Дебютный роман выдающегося американского прозаика Джона Барта (р. 1930), одного из крупнейших постмодернистов старшего поколения. Как и поздние, значительно более сложные произведения Барта, `Плавучая опера` строится на сочетании буффонады, философского скепсиса, обманчивого жизнелюбия. Роман стал бестселлером, принес автору всемирную славу.
Попробую описать все в точности, вы уж меня извините, если не получится, задача эта не самая тривиальная. Мои впечатления от книги заслуживают отдельной повести, но о них я расскажу ниже. Пока же, как человек юридически не совсем безграмотный, заявляю: если вы умрете, читая этот роман, не один суд в мире не предъявит автору обвинения в доведении до самоубийства.
Пожалуй вам надо знать: строить лодку не обязательно. Я вот даже не пытался, главное осознать, что можете, этого достаточно. Поверьте, вздумаете ли вы сооружать судно, будете ли читать Барта или просто осмелитесь существовать на свете, вам хватит слов на целую книгу.
Извините, срочно надо записать глубокую мысль №8: спать с женой друга - не значит быть циником.
А вот еще впечатление: книга написана молодым автором, повествование ведется от лица зрелого мужчины, а читателю кажется, что брюзжит старик.
И в конце отзыва полезные советы: Берегите простату! Читайте Цицерона!
Счастливого плаванья!
Попробую описать все в точности, вы уж меня извините, если не получится, задача эта не самая тривиальная. Мои впечатления от книги заслуживают отдельной повести, но о них я расскажу ниже. Пока же, как человек юридически не совсем безграмотный, заявляю: если вы умрете, читая этот роман, не один суд в мире не предъявит автору обвинения в доведении до самоубийства.
Пожалуй вам надо знать: строить лодку не обязательно. Я вот даже не пытался, главное осознать, что можете, этого достаточно. Поверьте, вздумаете ли вы сооружать судно, будете ли читать Барта или просто осмелитесь существовать на свете, вам хватит слов на целую книгу.
Извините, срочно надо записать глубокую мысль №8: спать с женой друга - не значит быть циником.
А вот еще впечатление: книга написана молодым автором, повествование ведется от лица зрелого мужчины, а читателю кажется, что брюзжит старик.
И в конце отзыва полезные советы: Берегите простату! Читайте Цицерона!
Счастливого плаванья!
Могу сказать смело и открыто – меня обманули. В описании книги значились юмор, сатира, ирония и прочие атрибуты чего-то такого, что взбодрило бы мозг и тело, однако итогом стала история одиночества и самокопания. Уже в начале романа появляются «Размышления» Тодда Эндрюса, наталкивающие память на немалое количество произведений, в заголовках которых фигурируют слова: рассуждения, воспоминания, поучения, наставления, философские изыскания и т.д. Ничего против подобных книг не имею, однако, по моему скромному разумению, они требуют внутреннего спокойствия, сосредоточенности, длинных и свободных вечеров (чего нет – того нет).
История начинается, движется, да и заканчивается вполне банально, но есть в «Плавучей опере» некая притягательность разрозненности повествования. Наверное, при желании (автора, безусловно) можно было бы достаточно успешно вылепить несколько самостоятельных повестей или даже парочку романов. Но получились воспоминания и пресловутые рассуждения о молодости, учебе в университете, сексе, дружбе, немного о любви, работе юристом, смерти, отце, свободе мыслей и действий. Пожалуй, мне нравится идея лоскутного одеяла, а потому попробую воссоздать картинки своих впечатлений о романе так же кусочкообразно.
