Жизни девятилетней Робин из благополучной белой семьи и чернокожей Бьюти, матери трех детей, никогда не должны были пересечься. Робин скучает в пригороде Йоханнесбурга, а Бьюти изо всех сил пытается в одиночку поднять детей. Но восстание школьников, вышедших на улицы города с протестами против порядков апартеида, сметает привычное существование, и Робин с Бьюти оказываются в одном доме, а их судьбы тесно переплетаются. Робин, умная и предприимчивая, обожающая книги про сыщиков, твердо настроена...
Может быть, это и значит стареть: ты дорога позволить молодым петь их собственные песни.
Не забивай себе голову оскорблениями. Забывай их, как только услышишь, и запоминай лучше ласковые слова.
– Я не знаю, что такое “гей”, – продолжала я, – поэтому посмотрела в словаре.
Виктор рассмеялся, но как-то нервно.
– И что там написано?
– Что “гей!” – это восклицание.
...убежать от своих страхов невозможно, потому что страх – такое дело: он тень, которую не стряхнуть, он всегда в отличной форме, он быстрый и всегда будет таким, он отстает от тебя лишь на долю секунды.
Черный, белый, гомосексуалист, гетеросексуал, христианин, еврей, англичанин, африканер, взрослый, ребенок, мужчина, женщина – мы собрались вместе, но все эти ярлыки перечеркивало слово, определяющее каждого, кто был в этой комнате. Друг.
Когда не знаешь, что делать, Робс, делай как я. Пой, даже если не знаешь слов.
Карма – это когда ты делаешь плохое людям, а потом плохое происходит с тобой в ответ, в наказание.
Некоторые прощания мягки и неизбежны, как закат, иные врезаются в тебя сбоку, словно столкновение, которого ты не увидел. Некоторые прощания – это школьные громилы, против которых ты бессилен, а другие отмечают конец отношений, потому что ты решил: с меня хватит. Некоторые разрывают тебе сердце, нанося тебе еще одну, очередную рану, а другие отпускают тебя на свободу.
Нельзя всю жизнь бегать от громил, потому что громилы везде. Иногда надо защищать свою жизнь, смотреть в лицо своим страхам, а не пытаться убежать от них.
Если правда, что дети расплачиваются за грехи отцов, то за грехи детей должна расплатиться мать – вдесятеро.
У него был странный пришепетывающий выговор, да ещё на чуднОй смеси английского и африкаанс и он произносил "с" как "з": джиззус, мизз. Словно москит жужжал о себе в третьем лице.
Она хочет знать, делится ли небо на небо для белых и небо для чёрных и может ли Бог по молитве определить цвет молящегося, чтобы знать, чья молитва важна, а на чью не стоит обращать внимания.
По улице течёт река крови, и в ней плывут тела детей. Они в неестественных позах, руки и ноги изогнуты под ужасными углами. Некоторые лицом вниз, тонут, а иные - на спине, открытые глаза уставились в небо; они - человечий мусор, уносимый рукой разрушения.
Военные грузовики и полицейские фургоны. Белое правительство готово бросить солдат против наших детей.
мы, несовершенные существа, способны отыскать дорогу к другим несовершенным существам благодаря силе несовершенного чувства, которое мы зовем любовью.
Здесь есть на что посмотреть, но больше всего мой взгляд притягивает Черная Мадонна. Прекрасная черная Дева Мария держит черного младенца Христа, над головами у обоих нимбы. Какая удивительная мысль – что Мессия мог быть черным, но это просто сказка.
– Э-э, сэр. Цветным не нужен пропуск. ...они же не такие низкие, как негритосы.
– А ты цветной?
– Да, сэр, цветной. Разве сэр никода не видели цветного?..
– Доказательства, что ты цветной?
– Доказательства, сэр? Разве сэр не видите кожу Кинг Джорджа? Он как жидкий кофе с много молоко, разве сэр не видите?
– Обещай, что когда вырастешь, то не станешь одной из них.
– Одной из кого?
– Тех белых, которые ненавидят нас. Когда вырастешь, не забывай, насколько мы похожи – ты и я. Обещаешь?
...больше всего я хотела, чтобы Бьюти поняла, насколько изменили меня те пятнадцать месяцев, что я провела с ней. Во тьме моего горя она взяла меня за руку и пошла со мной через ад. Она принесла любовь, жизнь и краски в мой мир, и я никогда больше не буду видеть вещи только черными или только белыми. Она помогла мне осознать, что жизнь – это не рассказ со счастливым концом. И чем больше я об этом думала, тем глубже становилось осознание: если у рассказа счастливый конец, то он просто еще не закончен.
Разве имеет значение, что это девочка - не моя? Разве имеет значение, что она белая? Разве имеет значение, что её язык не может охватитбзвуков моей речи, если мои руки могут обхватить её?
Глаза девочки открыты, она смотрит в небо. Она не видит больше ни крови, ни жестокости этого мира - к счастью, думаю я. Она видит сейчас лучший мир - тот, где поющим голосам не отвечают на пули; мир, в котором безвинных детей не убивают из-за того, что кожа их того цвета, который белые люди находят оскорбительным. Пальцами я касаюсь её век, закрываю ей глаза.
Не хотелось бы мне на собственном опыте узнать, как белый врач заботится о черной жизни в этой стране. Интересно, что перевесит: клятва спасать человеческие жизни или белые предрассудки?
Ночь падает внезапно. Это резкий выдох дня, вздох облегчения. Восход— совсем не то, это мягкий вдох, затянувшееся действие, день словно готовится к тому, что будет.
Я чернокожая женщина, которая путешествует одна, а чернокожая женщина всегда самая лёгкая жертва в пищевой цепочке.
Черный, белый, гомосексуалист, африканер, взрослый, ребёнок, мужчина, женщина - мы собрались вместе, но эти ярлыки перечеркивало слово, определяющего каждого, кто был в этой комнате. Друг.