В самой глубине

Отцы и дети в мире сюра.

Слова. Очень много слов. Представьте, сколько слов мы произносим в день? А в неделю? А в год?
Если задуматься об этом, то может накрыть такой волной понимания оного, что можно мысленно утонуть в предложениях.

Данный роман сюрреалистичный. Он восхитительный и мерзкий одновременно. Он пугающий. Он завлекает тебя в свою историю, в эту глубоководную реку, в которой плавает Бонак, страх, и заставляет тебя покрыться мурашками с головы до пят.

Их было двое. Их всегда было двое. Мать и дочь. Сара и Гретель. А потом осталась только Гретель, одна единственная в этом огромнейшем мире. Когда она выросла, она продолжала искать свою мать, эту женщину, которая поражала её и вдохновляла, женщину, которая создала для них свой собственный, никому непонятный, язык. Морги, приюты, больницы, больницы, приюты, морги. Каждый раз по кругу и каждый раз бесполезно. Она покинула Гретель, когда той было 13 лет. Со временем память сглаживает углы, стирает некоторые фрагменты, а порой наоборот,внезапно показывает твоему мозгу то, что ты силилась забыть.

Их было двое, но потом появился Маркус.

Какой-то удивительно-наполненный и драматичный роман о человеческих судьбах, о тайнах, скрытых за семью замками, о старости, о страхах, об оглушительном одиночестве. Повествование льётся рекой, не давая тебе времени отдышаться. Оно заполняет собой все пустоты, заставляя переворачивать и переворачивать страницы, быстрее, одну за одной. Хочется заполниться этим текстом до краев.

Но потом наступает финал, завершение этого долго пути, как для читателя, так и для главной героини.

Я всё ещё жду, когда ты вернешься.

Источник

Людьми изобретательно придумано невероятное количество уловок, позволяющих всем желающим счастливо избежать - хотя бы в своей голове - необходимости отвечать за собственные действия.
Грандиозный в своей непостижимости божественный замысел. Вмешательство любых других высших сил (от вселенских гармоний до летающего макаронного монстра). Грехи отцов, ядовито пропитавшие жизни всех потомков вплоть до двадцать шестого колена. Предопределение. Фатум. Кисмет. Жребий. Судьба.
Что угодно, лишь бы свалить ответственность за собственную жизнь на кого-нибудь еще.
И абсолютными законодателями мод в сомнительной традиции перекладывания вины являются, разумеется, древние греки.
"Хочешь сделать что-то хорошо - обратись к корифеям", - подумала, вероятно, Дейзи Джонсон и, исследуя в своем романе фатализм, иллюзию контроля над собственной судьбой и что на самом деле стоит за жизненными выборами, решила оттолкнуться от всем известной древнегреческой трагедии (тащить у древних греков беспроигрышно же: во-первых, покажешься дофига мудрым и начитанным, во-вторых, я не знаю ни одной истории, которая бы не выиграла, будучи тиснутой в идеальные, тысячелетиями проверенные рамки греческой трагедии).

Тринадцатилетняя девочка и ее шальная эксцентричная мать живут в своем частном замкнутом мирке: ржавая лодка, зеленоватая река, собственный причудливый язык.
Тридцатидвухлетняя женщина пытается найти подобие шаткого мира со своей утраченной и обретенной матерью, из чьего изъеденного альцгеймером разума утекают слова и воспоминания, как молоко из расколотого кувшина.
Кто-то, убегая от невыносимой предопределенности сказанных слов, путешествует вдоль реки - без назначения, без цели, движение ради движения.
В глубине несвежих вод Темзы скрывается речной вор, берущий все, что ему хочется.
И все связано - временем, случаем, судьбой, узами прочнее, чем железные цепи.