Тодди – странный ребенок, бегающий от одного увлечения к другому, но не добивающийся особых успехов ни в одном. Огорчен ли он? Едва ли. Отец занят работой и еще чем-то, матери – нет, а потому в его руках – полнейшая свобода действий: хочу - строю лодку, хочу - читаю, хочу -шарахаюсь где-то. Не очень-то меняется жизнь героя после внезапной новости, хотя понятия не имею, как отреагировала бы я на сообщение о том, что едва начавшаяся молодость может быть легко и незаметно прервана сердечным приступом. Единственное, от чего избавляется Тодди, так это от незавершенности поступков, однако взамен приобретает еще парочку заболеваний. Отныне он наслаждается жизнью на полную катушку:
…мы ведь точно знали, чего хотим, - пить, пока душа принимает, перетрахать всех, кого удастся, спать как можно меньше, а оценки получать как можно выше
И кажется Тодди, что и отношения с отцом как-то потеплели. И здесь как гром среди ясного неба – подвал, отброшенный стул, старший Эндрюс в идеально чистом и выглаженном костюме, болтающийся на ремне. Ни юмора, ни иронии, только сын, снимающий тело отца и тащащий его в спальню. Дальше будет много мыслей уже взрослого и даже слегка одряхлевшего мужчины о смерти и причинах, достойно оправдывающих самоубийство. Да, юмор все-таки будет, но циничный и жесткий, и чуть позже, когда, получив в наследство кругленькую сумму в конверте, Тодд наугад выберет самого богатого человека в городе и отошлет ему все в качестве «подарка». Жадина-полковник будет носиться в юридическую контору несколько лет, преследуя лишь одну цель – перестать чувствовать себя обязанным этому юнцу, будет грозиться переслать обратно деньги, но ни цента не вернет. Расплата настанет в один из дней, когда Тодд окажется приглашенным на вечеринку относительно свежей Миссис Полковник. Картина маслом – миссис трется всеми мыслимыми и немыслимыми местами о Тодди под холодными струями в душе, полковник гневно сверкает глазками, постукивает тростью о кафель, наш герой вежливо откланивается.
Еще один любопытный кусочек повествования – взаимоотношения с четой Мэк. Гаррисон и Джейн – молоды, обеспечены, катаются на яхте, немало пьют и придерживаются очень свободных взглядов на институт брака. Как-то за сигареткой и стаканом, возможно, виски они постановляют – факт женитьбы/замужества никак не ограничивает свободы выбора сексуального партнера, а потому, дорогой/дорогая, лишь выбирай, ну, и поставь меня в известность, а лучше – давай посидим и подберем друг дружке ту/того, кто по нраву и тебе, и мне. И выбор падает на Тодди. Он хоть и удивлен, и смущен, однако с удовольствием принимает в свою кровать загорелую и упругую Джейн, благоухающую морем и солнышком. Описывать последовавшие события не буду, лучше сами, но кратко упомяну – герой наш влюбился и даже немного влип, хотя цинизм и рассудок не растерял.
Без экзистенциализма не обошлось, иначе как вообще выжить этому невезучему везунчику? Только кажется мне, что ни Сартр, ни Камю особо не порадовались бы такой поверхностной и схематичной трактовке вылепленных собственными руками философий существования. Тодди понравилась идея бессмысленности, этакой вседозволенности, а потому он нещадно эксплуатирует ее в течение всего повествования:
…ничто, да, ничто не самоценно, ибо всему ценность только придается, приписывается извне – нами, людьми
Не скажу, что тематика книги нова, тем более, не стану уверять, что она открыла мне нечто неизвестное, не буду рекламировать роман, как исключительный в своем роде. Упомяну лишь, что «Плавучая опера» несколько любопытна для мозгов, немного абсурда, капельку умна, слегка по-черному юморна и на палец виски в стакане – печальна. А дальше – лишь лоскутна.
Иногда я начинаю дружить с некоторыми авторами. Читаешь, читаешь, изучаешь стилистику и какие-то характерные особенности письма, полюбишь слог и язык автора, с героями знакомишься. Вот так я с ними завожу дружбу. С Джоном Бартом же вышло как-то странно. У каждого, наверное, есть такие друзья-знакомые, которые симпатичны настолько, что просто знакомым язык не повернется его назвать, а для полноценного друга чего-то не хватает. Вот это как раз такая ситуация. Вроде интересно, здорово, но в данной ситуации сон часто казался мне важнее, чем чтение.
Дж.Барт рассказывал мне о своем герое, иногда цинично, посмеиваясь, а иногда сбивал с толку такими меткими сценами, что аж дух захватывало (чего одни воспоминания героя о войне стоят! а глава о повесившемся отце!), перекапывал и погружал в жизнь этого Тодда Эндрюса, отношение к которому у меня так и не установилось (вроде законченный педант и зануда, но своеобразная логика и неординарное мировоззрение делают его вполне сносным). Философствовать он любит, записывая свои "Размышления" и раскладывая их в определенном порядке по коробкам, но, к несчастью, в этом вопросе мы с автором и его героем не сошлись. Совсем. Доходило до того, что иногда начинала спорить вслух.
