Рецензии на книгу «Ужасные дети. Адская машина» Жан Кокто

У меня есть младший брат. Как-то он сказал, что ему нужна жена такая же, как я . Я спросила, что он имеет ввиду - в ответ брат перечислил те качества моего характера, которых нет у него, и которые могли бы ему пригодится в жизни. Странно, не правда ли? Такое ощущение, что мы две половинки одного целого, когда-то по воле рока разлученные судьбой... На самом деле в детстве мы постоянно ссорились друг с другом, терроризировали, задирали и дрались "до первой капли крови". Мы делили одну детскую, один письменный стол, шкаф и внимание родителей - по сути мы делили одно пространство на двоих, поэтому каждому приходилось приспосабливаться к характеру другого, уживаясь вместе. Казалось бы - радуйтесь, друзья, сейчас вы далеко друг от друга, вам нечего нынче делить! Но нет, не все так просто... Он хочет иметь жену, похожую на меня, он обожает мою дочь, а я..... Просто знаю, что он есть, что никогда не бросит на произвол судьбы, продолжаю дарить подарки и ругать за глупости, и да, буду тихонько ревновать к его жене, когда она появится :)

Эта книга не о детях, эта книга о взрослеющих брате и сестре, сиротах, живущих под одной крышей, об их собственном мире, об Игре, в которой оба живут и в которую не пускают посторонних, о детской - комнате-свалке, в которой они вынуждены жить, как в камере, "этой каторге", которую, тем не менее, не в силах оставить ни один, ни другой. Эти "дети" бесконечно ругаются, шипят, обзываются, гоняются друг за другом, проверяют на вшивость, испытывая терпение друг друга. За внешней презрительной оболочкой скрывается нежность, любовь, острая необходимость, которые брат и сестра испытывают друг к другу. Им никто не нужен, кроме зрителей - ведь детская по сути своей Театр, а двое друзей - допущенные к "великому таинству" зрители. Изо дня в день, из года в год их "пьеса" имела успех, потому что сами актеры не осознавали себя таковыми - они жили так, как умели, на грани мифа, не задумываясь, что жизнь - борьба, а не игра.

Роман сюрреалистичен, в какой-то степени мифичен, но пронизан чувствами на грани фола, наэлектризован любовью брата и сестры. Конец неожиданный, но логичный. Роман понравился очень, он небольшой, читается влет, поэтому смело рекомендую!

Когда у меня спрашивают, тяжело ли быть матерью двоих детей, я неизменно отвечаю, что это в ТРИ раза сложнее, чем иметь одного ребенка. Потому что есть одна личность, есть вторая личность, а еще есть отношения между ними. Последнее зачастую бывает самым трудоемким и сложным...

Очень круто, очень!
Это такая крохотная вещица, еще чуть чуть и не прошла бы в Долгострое, благодаря которому ее прочитала, но в то же время такая бесконечная.
Будто бы случайно наступив в лужу, а летишь, как Алиса в кроличьей норе. Конца и края не видно.
Или как насекомое, утопающее в меду.
Язык такой сладкий, тягучий, плотный, какой то невозможный. На нем готова читать и перечитывать ежедневные новости, информацию на бытовой химии и объявления на стенах. При такой форме совершенно не важен сюжет.

У подростков умирает мать и остаются они одиношеньки в этом мире.

Этим бедным сиротам даже в голову не приходило, что жизнь — это борьба, что существуют они контрабандно, что судьба только терпит их, закрывает на них глаза. Им представлялось вполне естественным, что домашний врач и дядя Жерара содержат их.

