Никто не знает, откуда в наш мир пришел Стазис. Почти никто не знает, что на той стороне. Но все знают три закона.
Первый – живое не может долго находиться на территории Стазиса, не став его частью.
Второй – когда тебя атакует эмиссар Стазиса, не смотри ему в глаза. Ты не сможешь отказаться от того, что увидишь в них.
Третий – Стазис всегда где-то рядом.
Есть и четвертый закон, который поможет тебе выжить. Но тот, кто его знает, всегда молчит.
- Можно я обратно в казарму поеду? - спросила Лиза. - Очень много бреда сразу, я устала.
- Вы сломанный. Вас как будто били кистенем по суставам. Снять плащ, и вы в разные стороны рассыплетесь. Снаружи вроде человек, а внутри одно крошево. Знаете конфеты с дробленым орехом? Вот вы как конфета.
Понимаю, - сказал Филин. - Чего тут непонятного. Мы еще мало знакомы, а руки каждому жать - скоро рук не останется.
- Никто. Никогда. Не будет. Тебя предупреждать. Тебя родили. Не предупредив. Поселили в этом месте. В этой точке карты. Не предупредив. Жизнь вообще. Не предупреждает.
У каждой боли есть имя, как у урагана или аэропорта, и у этой конкретно твое. И у каждой вины есть имя. И у этой тоже.
Мимо быстро пролетали картинки нормальной городской жизни. Кто-то грелся у костров, горящих в бочке. На главной площади традиционно болтались висельники, чтобы горожане проникались клановым патриотизмом во время вечерних прогулок. Чумазые дети выглядывали из окон.В относительно благополучных областях дети рождались на удивление быстро и в огромном количестве. Почему людям понадобился постмир, чтобы снова начать нормально плодиться?
– Слушай, – сказал Горбач, когда до границы восточного сектора оставалось всего ничего. – Ты говорила, что приходила ко мне.– Да, – смущенно сказала девочка.– С пирогом, – уточнил Горбач.– Ну да. Сама пекла, – сказала девочка.– Он у тебя не с собой? – спросил Горбач.– Вы разве есть хотите? – удивилась девочка. – Я думала, у вас аппетита нет.– Я сутки ничего не ел, – признался Горбач. – А он с чем у тебя?– С крысой, – сказала девочка гордо.– Хотя знаешь, подождем до обозов.– Да с печенью он, – сказала девочка и захихикала.– С тобой не соскучишься, – заметил Горбач недовольно.Из-за пазухи куртки она достала небольшой сверток и протянула его Горбачу. Он аккуратно развернул его, стараясь не потревожить перебитое предплечье. Пирог невероятно вкусно пах. Сверху на тесте девочка изобразила розочку. Горбач аккуратно отломил половину, оставшуюся половину снова завернул и протянул девочке.После всех волнений обычный пирог показался Горбачу самым вкусным, что он ел на свете. Умял кусок за полминуты, стараясь не уронить ни крошки.– Очень вкусно. Ты прямо мастерица. И форты строишь, и пироги печешь. Спасибо, – сказал он.– Я еще стреляю хорошо, – сказала девочка и погладила рукоять арбалета.– А с чьей печенью испекла, кстати? – спросил Горбач.– Крысы, – сказала девочка.Горбач остановился и сглотнул. Девочка, внимательно следившая за его лицом, снова засмеялась.
И мы закрываем тему. Я и так с вами слишком откровенный, дорогие юные друзья. Это все из-за моей природной открытости и личного расположения к вам. Как-то вы меня расслабляете. Славные такие люди, отзывчивые. Но пора и честь знать.
- Вы сломанный. Вас как будто били кистенем по суставам. Снять плащ и Вы в разные стороны рассыплетесь. Снаружи вроде человек, а внутри одно крошево. Знаете конфеты с дроблёным орехом? Вот Вы как конфета.
Веталь вместо «говно вопрос» всегда говорил «вопрос говна».
Крувим не знал, считал ли Веталь это остроумным или просто не понимал разницы.
Мама называла сына «херувимчик». Долго Крувим думал, что это и есть его имя. Другие дети спрашивали, как его зовут. Крувим отвечал: «Херовинтик». Этим он определил свое прозвище вплоть до совершеннолетия.
— Синклер? Все нормально? Ты побледнел что-то.— Я в панике, — сказал Синклер.— Так и должно быть, — ответил Ингвар.
Висельник задумчиво болтался на канате. На лице было написано легкое удивление, словно в кафе ему принесли не тот заказ.
- Наша жизнь заполнена бредом. Огромный бредовый пирог, со слоями чуши и абсурдной начинкой. С одной стороны он пригорел, а с другой - сырой. Рано или поздно любой отравится этим сраным пирогом.