Рецензии на книгу «Любовница Витгенштейна» Дэвид Марксон
— Я выбрал читать «Любовницу Витгенштейна».
— Витгенштейн же был гей О_о
— Это постмодернизм, там вообще нет Витгенштейна.
(из внутрикомандного)
Внимание: рецензия содержит трактовку произведения, которая может считаться крупным спойлером.
А может и не считаться.
Всё зависит от восприятия.
Только после того, как я выбрал эту книгу и начал читать, я случайно обнаружил её в каком-то там очередном сомнительно авторитетном списке, на сей раз — пятидесяти тяжелейших для прочтения книг. Не уверен, что список был справедлив, но факт остаётся фактом.
Тяжёлая.
Если вы спросите меня, что там происходит на протяжении этих 300+ страниц, я отвечу вам: ничего.
Ровным счётом ничего.
Просто одна женщина пятидесяти лет (а может, и иного возраста) сидит за печатной машинкой.
Если вы сейчас представили себе, что она описывает какую-то интересную историю, или хотя бы рассказывает о своей жизни, то вы совершенно неправы.
Впрочем, как-то она бросала мячики по ступеням лестницы в Риме.
Как-то она видела кота в Колизее.
Как-то она посетила развалины Трои.
Троя оказалась до разочарования маленькой, не больше обычного жилого квартала, несколько этажей в высоту.
А однажды она упала на машине в воду.
Это было в Испании.
Она ехала в фургоне, полном открыток.
Вот только несколько десятков страниц спустя, снова рассказывая эту историю, она сообщит, что фургон был полон футбольных маек.
В одной из них она потом ходила несколько месяцев, пока та не износилась.
Недавно она нашла эту футболку в соседнем доме и теперь носит её.
Кстати, она последний человек на земле.
Она обладает огромным багажом знаний, невероятным по объёму запасом историй о художниках, писателях и философах. Ты жадно впитываешь все эти диковинные разности, и слишком поздно осознаёшь, что верить ей нельзя.
Кстати, её зовут Кейт, но вы не удивляйтесь, если она вдруг примет имя Елены.
Или Сапфо.
Или Марины Цветаевой, если уж на то пошло.
О чём здесь речь, если уж не о личной жизни Витгенштейна?
В первую очередь, об искусстве. О культурном багаже и об относительности всей системы культуры. Это словно неевклидова геометрия применительно ко всему человеческому опыту: странная реальность, в которой Достоевский в Ленинграде пишет роман о Райнере Мария Раскольникове, и единственным человеком, который пожимает ему руку при встрече, оказывается Ван Гог (сумасшедший, конечно же).
Если вам интересно, чего будет стоить весь накопленный человечеством опыт, когда останется лишь один человек, попробуйте прочесть эту требовательную книгу.
Требовательную, потому что она не терпит невнимательности. Кейт позволено отвлекаться, не заканчивать мысль и забывать, что именно натолкнуло её на соображение, которое она сейчас излагает, — но читатель должен быть бдителен всегда. Иначе его укачает, как при чтении газеты в машине. Иначе он отвлечётся и не заметит, что общего между Одиссеем и Уильямом Тёрнером (художником, не Орландо Блумом).
О чём ещё эта книга: о мышлении. О закономерностях, или, вернее, отсутствии закономерности в хаотичных прыжках мысли, и о том, как язык определяет границы мышления, которое определяет границы языка.
(Хотелось бы мне, чтобы предложение, которое я только что напечатала, имело смысл, как часто повторяет Кейт.)
И самое интересное: о том, что случается с домом, когда ты не видишь его. Какой цвет имеют красные розы, когда ты печатаешь эти слова. Где находится картина Ван Гога, которую он не нарисовал.
И наконец: в самом ли деле Кейт — последний человек на земле?
Вы ответите на этот вопрос, если сможете ответить на следующий:
Чем работающий телефон отличается от неработающего, если человек рядом с ним всё так же одинок?
Культурное одиночество
Марксон рассказывает история одиночества. Главная героиня оказывается наедине с миром, или с тем, что от него осталось и осталось в ней. Это бесконечный водоворот сцепленных аллюзий, оставшийся после знакомства с артефактами культуры и искусства. Даты, художники, факты биографии всё сливается воедино, и уже сложно точно понять, что к чему относится, и было ли это на самом деле.
Путешествие герои по одинокому миру и по воспоминаниям, перемежается подробностями потребностей женской физиологии, за которые автор иной раз ругают. Мешает ли, это чтению, или дополняет, каждый решает сам в процессе.
Для меня это история о том, что мир символического во многом опасный и бессистемный. Утонуть в нём проще простого, а окунаемся мы в него, чтобы как-то обогатить и насытить жизнь. Жизнь в романе не идет, и больше никого нет. Этот мир начинает, разваливается на части, всё сильнее и сильнее погребая героиню под собой.