Почти.
Кроме добродушного тюфяка дядюшки, у них еще детская, в которой, как микробы не выживают на большой высоте, не приживается грязь и порок. Никакой прямолинейности , как в "Цементоном садике", но от редких намеков мурашки табуном. Любовь между сестрой и братом, такая глумливая, ревностная, постоянно прощупывающая и расширяющая границы, не терпящая никого рядом и связь, которую не разрушит смерть.
Мир детской комнаты, зыбкий, нереальный. Вечная Игра, дети не смирившиеся со взрослением. Такой богатый букет у этого поизведении, и в то же время множество знакомых черточек, это и малая проза Виана, Дювера, "Шарлотта навсегда» и даже «Вход в пустоту", кусочек Нетландии в отдельно взятой детской, затхлый мирок старинной сказки про принцессу Вербену, а еще тот жутковатый момент, когда после всех приключений Пеппи Длинный Чулок предлагает Томи и Аннике больше не расти.

Когда книга хорошая, ее часто откладываешь, что бы перевести дух. Если подсчитать сколько раз это сделала, учитывая крохотный объем, то это одно из лучшего, что прочитала в этом году.

Очень интересная, очень артистичная, очень стильная вещь. Пронизанная эротикой и абсурдизмом. Любовь между братом и сестрой, преломленная гранями сюрреалистического кристалла. Исследование другой, темной стороны любви.

Жизнь и любовь как игра. Игра на грани эмоционального и физического садомазохизма.

Минималистский и поэтичный стиль, так четко подающий красоту и странность обсессии, которая уже за пределами табу.

А интересно как все было в жизни, ведь считается, что эта вещь полуавтобиографична.

Дети ужасны, это и так понятно. Не нужно для этого читать Кокто. Хотя книга вовсе не о том, что они ужасны по своей природе. Скорее, она про то, что если детей не воспитывать, а оставить расти без присмотра, как есть, то они и вырастут, как сорная трава, нахватавшись по верхам ерунды, потакая низменным инстинктам, оживотнивая какие-то человеческие черты. Про это позже напишет Макьюэн в своём "Цементном саду", но Кокто успел раньше.

Базовые, первичные эмоции страшны и разрушительны, если не сдерживать их оковами культуры, воспитания, искусственно созданных рамок. В первородной своей красоте человек хочет жрать, спать и совокупляться. Если один из персонажей книги всё как-то больше склоняется к спать и чтобы пожалели маленького, то кто-то горит алым пламенем страсти и не позволит другой обезьянке забрать тот кокос, на который она уже положила глаз (если вы понимаете, о чем я, о да — эта фраза всё делает лучше). Ни во что хорошее это не выльется, тем более, если вы уже смотрели фильм "Мечтатели". Он, кстати, косвенно по этому самому роман и снят.

Занятно, что в ограниченном мире главных героев все второстепенные воспринимаются, как ненастоящие люди. Вот есть мы, а есть все остальные, существа совсем другого рода, с ними можно играть и даже допускать к ним, но это совсем не по-настоящему. Бедные ужасные дети без родителей так и не смогли вырасти, потому что они так и не смогли по-нормальному научиться быть детьми. Вместо этого они скатились в какие-то жуткие первобытные пучины и собственную мифологию. Книга так тяжела с самого начала, что не будет спойлером, если я скажу, что хорошего финала ждать не приходится. Это ясно с самых первых глав.

Вообще, я прекрасно понимаю, почему такая литература может не нравиться, хотя книга написана мастерски. Почему-то большинству читателей хочется ассоциировать себя с кем-то из главных героев. Поэтому даже с отменными гадами зачастую происходит эффект стокгольмского синдрома, например, я всегда офигеваю от того, как кто-то оправдывает Уолтера Уайта из "Во все тяжкие". В "Ужасных детях" ни с кем себя ассоциировать не хочется, поэтому вживание в книжку физически не слишком приятно, как-то мерзенько, липко, душно, надо бы проветрить. Тем не менее, от такого чтения тоже можно словить кайф. Вы же не в книге, вы тут, в ваших руках переработать чужой опыт — пусть и опыт несуществующих в реале людей — чтобы что-то уяснить для себя. Например, что у каждой фантазии должны быть границы, потому что любая крайность ведёт к апокалипсису.

