В книге «Голоса деймонов» собраны тексты, написанные за последние двадцать лет. Это и отдельные эссе, и предисловия к книгам, и тексты лекций, прочитанных по самым разнообразным поводам. Ф. Пулман знакомит нас со своими любимыми произведениями литературы и живописи, со своим взглядом на чтение и сочинительство, на современное положение дел в мире вообще и в Англии в частности. Автор, которого любят тысячи читателей, анализирует классические и популярные произведения искусства и литературы,...
По моему ощущению, о чем бы мы ни рассказывали в своих книгах, главное показать, что у поступков всегда есть последствия.
Отвечать за то, чтобы нести отраду и не вредить, — одна из величайших привилегий, доступных человеку.
Альфред Хичкок сказал кое-что интересное по этому поводу [скорейший ввод гг]: если фильм начинается с того, что грабитель вламывается в пустой дом, и мы смотрим, как он роется в выдвижных ящиках, а потом в окно внезапно ударяет свет фар хозяйского автомобиля, мы невольно думаем: «Скорее! Сейчас они будут здесь!» Мы хотим, чтобы грабитель не попался. Мы приняли его сторону, потому что начали именно с него.
Чтобы сцена заиграла, нередко приходится добавлять в нее персонажей.
Раймонд Чандлер дело говорил, когда советовал писателям: «Если не знаете, что будет дальше, пусть дверь откроется и войдет человек с пистолетом». ... Кто это будет — неважно; главное, чтобы вы — то есть рассказчик — не знали об этом заранее.
Вы этого не планировали.
«Человек с пистолетом» застает вас врасплох — и открывает новые возможности, вынуждает вас к таким поворотам сюжета, которые без этого просто не пришли бы вам в голову.
Для начала надо объяснить, что такое деймон: это часть вашей собственной личности, вынесенная наружу и получившая внешнюю физическую форму — облик того или иного животного. ....
Вы не расстаетесь со своим деймоном (а он — с вами) не только потому, что просто этого не хотите (ваш деймон — это часть вашего «я», с которой можно общаться, которой можно полностью доверять и так далее), но и потому, что разлука с ним причиняет физическую боль.
Но моя история — вовсе не о том, как прекрасно быть ребенком, и главный ее принцип — не сожаления и ностальгия по прошлому. Это история о том, что необходимо взрослеть, и главный ее принцип — реализм и надежда.
...трилогия задаёт новый способ взаимодействия между нами и Богом - не иерархический, а взаимозависимый. Не Бог сотворил нас: мы с ним постоянно творим друг друга. Вместо того чтобы слепо повиноваться Богу, как подданный - королю, мы выполняем гораздо более важную роль: мы поддерживаем в Боге жизнь.
Мы наделены сознанием и осознаём это. Возможно, к этому привела всего лишь серия случайностей, но теперь, обретя сознание, мы должны сами принять ответственность за свою судьбу. Теперь мы здесь, теперь мы осознаём себя, и теперь от нас многое зависит. С нашим появлением всё изменилось.
Можем ли мы наслаждаться произведениями литературы или искусства, создатель которых виновен в сексуальной эксплуатации детей? На мой взгляд, можем, но осведомлённость о подоплёке этих произведений отразится на нашем восприятии и сделает его более сложным. Единожды узнав правду, мы уже не сможем от неё отвернуться. И мы не должны её забывать. Это факт - и это часть нашего багажа знаний.
... нет смысла тосковать о прошедшем детстве и упиваться нездоровой ностальгией; надо повзрослеть. Надо оставить в прошлом бессознательную благодать детства и отправиться на поиски совершенно другого качества - а именно мудрости. А чтобы обрести мудрость, нам придется усвоить весь опыт, доступный человеку. Придется идти на компромиссы, пачкать руки, страдать, трудиться в поте лица и учиться ...мы можем в конце концов вернуться в свой рай - с черного хода, обойдя мир вокруг
Если читатели не замечают наших ошибок, они не станут возражать и против правильно построенной фразы.
Иногда наша природа мудрее сознательных убеждений, и дело пойдёт хорошо только если слушать её голос.
... вокруг каждого написанного предложения так и вьются призраки предложений, которые я мог бы написать, но не стал.
Если увязнуть в мыслях обо всём, что вы могли бы сказать , станет очень трудно сказать хоть что-то.
А читать роман, написанный целиком от первого лица и в настоящем времени, — это, по-моему, всё равно что сидеть в комнате за окном, на котором висят вертикальные жалюзи: от всего, что снаружи, остаются только узенькие полоски, и ничего больше не видно.
Итак, моя ересь — в том, что вечную жизнь я считаю не наградой, а жесточайшим наказанием, которому Бог подвергает нас за греховное стремление взрослеть и набираться мудрости.
Мне кажется, что говорить открыто о своей «духовной жизни» — ничуть не лучше, чем рассказывать во всеуслышание о том, как ты занимаешься сексом. Разве это не личное дело каждого? По-моему, это слишком интимные вещи, чтобы заявлять о них вслух.
... совокупность вещей, которые я знаю, — лишь крохотная, едва различимая точка света в огромной, всеобъемлющей и безграничной тьме вещей, о которых я не имею ни малейшего понятия. Может, где-то в этой тьме есть и Бог; но я этого не знаю, потому что заглянуть так далеко не могу.
Кандалы, выкованные нашим разумом, не легче любых других.