Но в конце концов, в чем смысл? Эта книг (для меня "друг") погоды не сделает и порядка в голове не наведет, но читать ее приятно. Симпатична она мне. Твердая 4.
ЭЭЭ нуу что тут сказать?!
Я несколько удивлена, ибо после романа в книге размещалось небольшое послесловие, посвященное автору, из которого я узнала, что после опубликования этого произведения (а оно было первым на его литературном поприще) Джон Барт проснулся знаменитым. Если бы он проснулся веселым, грустным, может быть, немного разбитым, я бы еще поняла, но знаменитым? Очень странно.
Не скажу, что мне не понравилось, но и не скажу, что понравилось все. Чувство юмора Барта мне безусловно близко, его рассуждения о жизни и описание обыденных ситуаций - божественный каламбур, но я бы добавила (и не только ради рифмы), что сее произведение напоминает сумбур. А автор балагур и эпикур (хотя слова с маленькой буквы такого и нет), но, наверняка, он был эпикуром.
В общем и целом, чтение было приятным, хотя я и не встану в ряды тех, кто кричит, воздев руки к Небесам: "О, Боже, это гениально! Просто гениально", - а просто тихо постою в сторонке, закатив глаза. Однако я бы с радостью посидела с автором в баре, потравив шуточки, отдаю ему дань, уверена, это было бы весело.
Коли это первый порыв души, первая проба пера, первая любовь и литературный порыв (или позыв) Барта вылился в сие произведение, не буду судить строго. Но если бы я была учителем литературы, я бы посоветовала Барту, будь он моим учеником, добавить немного сюжетных перипетий или, на худой конец, стать философом, коим сюжеты совсем побоку.
Главный герой книги рассказывает нам о дне, когда он встал рано утром с хорошим настроением и радостно решил... покончить с собой. Все повествование - это рассказ об одном дне, и в тоже время рассказ о жизни главного героя. Похожий сюжет у Хемингуэя в "За рекой, в тени деревьев ". Мне не понравилось тягучее повествование, затянутые диалоги ни о чем, отсутствие явного мотива в поступках главного героя. Кому нравятся психологические изыски - книга для вас.
Я шел, обдумывая великую мысль, мелькнувшую, когда пальцы разминали сигару: ничто, абсолютно ничто не самоценно. Теперь, когда идея эта так ясно оформилась в моем сознании, смешно было подумать, как это я не докопался до нее уже много лет назад. Я всю жизнь полагал, что самоценными не являются разные вещи по отдельности, ну, деньги, например, или честность, или там власть, любовь, образованность, мудрость, даже жизнь - все это не само по себе ценно, а ценно лишь в связи с какими-то целями, это я знал, но не мог обобщить, подняться над специфичным. Но выясняется, что вот это не самоценно и то, а еще и вот то тоже, и вдруг приходит понимание общей истины: ничто, да, ничто не самоценно, ибо всему ценность только придается, приписывается извне - нами, людьми.
Я считаю, что вещи у меня располагаются продуманно. Если и вам так кажется, значит, никакого беспорядка в моем номере не обнаружится, просто особенный такой порядок, вот и всё.
Упоминаю об этом, поскольку с тех пор точно понял одно: все важные перемены взглядов происходили в моей жизни не оттого, что я о чем-то основательно поразмыслил, до чего-то нового додумался, а скорей в силу чистой случайности - вдруг случалось нечто не имеющее ко мне прямого отношения, а просто вторгшееся в мое существование, чтобы стать неотвязным, и тут я изобретал для себя очередную роль, решив, что так надо.
У него все просто выходит: агентство - коммунистическая организация, ты посылал деньги в агентство, значит, ты душой коммунист. Допустим, я дал доллар-другой девице из Армии спасения, а эта девица, оказывается, вегетарианка, значит, я всей душой против мясных блюд. Хорошая логика: коммунисты за Республику, ты тоже помогаешь Республике, стало быть, ты коммунист.
Поверь мне, друг-читатель, ничто не принуждает человека ощущать свою слабость, ибо он свободен, до того свободен, что, глядишь, самому от этой свободы неуютно станет.