Как бы далеко мы ни убежали, дом всюду с нами. Сколь часто мы бы ни меняли жилища, только с одним мы связаны навсегда. Как будто это мы ему принадлежим, а не наоборот. Словно мы сделаны из того же материала: земля – это кровь, дерево – связки, бетон – кости.
В каком-то смысле книги — спасительный балласт, помогающий не сорваться с якоря в этой жизни, и всё потому, что они имеют конец. Не важно, счастливый или нет: всё равно это преимущество, которого лишены истории, проходящие перед нею каждый день. И потом, книги служили противоядием тишине, питали её ум словами, необходимыми для того, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся после жертв. В книгах она могла быть кем угодно. Что означало быть никем
Гораздо легче чуть-чуть приспособить к новым веяниям тысячелетнюю культуру, чем внушить что-то полицейскому, который желает есть яичницу с беконом в гребаной китайской забегаловке.
Поскольку я уже давно не общаюсь с ближними, от меня ускользает истинный смысл жестов и слов. Я не понимаю подтекста, не различаю оттенков и даже метафоры разбираю с трудом.
Унижения, которые ты терпишь, ты сам и используешь, чтобы изводить себя. ... ...
Никто не следит за тобой, никому ты не интересен, если ты такой, как все.
Испытывая чувство, мы всегда претендуем на взаимность, а когда не получаем ее, считаем, будто нас предали.
Ведь тот, кто любит по-настоящему, способен и ненавидеть.
Нас учат ценить секунды, минуты, часы и дни… но никому не приходит в голову объяснить, что может значить мгновение.
Мы так привыкли не выходить за пределы видимости, что и не вглядываемся в огонь и в то, что может за ним скрываться…
Она погружалась в чтение, и все остальное – даже она сама – переставало существовать. В книгах она могла быть кем угодно. Что означало не быть никем.
... что-то в ней ее толкает к саморазрушению; как бабочка летит на огонь, так и она стремится к опасности.
Материнский инстинкт оказался сильней инстинкта самосохранения.
Все мы, по крайней мере раз в жизни, испытали желание исчезнуть.
В момент сугубого недовольства бытием вдруг приходит в голову, что наилучшим решением будет пойти на вокзал и сесть в первый попавшийся поезд – может быть, этим солнечным зимним утром вторника сбежать хотя бы на несколько часов. Если мы так поступали, мы никогда и ни за что никому об этом не расскажем. Но на всю жизнь пронесем с собой чувство освобождения, которое охватывает нас, стоит выключить сотовый, забыть об Интернете: вырваться наконец из пут высоких технологий и отдаться на волю судьбы.
Все мы носим маску, скрывая наши худшие черты
Любовь заражает все памятью о себе, думал он. Любовь – это радиация.
Я знать не хочу, счастлив он или нет. Несчастья людей интересуют нас только тогда, когда отражают наши.
Слова потом нет в словаре, потом – ничего не значащий набор звуков.
... ... дети хорошо знакомы со светскими приличиями, они иногда поддакивают взрослым, как мы иногда во всем соглашаемся с умалишенными.
Теория зла формулируется так: "Добро для одних всегда означает зло для других, но и обратное верно". Очередное подтверждение Теории зла. Добро оборачивается злом, которое оборачивается добром, чтобы снова обернуться злом, - неостановимый цикл жизни и смерти.
Человек начинает исчезать гораздо раньше, чем в самом деле пропадает без вести.
...очень важно хорошо выглядеть, из уважения к окружающим.
Обычно концу света предшествует спокойный день. Люди идут на работу, садятся в метро, платят налоги. Никто ни о чем не подозревает. Да и с чего бы? Каждый продолжает делать то, что делал всегда, опираясь на простейшую предпосылку: если сегодня все так же, как вчера, почему завтра должно что-то измениться?
Иногда конец света наступает для всех. Иногда – для кого-то одного.
Бывает, что человек просыпается утром, не зная, что этот день – последний в его жизни.
Несчастья людей интересуют нас только тогда, когда отражают наши.