Джонсон, выбрав в качестве основы разухабистую греческую трагедию, перекраивает ее на новый лад, ловко разбавляя тягучую неизбывность оригинального сюжета элементами магического реализма, проблемами самоидентификации, дисфункциональной семейственностью, символизмом на каждом шагу и даже почти-детективной составляющей.
Получается вполне убедительно, но как-то сумбурно и избыточно - слишком уж в романе много проблемных составляющих, отчего он делается похож на тот переперченный чили, от которого рот горит еще неделю, что готовил один из персонажей книги. Заявленные темы и мотивы не сливаются в ладненький да гармоничный хор, а сшибаются лбами и расталкивают друг друга, и по-настоящему раскрываются только 2 из них, с самыми громкими голосами и самыми острыми локтями.
И история, где вода - не в последнюю очередь символ подвижной изменчивости (личности, гендера, языка, взглядов на мир, желаний), оказывается на поверку не прохладным речным потоком, а застоявшейся, ряской подернутой гладью заводи, готовой хлынуть в читательскую глотку и заполнить легкие угрюмой безысходностью фатализма.

Соберись, тряпка! Напиши диалог!
По такому бреду, прости, если и писать диалог, то в стиле Джонсон. Чтобы всё было, как она любит. Без тире. Без кавычек. Без какого-либо выделения.
Давай уже хоть что-то пиши!
Не хочу я ничего писать, отстань. Ну что ты пристала, в самом деле, прилипла, как банный лист, день за днём, вечер за вечером.
И не я одна прилипла. Капитан тоже ждёт. Нехорошо подводить.
Я и не подвожу. Я прокрастинирую. Тебе не понять. И вообще книжка херовая, каких мало.
Да ладно! Давно ли ты её закрыла, если не помнишь, что там в благодарностях написано.
И помню я всё. Даже на память процитировать могу этот бред: Примерно через год после того, как я начала писать эту книгу, мой партнёр поставил мне на стол высказывание в рам ке. Там были слова, которые написала я сама, хотя редко верила в них. Вот они: «Я думаю, что эта книга получится действительно охренительной. Дэйзи Джонсон». Что, съела?
Слишком много она о себе думает. С таким диагнозом людей следует сразу в больницы класть и под замок, чтобы не буянили, заверяя всех в том, что они – поэты, они – великие…
Милая, графоманство – слишком распространённый диагноз, на всех больниц не хватит. Удивляет другое, когда их бредни расходятся так, как эта книга, громко провозглашённая бестселлером.
А чему тут удивляться. Во-первых, это американцы. Они обожают писать про «особую касту» людей на воде: никто же их не понимает, рассудок их изнемогает и т. д. и т. п.
О да. Скорая к ним не ездит, да они и не хотят.Люди земли, мол, ничего о них не знают, зато они, эти нищеброды, отребье, всё-то обо всём знают. Так хорошо знают, о да, во столько суеверий верят и мучаются от них почём зря. Будь у них деньги, они бы, конечно, не жили у воды или того хуже, на воде в своих дурацких утлых посудинах.
Будешь продолжать так же резко – обвинят в нетерпимости.
Ха, да пускай! Она же пишет про днище, такое тёмное, беспросветное днище, какое может быть в задрипанной африканской деревушке, но не в Америке же! А то, что оно в Америке – лишь усугубляет его днищность.
Днищету, я бы сказала.
Вот её самую и усугубляет. Только ведь про днище можно писать по-разному, даже у Горького На дне не всё беспросветно, все стремятся к лучшей жизни, есть какая-то мораль. А тут она пишет про несусветное, беспросветное невежество, да ещё и пытается продемонстрировать какую-то болезненную красоту этой невозможности возврата к нормальному миру. Зачем? Зачем вообще писать про днище?
Гм, гм. А ты ожидала, что книга с названием «В самой глубине» будет о чём-то другом?
И в самом деле. А помнишь, мы какой-то фильм смотрели скандинавский про женщину-детектива с малолетним ребёнком, приехавшей в ветхую деревушку разбираться, то ли кто крадёт детей, то ли что происходит с водой…
Помню, помню. Так и не досмотрели, скукотища. Странности с водой, водобоязнь вообще излюбленный мотив мистики и ужасов – возьми того же Судзуки с его «Тёмными водами».
Ну ладно, хватит. Здесь-то вся эта мишура про нелёгкую и мучительно-мистически-ужасную жизнь у воды – лишь атрибут самой истории, ведь у нашей гениальной писаки был гениальный замысел повторить избитый сюжет про царя Эдипа, только происходящий сейчас.
Гы-гы, правильно говоришь. Сейчас – ключевой момент. Представь себе, получается, что для неё сейчас отлично от тогда лишь манией смены полов.
Не понимаю, как они там сами не запутались, кто какого пола. Вся книга-то ни о чём, собственно говоря, проблемы у героев в головах, они зачем-то отчаянно стараются пережить собственные – в их представлении грешные – поступки, и вместо того, чтобы жить дальше, только и знают, что бесконечно рефлексируют об этих т.н. грехах.