Она могла любоваться природой, жить в горах или тропиках. Вместо этого она таскает здоровые холсты в безлюдных музеях и копается в чужих книгах из подвала, часть которых и не прочесть совсем. Попутно вращая воспоминанию в голове, но они как вода, в которую нельзя войти дважды, каждый раз меняются и противоречат друг другу. Становятся противоречивыми и ненадежными, как и её личная история.
P.S. — Предисловие не читал, а послесловие Дэвида Фостера Уоллес прочел с удовольствием, и лучше бы факт об этом, вынесли на обложку русского издания.
Оригинал в блоге «Митя читает»
Scribo ergo sum
Интересная книга, которую не интересно читать.
Я не «тонкий» читатель, в моем читательском арсенале рядом с Марксоном и фэнтези, и даже ромфант. И, возможно, стоило бы сказать, что книга Марксона уникальна и изысканна, если бы я любила игру слов ради игры слов и измученную философию, устремляющую уставший взор за горизонты бытия.
Книга сложная, тягучая и откровенно скучная. Бесконечными повторами, рефренами и фактами, половину из которых я все равно не могу проверить в силу незнания античной литературы, а потому не могу оценить игру ошибок и степень безумия героини.
Заинтересовалась этим романом по двум причинам. Во-первых, тема взаимодействия культуры и человека, а в описаниях героиню представляли как искусствоведа. На самом деле она просто художница, и её голова полна обрывков, сведений, случайных фактов и непонятных взаимосвязей.
Автор следует за потоком мысли и жизни, и обрывки складываются в бесконечную череду. В тексте трудно выделить меткую цитату, или метафору. Язык почти примитивен. Дробность, спутанность и создает ощущение культурного мусора, шума, иллюзорности, искажений. Где будет образ настоящего Брамса, в автобиографии, фактах, в пересказе для детей? Можно ли угадать, что на самом деле изображал художник? Можно ли услышать автора через книгу? Что дает весь этот пласт, нагромождение, скопление культурного багажа для человека лично?
Марксон оставляет свою героиню один на один с миром. Каждый день она ведет записи, печатает на машинке все, что приходит в голову. И куда же без откровенной телесности в «книге не для всех».
И, хотя нет как такового сюжета, и практически нулевая интрига, сама по себе идея оставленности среди чужих отголосков всё же завораживает.
Вопрос, который задает героиня Марксона в конце своего сбивчивого повествования, горький. Потому что — какая разница, на самом деле, работает телефон, или просто молчит, если человек рядом с ним всё так же одинок.
На самом деле, я бы не советовала читать подробных отзывов на книгу. И предисловие Быкова. Слишком уж откровенно он цитирует самое главное место в книге, разжевывает смыслы, напрочь убивая удовольствие прочувствовать самому отгадку, желание пробираться через частокол размышлений ради собственного внутреннего вывода. А только ради этого стоит читать, если вы, конечно, не получаете эстетского наслаждения от текста как такового.
Вот послесловие Д.Ф. Уоллеса даже увлекательнее книги. Это уже как приятный разговор, возможность обсудить набежавшие мысли, ощущения после прочтения. Я удивилась, насколько созвучны мне некоторые выводы, которые в книге, казалось, совершенно не очевидны, при том, что философией Витгенштейна я никогда не увлекалась, и, вообще, впервые о нём узнала.
Эта отчаянная изолированность, это упрямство языка, замыкающего вырванные из сердца мысли в неверные формулировки. И равную этому жажду — передать в словах, уйти от собственного одиночества, найти резонанс. Перефразируя Cogito ergo sum «Я мыслю, следовательно, я существую» Декарта (редкий обрывок того, что я помню с университета): «Я пишу, следовательно я существую» — Scribo ergo sum
Источник
«Любовница Витгенштейна» самое странное из того, что я читала в этом году и возможно читала когда-либо.
Надо иметь золотую медаль по философии и филологии, что бы рассказать о чем эта книга.
Спасибо Дмитрию Быкову, приложившему все усилия, чтобы в предисловии заинтриговать читателей. Потому что поставь издатели в начало, а не в конец Дэвида Фостера Уоллеса, (утверждающего, конечно, что это гениальный роман), дочитавших его до конца было бы единицы.
Итак. Десять (наверное) лет назад, в среду или в четверг что-то случилось. На всей планете исчезли люди. Все. И чайки, и даже коты. Осталась только наша главная героиня.
Вся книга это что-то вроде дневника, или просто монолога, или потока её путающихся мыслей. Бесконечная череда фамилий, имён, художественных произведений. Мысли про кота и чайку. Но все больше про кота. Скорее всего рыжего.
Вот так и об этом написана «Любовница Витгенштейна»
Я говорила, что она о безумии, но потом мне уже не стало так казаться. Она об одиночестве.
