил «армагеддон» в московском кремле. Обилие в книге древнегреческих терминов и слов придуманных автором просто зашкаливает, «язык можно сломать». Но! Книга понравилась и обилие «мертвого» языка не испортило впечатления от прочитанного. Альтернативный мир придуманный поляком это нечто. Битвы с невероятными чудовищами (какоморфами), полеты на Луну (действие романа начинается с 1194 года) , батальные сцены с участием бегемотов и многое другое. Все это есть в книге Яцека Дукая «Иные песни». Главный персонаж, бывший полководец, морально сломленный поражением в последнем сражении, занимается комерцией. Господин Бербелек ведет однообразный и скучный образ жизни, но кто-то хочет вновь сделать из него военачальника, использовать его ум и талант полководца против неизвестной угрозы. Это надо читать!
То, что Яцек Дукай - автор необычный и чтение выйдет очень даже непростым, было понятно еще после мимолетного знакомства с "Собором". И это действительно было просто нечто - иначе не скажешь. На самом деле фантастика часто грешит (как это ни парадоксально!) тотальным отсутствием фантазии, когда банальные темы и избитые приемы маскируются в лучшем случае присутствием идеи или мастерством писателя. В худшем она просто не оригинальна. Но это не наш случай. Уж в чем, а в оригинальности пану Яцеку не откажешь.
Мир книги удивительно прост и восхитительно сложен одновременно. Все базируется вокруг простой мысли "а что было бы, если бы мир строился по законам античной метафизики, где сознание, образ и воля первичны и придают форму материи, а бытие только подстраивается". И я честно пыталась прочитать так, как задумано автором - без сносок и комментариев - и частенько задумывалась о существенных пробелах в образовании.
В общем и целом, это было увлекательно. Местами нелегко, но буквально не оторваться - как это часто с хорошей фантастикой и бывает.
Хотя конец, если честно, оставил море вопросов...
Я долго не мог заставить себя погрузиться в «Иные песни» Яцека Дукая. Непонятно было, с каким настроением подступиться к книге и стоит ли вообще к ней подходить. Если прочитать официальную аннотацию, то книга как будто не представляет собой ничего особенного. Если открыть книгу, то надо приложить изрядное количество усилий, чтобы прорваться через обилие непривычных слов и незнакомых феноменов. Если почитать отзывы, то только и видишь кругом, что необычный мир, аристотелевская философия, странный мир, мир, мир и еще раз мир. Поэтому мой путь к «Иным песням» был долгим и трудным. Дольше и сложнее, чем к какой-либо другой книге в принципе.
На первый взгляд, перед нами история Иеронима Бербелека, некогда великого полководца, ныне одного из совладельцев торговой фирмы. И кажется, что все просто – обычный путь к успеху персонажа, который перековывает всего себя ради великой цели. Но знаете, эта история настолько проста, что ее можно пересказать буквально одним абзацем. Потому что, на самом деле, «Иные песни» - это вовсе не история господина Бербелека.
На самом деле, «Иные песни» – история мира, придуманного автором. И правы были те отзывисты, кто посвящал описанию этого мира целые абзацы, ведь даже сам Яцек Дукай с упоением рассказывает о нем на протяжении почти семисот страниц. Местная вселенная выросла на основе античной философии. Здесь Идея определяет Материю, люди способны навязывать свою Волю окружающим, Форма человека не отличается постоянством, полеты на Луну соседствуют с масштабными военными кампаниями на Земле, а почти хтонические монстры – с почти генетическими мутантами. Фантазия Дукая настолько богатая, что он может посвящать несколько страниц лекциям по механике и устройству местных аэростатов, рассказам о географии, истории, политике и философии.
Неудивительно, что основной сюжет остался как-то за бортом авторского внимания и оттого кажется уж слишком простым. Да и персонажи здесь не могут порадовать глубиной проработки характеров или хотя бы яркостью образов. Зато запоминающихся сцен довольно много. Увы, но все это сильно снижает развлекательность романа, делая его текст тяжелым для восприятия.
В итоге получился очень мироцентричный роман, обильно сдобренный различными интересными идеями, но слабоватый по части сюжета и персонажей. Добавьте к этому сложную подачу текста и задумайтесь, стоит ли эта книга прочтения. Вещь штучная, но требующая к себе много внимания, времени и усилий.
P.S. На этой мажорной ноте я закончил чтение серии «Сны разума». Именно благодаря этим книгам я полюбил по-настоящему твердую научную фантастику, впервые открыв для себя творчество Питера Уоттса в 2012-м году. Были в ней и провальные книги, которые мне абсолютно не понравились, но сейчас, спустя семь лет, впечатления от всего прочитанного были скорее приятными и разнообразными, за что я очень благодарен создателям серии.