Жестокая книга о детях, взрослых, Париже и любви. О болезнях и нищете и об одиночестве.
Напоминает Мечтателей Бернардо Бертолуччи и Жюля и Джима Франсуа Трюффо.
Нервность существования. В этой книге автор предвосхитил современный инфантилизм, кидалт, нежелание уходить из мира детства - прекрасного, несмотря на постоянные мальчишеские школьные драки и вечную подростковую неуверенность.
Если бы узнать кто автор сценария наших судеб, такое ощущение, что мы всего лишь ассистенты режиссера.
Можно строить баррикады из подушек, но постоянно оставаться детьми невозможно.

Эти дети не совсем дети.
В каком-то смысле, они не были детьми никогда. Для них не существовало великого Понарошку, потому что они раздвинули его до размеров целого мира, назвали Игрой и жить решили только там. Это два идеальных жителя Нетландии - существа, которые зависли вне времени, прекрасные в своей эгоистичности и оттого чарующие окружающих.
Ведь все мы помним - только молодые и бессердечные умеют летать.

Они легко разбивают жизни друг друга, а окружающих воспринимают не то как смутные тени, не то как любимых игрушек. Они с легкостью принимают жертвы и летят по жизни, не задумываясь о ней.

Важные события задержатся в их памяти, только если они будут касаться игры.
Они позволят заботиться о себе, окружать себя любовью, лаской и восхищением, но уничтожат всякого, кто осмелится подойти слишком близко.

Потому что вся их жизнь - это та самая Игра, это детская, в которую они превратили чужие дома и жизни.
С ними хорошо валяться в подушках, есть креветки и виноград, мечтать и болтать о пустяках и несбыточных желаниях.
Но остерегайтесь выходить за пределы этого мыльного пузыря.
Ведь сила их воображения уничтожает все, что вне его.

И им даже не важно, что они проиграют, исчезнут, и люди забудут о них.
Ведь в играх главное вовсе не победа, а сам процесс.

Прекрасная, завораживающая своей саморазрушительной силой история.

Какая странная книга.
Вы не смотрите на оценку, которую я поставила. Честно говоря, я не знаю как оценить ее. Это такой сумбур эмоций, чувств, поступков, единения и отторжения, такой мощный поток слов, такой резкий и короткий удар, что я пока просто не в состоянии хладнокровно препарировать этот роман. У меня разболелась голова, мне физически тошно от него и, признаться, я пока не понимаю, что полезного лично для меня в этой книге, но...
Все не так-то просто. Равнодушной Кокто меня не оставил. Пожалуй я вернусь к этому роману, попозже. Надо подумать и переосмыслить.

В рамках флэшмоба "Дайте две!" Light version".

Цветы зла

Тема иной формы любви между братом и сестрой, не редко встречается в литературе, но чаще всего, она уходит в явный инцестуальный уклон, уничтожая под собой любую духовную составляющую. К чему-то подобному обращались в своих романах Иэн Макьюэн в "Цементном саде" и Джон Ирвинг в "Отель Нью-Гэмпшир". К сожалению, в конце они сильно увлеклись раскрытием темы за пределами табу, уложив своих героев в одну койку, тем самым превратив то сложнообъяснимое чувство, иную форму любви в очередную вариацию сексуального влечения. Кокто обыграл эту тематику гораздо сложнее и более художественно.

Сюжет легкий и настолько мелодичный, словно окутывает своего читателя с первых страниц силой магического реализма. Слова льются в одно стремительное повествование, окружают вихрем эмоциональных мелочей, собирающихся в одну картину, от которой почти невозможно оторвать взгляд.