И наверное тем гениальней, чем больше у каждого из читателей ...медалей по философии;) Шучу. Эрудиции, знаний. Короче, чем больше фамилий и произведений из упоминаемых в книге вы знаете, тем думаю выше оцените. Я читала вооружившись гуглом.
Советовать широкому кругу читателей нет, не буду.
Источник
Давно хотела прочесть классический постмодернистский роман. Пинчон, Уоллес, Гэддис пугали монструозным объёмом. На Марксона решилась, и не зря! Отлично провела время за ироничным, интертекстуальным, интеллектуальным чтением. Прелесть!
Повесть о незапамятном времени
У вас была когда-нибудь фантазия, что на Земле все люди вдруг исчезли, и вы остались совершенно одни? Если опустить вопросы выживания, то чем бы вы занялись? Я вот всегда воображал, что в первую очередь посещу все важнейшие мировые художественные музеи и попробую, если не спасти, то хотя бы посмотреть на шедевры. Вот и героиня этой книги вела себя схожим образом, ведомая живописью и музыкой, пока окончательно не избавилась от «багажа» и не осталась на пустынном пляже.
Пропали все люди и животные, остались только растения. В книге не говорится о том, как это случилось, почему, и какие нужно сделать выводы. Книга не постапокалипсис, не роман выживания. Это произведение об отдельном человеке – личности и о мировой культуре. И связи первой со второй. Важнейший из возникающих вопросов – может ли существовать человеческая культура без человечества? А еще может ли культура спасти от одиночества. Героиня ведет записи, не дневник, не послание потомкам, просто мысли, приобретшие форму с помощью печатной машинки. Она признается, что и раньше ощущала одиночество среди людей, и восхищалась творчеством художников, писателей, музыкантов. Так изменилось ли для нее что-то? Да, теперь ей не нужен «багаж» - совокупность мыслей, идей и вещей.
Вся книга построена на тонкой грани «между». На грани воспоминания и текущего восприятия, тревоги и спокойствия, забвения и сумасшествия. Книга не о внешнем, исключительно о внутреннем мире. Бесконечный монолог разума, которому размышлять можно только о прошлом и настоящем, будущего больше нет. И не смотря на то, что мысли героини скачут от бывших любовников или беспокойства о нерегулярной менструации до биографии Брамса, это очень насыщенный культурой монолог. В некоторых книгах можно замочить ноги, в некоторые зайти по шею, в этой книге читатель с головой окунется в мировую культуру. Причем поданную очень нервно, запутанно и с бесконечными повторами – рефренами. Но ведь так обычно и мыслят!
При этом, вероятно, книга – самое логичное художественное произведение. Но логика исключительно внутренняя. Витгенштейн в названии не просто так. Вся книга это довольно странная и весьма вывернутая иллюстрация к Логико-философскому трактату. Объекты, категории и связи между ними. А еще трусы, теплые от солнечных лучей, и кот, и чайка, которых очень хочется увидеть, но они только кажутся. Иногда внутренняя логика может быть безупречной, даже если она доводит читателя до абсурда и кажется смешной. В тексте регулярно встречаются мысли, вроде этой:
Возможно, я не упоминала о теннисных кортах. Теннисные корты находятся рядом с дорогой, ведущей в город. Причина, по которой я не упоминала о них, состоит в том, что у меня не было никаких оснований упоминать о них.
Это весело, но совокупность таких мыслей делает текст восхитительным по структуре, он удивляет и заставляет нас проникаться чужим восприятием.
Книгу очень сложно комментировать. Не потому, что в ней упоминаются сотни знакомых и незнакомых имен. Не потому, что в сознании героини мир возвращается из 20 века к временам Елены Троянской и Ахиллеса (с черепахой). Не потому что внутренняя тревога на грани депрессии героини выплескивается на читателя. А потому что книга огромный холст, на который нанесли четыре слоя грунтовки и намеренно ничего не изобразили. И пустой холст тоже по-своему прекрасен (как и белое на белом – мечта Каземира), но с этим сложно жить, читать книгу и все сильнее погружаться в мир героини, которая забывает (за ненужностью) факты этого мира, иногда думается, что только байки из жизни художников, а порой кажется, что факты все-таки атомарные. Ведь впереди сплошные незапамятные времена и ни одной чайки!
Марксон создал с одной стороны очень простой текст, с другой – крайне сложный для восприятия. С подтекстами, аллюзиями, игрой в слова и предложения. Я бы эту книгу однозначно посоветовал самому себе, других читателей я, увы, недостаточно знаю.
P.S. Мне снова захотелось взяться за чтение сочинений Витгенштейна, интересно, на какой странице я отложу его на этот раз!
P.P.S. Если у меня когда-нибудь будет кот, я назову его Винсентом.