Вот она, темнота! Современье бы отвергло грешность, не подавилось бы. А эти, тёмные, продолжают жить по старой морали.
Так, давай, что ли, вкратце хотя бы, расскажем, в чём суть книги, а то услышит кто наши рассуждения и уши завянут, ничего не понятно же.
Обязательно вкратце! Не длинно. Кстати в книге тоже мало что понятно. Джонсон старалась закрутить интригу, но всё, что ей удалось – это лишь искусственно разодрать сюжет на куски и перемешать их.
Так вот. Некая женщина с мутной головой, занимающаяся толкованием слов для словарей, рассказывает то о том, как она жила с матерью до 16 лет, то о том, как она искала мать, то о том, как она с ней живёт сейчас. Всё это очень дерганно и без какого-либо изящества перемешано. Потом начинаются вкрапления истории о том, как некая долбанутая Марго куда-то идёт, уйдя из дому в 16 лет в сущности без причины – а только потому, что некая соседка её, раскладчица таро, заявила ей, что та порешит своего отца, если не уйдёт из дому (вот она, ложь тёмного человека. Ну чувствуешь ты, что кто-то порешит своего отца – ну так и говори прямо, зачем остальное додумывать). В итоге она, будучи приёмной у своих родителей, порешила своего настоящего отца на первой встречной лодке, а потом прибилась ко второй встречной лодке и переспала со своей настоящей матерью, к тому времени по примеру вышеупомянутой раскладчицы таро, которая была женщиной в мужском теле, что она будет мужчиной – типа, мальчикам же легче, они не думают и не рассуждают.
Идиотский взгляд одного пола на другой. Не важно, какого на какой.
Не спорю. Так вот, поэтому она заматывала себе грудь пищевой плёнкой и не мылась месяц, и я не понимаю, как у неё не возникло опрелостей в таких условиях.
Давай я доскажу, ты со своими рассуждениями недалеко уйдёшь. Та её настоящая мать со второй встречной лодки сама была двинутая мозгами, что и передала по наследству дочери, которую младенцем, просто так, ни с того ни с сего, оставила в мусорном баке, после этого страдая и по младенцу, и по его отцу, которого же сильно любила. Поэтому вторую дочь (тоже двинутую мозгами, это у них семейное), она родила специально, чтобы воспитать её вместо той, как бы довершить неначатое, и назвала её так же, Гретель, из-за чего у бедной девочки всю жизнь подспудно жило чувство вторичности и ненужности, ведь ту, первую Гретель, мать уже не могла вернуть, а когда та явилась, слишком поздно поняла, что это её ребёнок.
Интересно они имя преобразовали: Гретель-Гретхен-Маргарет-Марго, по сути, оно то же и осталось.
Кто они? Она же, автор.
Ну кто её разберёт там, может, она тоже мужчина в женском теле. Ладно. Кстати, Гензель и Гретель – известная сказка братьев Гримм о потеряшках.
Вот только не надо сейчас аллюзии находить. Херовую книгу ничто не спасёт, никакие тропы.
Ну я скорее к тому, что она всё без разбору в свой котёл тащила. И да, мы недосказали. Та вторая Гретель – и есть рассказчица, которую её ненормальная мать бросила в 16 лет. Первая Гретель-Марго-Маркус утонула в ту же ночь, как переспала с матерью, мать в итоге повесилась, после того, как её нашла вторая Гретель, а ещё у них был свой идиотский птичий язык, и очень тупо, что Джонсон вторую Гретель исходя из этого факта сделала лексикографом.
Полагаю, что свои слова образует любой ребёнок, достаточно взять «От двух до пяти» - сколько таких интересных детских словообразований приводит Чуковский.
Взять-то можно, да проблема в другом: здесь язык не ребёнком придумывается, а матерью, дитятя же этот язык воспринимает как норму и из-за этого после, в школе, становится изгоем, а на реке, где родилась, одушевляет этими словами то, чего вообще нет и никогда не было. У них же с матерью есть этот Бонак, на котором обе помешались буквально – имечко выдумали для всех страхов.
Мораль сей басни такова: не родитесь, дети, у двинутых родителей.
По мне так замечательная мораль. А ещё лучше уточнить: не родитесь, дети, у Дэйзи Джонсон.
А ещё мораль: прекращай выбирать книги по обложке.
Вообще-то не думаю, что остальные две были хоть немногим лучше. Да и вообще почти вся серия вызывает сплошные сомнения относительно качества. А ещё надеюсь, что ты наконец-то от меня отвяжешься и дашь поспать.
Да уж теперь-то отвяжусь, с чувством выполненного долга можешь идти спать. Только как херовую книгу, херовую рецензию тоже ничто не спасёт.
Слушай, ну требовать от меня сейчас хорошую рецензию на такую книгу было бы чересчур, не находишь?!
Я и не требовала хорошую. И в отличие от самонадеянной курицы Джонсон знала, что рецензия будет уж точно не охренительная. Условием было написать «хоть что-нибудь». А теперь – публикуй, расслабься – и марш в постель!