В романе четыре главных персонажа, но по сути, их пять. Помимо 4-х детей, так отчаянно нуждающихся друг в друге, есть еще пятый персонаж - Детская. Обитель Поля и Элизабет, их собственная крепость, поле для их безжалостной Игры. Детская укрывает сирот и опасного мира, дает им свободу стать теми, в кого они вырастают. Как ни банально, Поль и Элизабет смогли вырасти и уехать из Детской, променяв бедную квартирку их покойной матери на шикарный особняк, но Детская так и осталась в душах своих ужасных детей, ее правила так и остались актуальны, Игра продолжилась. Выросшие дети, с которыми Детская отказалась расстаться так и остались детьми, только стали более трудными, жестокими, ужасными.

Оставшиеся одни в четырех стенах Детской, укрытые от нужды благодаря участию добрых людей, главные герои - Поль и его сестра Элизабет изводят друг друга своей жестокой Игрой, придумывая, как можно изящнее поиздеваться друг над другом. В этот уклад добровольно втягивается Жерар - школьный друг Поля, изначально трогательно любивший своего друга, но позже, совершенно естественно эта любовь проявляется и усиливается у него по отношению к сестре Поля. Элизабет приобретает для Жерара практически сакральное значение - он видит в ней святыню, во многом потому, что сам имея очень добродушный характер, он идеализирует своих друзей, а в случае с Элизабет, еще поддается тому образу, за который она себя выдает.
"Случай со снежком", с которого начинается история, во многом роковой для большинства героев. Из-за него Поль вынужден отказаться от школы и оказаться полностью под опекой Элизабет, а Элизабет открывает в себе, что помимо их обычной грызни с братом, она любит играть для него роль матери, выхаживая его. Уже позже в Детской появятся еще два обитателя - Жерар, получивший свободный доступ к объектам своей симпатии и Агата, подруга Элизабет. За кадром остается еще один второстепенный, но очень важный персонаж для понимания образов героев и витающих в Детской феромонов. Даржелос - изначально ужасный ребенок, маленький тиран и бунтарь, предмет безответной любви Поля. Тот факт, что в снежке оказался камень, явно не говорит о случайности, вспоминая всю дальнейшую роль Даржелоса в сюжете, была у него тяга причинять боль тому, кто его любит. "Прощальный привет" Даржелоса, комочек яда, словно интерпретация ситуации, произошедшей между героями в детстве - Даржелос словно желает завершить неоконченное, все-таки убить Поля. Агата предстает в сюжете, как обратное отражение Даржелоса - их роднит невероятная внешняя схожесть и противопоставляет внутренняя организация. Агата появляется в сюжете, как подруга Элизабет, но так ли в самом деле Элизабет нуждается в подруге? Ей нужна дуэнья, сообщница в ее Игре с братом и пассивная Агата становится прекрасным проводником их наэлектризованных отношений с братом. Все карты перепутал лишь стокгольмский синдром, который уже стал у героев нормой.

Самое интересное место для рассмотрения - это поступок Элизабет, повлекший трагический финал. Ребенок, бунтующий против жизненных обстоятельств? Нежелание расставаться с "любимой игрушкой"? Детский максимализм? Вполне себе взрослый эгоизм, в понимании которого, счастья достоин только он сам? Муки ревности? Тяжелые времена превратили Элизабет и Поля в духовных сиамских близнецов, и их разрыв губителен для них самих. Элизабет видит тень Даржелоса в лице Агаты и не может поверить, что Поль будет с ней счастлив. С кем он может быть счастливее, чем со своей старшей сестрой, которая всегда о нем позаботится? В итоге, она защищает его в лучших правилах придуманной ими Игры - акт сестринской любви легко маскируется под гнусное коварство, под очередную дурацкую забаву, которая портит жизнь всем героям книги.

