- Но... - начинаю я; не важно, кто зарабатывает деньги, она в них купается, - они ведь твои родители. Это значит, что ты точно не бедная, ведь так? Она снова испепеляет меня взглядом. - Я не говорила, что я бедная. Но деньги их. Если бы не родители, я бы так не жила.
Верь во что хочешь. Или не верь. Береги себя, будь добр к окружающим. Для этого не нужна религия
Может, человек способен только на один вид любви? Если ты до безумия любишь своего партнёра, то не можешь быть хорошим родителем. А если ты хороший родитель, то не способен влюбиться.
Они любят нас недостаточно сильно, чтобы понять: с ней что-то не так.
Некоторые специалисты полагают: стоит назвать ребенка "психопатом", и надежды на то, что он изменится, уже не будет.
Почти все дети рождаются эгоистами, но потом учатся эмпатии. Почему Роза ей не научилась?
Как только Роза научилась говорить, она стала врать.
Подожги и смотри, как горит.
— Я такой родилась, — перебивает она безапелляционным тоном. — Но дело не в том, что мне чего-то не хватает. Я умнее других людей. Эмпатия не дает понять, как устроен мир. Можно сказать, что она размывает изображение.
— Нет, — шепчу я, — все не так. — Если я скажу, что у нее холодные глаза, это прозвучит слишком театрально. Но это правда. Ледяные голубые глаза. Как у нашего прапрапрачертзнаеткакогодедушки на фотографии. — У тебя повреждена или недоразвита островковая доля. Ты не умнее других. Ты бесчувственнее.
— Я не такая, как все. Я думаю, что я лучше других. Ты думаешь, что нет. Но мы оба считаем, что я не такая, как все.
— Да.
— Если я кого-то убью, то, возможно, не получу от этого удовольствия. Я не знаю, что на это сказать.
— Или получу удовольствие, но, сделав это раз, больше не захочу этим заниматься. Ты ведь знаешь, мне быстро все наскучивает.
— Я видел, как ты часами убивала муравьев.
Роза пожимает плечами:
— Это было весело. Веселье не может наскучить.
— Тебе кажутся веселыми неподходящие вещи.
— Ты считаешь, что весело бить людей.
— Это другое. Боксеры хотят драться. Они на это согласны.
Роза качает головой:
— Я же сказала, что не могу этого обещать. Врать слишком удобно. И потом, ты ведь тоже врешь. Ты сказал, что с носом у тебя все в порядке, но это было не так. Ты сказал, что не дерешься, но дрался.
— Можешь пообещать мне не взламывать мой телефон?
— Могу.
— Пообещай.
— Обещаю не взламывать твой телефон.
— Или чей-то еще.
Теперь тяжело вздыхает уже Роза:
— Или чей-то еще.
— Иди спать.
— Я не хочу.
— Иди в свою комнату и не хоти спать там. Я хочу спать. — Я указываю на дверь. Роза морщится и уходит. Я пытаюсь не думать о том, что она сказала насчет того, что было бы, если бы Соджорнер не стало. Утром поставлю на свою дверь засов.
— Роза, я тебе не доверяю. Ты заставляешь своих друзей делать то, чего они не хотят делать. Ты готова на все, лишь бы настроить Сеймон против Майи.
— Майя злая. Если бы она умерла, было бы гораздо проще. Сеймон хочет, чтобы она умерла.
— О господи, Роза, ты не можешь убить Майю. Роза молчит.
— Если ты ее убьешь, тебя посадят в тюрьму. Роза молчит.
— Ты умная. Но даже самых умных убийц ловят. Почитай про них.
— Я уже читала. Про тех, кого поймали. Но есть множество нераскрытых убийств.
— Значит, ты не из тех христиан, которые не занимаются сексом до брака? Соджорнер выпрямляется и поворачивается ко мне.
— Че, ты вообще слушал проповедь? Помнишь, когда мы с тобой были в церкви, и там было много народу, и моя мама говорила с кафедры? Ты хоть что-то тогда слышал?
— Честно? Нет. Я думал о том, что касаюсь ногой твоей ноги, о том, как мне приятно держать тебя за руку, о том, что твои губы оказываются так близко к моим всякий раз, когда я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на тебя. Я не слышал ни единого слова.
Она смеется.
— Значит, ты пропустил отличную проповедь, в которой развенчивался культ чистоты. Секс — не грех. Секс — это любовь. Грех не в том, чтобы заниматься сексом, а в том, чтобы заниматься им без любви, — что может случиться и в браке. Я цитирую проповедь, которую ты не слушал.
Я молча смотрю на нее. Она только что произнесла слова «секс» и «любовь». У меня пересохло во рту.