Пронзительный роман о взаимоотношениях матери и дочери, которые живут вдали от всех на реке. Угнетающая атмосфера держала меня в напряжении на протяжении чтения. Это роман о матери, бросившей свою дочь и о том, как спустя 16 лет взрослая дочь находит свою мать, у которой болезнь Альцгеймера, и заботится о ней. Роман о переплетении прошлого и настоящего, о существе, обитающем в реке, о страхах, о жизни отшельницы, о воде, о языке, о словах, о дочери и о матери... Я купила эту книгу из-за водного монстра, но нашла в ней удивительную глубину.

В благодарностях автор написала следующее:

Я думаю, что эта книга получится действительно охренительной. Дэйзи Джонсон.

В чем-то, конечно, она права. Книга действительно оригинальная, со своей изюминкой. Всё же в конце перемудрила: непонятные смерти, инцесты, лесбийская любовь...

Первое, что бросается в глаза - это то, что Джонсон забила на знаки препинания в диалогах. Читать такие авторские премудрости неудобно, не наглядно. Порой трудно понять какой герой говорит. Несколько страниц подряд может быть написано "он" или "она", а имя не уточняется. Тем более что есть один персонаж, который родился девочкой, но потом понял, что он чувствует себя мужчиной. То "она" - Марго, то "он" - Маркус. И Фиона - длинноволосая женщина со щетиной. И так всё телевидение и интернет заполонили трансгендерностью, так ещё и читать про это.

Самое смешное, что читался этот бред на одном дыхании. Я вообще не люблю, потому что не понимаю, такие сюрреалистические произведения. А эта книга меня затянула. С другой стороны, можно было её и не читать - не многое бы потеряла. По крайней мере мозг был бы цел, ибо в конце, я повторюсь, начался такой взрыв мозга читателей, что чуть дым не пошёл из ушей. И номинирование этой книге на Букеровскую премию - перебор. Ну не заслуживает она такого. Да, необычная, чокнутая книга, не больше.

И всем, кто прочитает и – я скрещиваю пальцы – посоветует другим эту книгу.

Прочитала, но советовать не буду. Пожалейте свою психику и время. Оценку поставила за оригинальность и чтение на одном дыхании.