L'amour toujours
Не смогла в полной мере оценить эту книгу.
Живут себе подростки, которые связаны между собой невидимой нитью, такой прочной, что другие им, по сути, нужны исключительно, чтобы обслуживать, да прихоти выполнять. Брат с сестрой между собой грызутся, но связь не разрывают (ничего порочного, это вам не "Мечтатели" - так, раздеваются друг перед другом, моются вместе иногда, о большем речи не заходит). Брат перманентно находит объект обожания извне,такой, который помог бы вырваться, т.к. его стремление разорвать тандем вообще присутствует, сестре же ничего этого не надо. При этом она умудряется выйти замуж, но муж очень кстати сыграл в Айседору Дункан, поэтому брат остался с сестрой, воссоздал детскую в новом доме и на новые деньги - и все.
Люди живут в своей маленькой скорлупе, не желая оттуда выходить. Настолько не желая, что все даже страдают одиноко, мотая сопли на кулак, извините. Традиционно, никто не может говорить и обсуждать, никто не хочет взрослеть, все ликуют, что во взрослый мир им не нужно, поэтому все приходит к логическому завершению.
Жили вместе и умерли вместе. Аминь.
И да, дети ужасны в своем стремлении слипнуться как два переваренных пельменя и жить так forever ever. Ну так а дальше-то что? Это же очевидные вещи...

Произведение, которое числится среди тех, что легли в основу фильма Бертолуччи "Мечтатели", с той разницей, что здесь психологические мотивы превалируют над сексуальными действами. Если в фильме познание жизни включает различного рода сексуальные перверсии, то в книге, главным образом, поданы девиации психологические.

Если рассматривать книгу в социально-бытовом ключе, то налицо сексуальная революция начала ХХ века и либертизация. Однако историософский пласт много глубже, мы имеем дело не просто с гомосексуальными наклонностями и инцестуальными позывами, но с иллюстрацией к теориям Зигмунда Фрейда и Адлера.

Ромб, в коем заключены 4 лица (пресловутое дважды два). Каждый переживает мучительное взросление, когда надобно уже начать, по завету А. Твардовского называть "пипиську хуем".

Первый план картины: инфантильный брат- с оттенком гомосексуальных фантазий, эксцентричная сестра, друг семьи - паж, заложница монетизации отношений - полуслуга-полудочь Агнесса. Сестра любит брата той любовью, что, может, прошла бы даже ГОСТ, но не была бы одобрена Роскомнадзором. Все остальные, будучи наэлектрезованными таинством отношений, притягиваются к запретной одичалой семье, на существование которой не дано патента в ведомстве природных дел. Образуется четырехугольник со скошенными углами и тупиками вместо выходов. Каждый жаждет укрыться от ответственности, любит тьму детской комнаты и не выходит в свет. Каждый затягивает с детством, укладываясь в Прокрустово ложе - детскую постель, сворачиваясь так, что не держат ноги.

Здесь поднимается вопрос о корреляции закона и морали. Как известно, есть три стадии развития общества:
1. Мораль;
2. Нравственность;
3. Духовность.
Если духовность категория зыбкая и знаменующая переход в качество общей тенденции к нравственности, либо же оппозицию физическому миру, то мораль воспитуется в процессе становления личности, порой жёстко ограничивая индивид. Мы можем проследить это на индивидуальном уровне, однако то же происходит и в социуме. Джеймс Фрэзер писал о первобытных общинах: "У них были не жестокие боги, а жестокие сердца". Сердца же закалялись в процессе преподавания основ общественной морали.

Так, хаос в детской комнате, попрание общественных законов, нравственная перверсия подростков, лишенных присмотра взрослых символизирует целое общество. На месте разбитой оранжереи буйным цветом цветёт бурьян, издаёт фимиамы дурман-трава. Всякое нездоровое чувство взращивается в обществе, оставленные без присмотра. Роль же арбитра здесь должна выполнять культура.

Экзальтированность же конкретной ситуации достигается при помощи авторского стиля, соединяющей в себе не разные модернистские течения, но разных Кокто воедино: Кокто-поэт, Кокто-драматург-актёр, Кокто-художник. Потому картина в меру красочна, достоверна и убедительна.