Оливер Сакс – известный британский невролог, автор ряда популярных книг, переведенных на двадцать языков, две из которых – «Человек, который принял жену за шляпу» и «Антрополог на Марсе» – стали международными бестселлерами.
Оливер Сакс рассказал читателям множество удивительных историй своих пациентов, а под конец жизни решился поведать историю собственной жизни, которая поражает воображение ничуть не меньше, чем история человека, который принял жену за шляпу.
История жизни Оливера Сакса – это история трудного взросления неординарного мальчика в удушливой провинциальной британской атмосфере середины прошлого века.
История молодого невролога, не делавшего разницы между понятиями «жизнь» и «наука».
История человека, который смело шел на конфронтацию с научным сообществом, выдвигал смелые теории и ставил на себе рискованные, если не сказать эксцентричные, эксперименты.
История одного из самых известных неврологов и нейропсихологов нашего времени – бесстрашного подвижника науки, незаурядной личности и убежденного гуманиста.
Как только в октябре 1966 года я начал клиническую работу, то сразу почувствовал себя лучше. Пациенты мои были достойны восхищения, и я заботился о них. Я начал ощущать значимость своих клинических и терапевтических способностей и, кроме того, чувство независимости и ответственности, которых я был лишен, пока учился и был аспирантом. Меня все меньше тянуло к наркотикам, и я становился все более открытым для психоанализа.
Мне очень импонирует Оливер Сакс. Удивительный человек, с которым хочется общаться. Когда объявили о его смерти, то искренне расстроилась. Давно ждала выхода именно автобиографической книги, которую долго не переводили. Как только видела анонс, то с фанатизмом отслеживала в книжном магазине. Конечно, нисколько не удивлена, как только приобрела — обрадовалась, с любовью перелистывая страницы и убрала на полочку. Порой мне необходимо "настояться", лишь после смогу оценить труд по достоинству.
В движении. История жизни — это откровенный разговор с самим собой. Сакс не пытается обмануть читателя, а раскрывает все карты. Самоирония настолько проникновенная, что просто невозможно не улыбаться, ведь в них нахожу и себя
Я отличаюсь поразительной тупостью на экзаменах, где нужно дать либо положительный, либо отрицательный ответ, когда же требуется написать эссе, я по-настоящему расправляю крылья.
Также поразила семья Сакса. Удивительные люди! Все занимались медициной, но больше всего поражает душевная теплота друг к другу. Не смотря на то, что мама не приняла гомосексуальность сына, она не поднимала эту тему каждый раз, как с ним встречалась. Не было ни скандала, ни всеобщего порицания. И не смотря на такой конфликт Оливер очень тепло относился к маме, впрочем, как и она к нему.
Читая книгу начинаешь заражаться энтузиазмом Сакса и люди, даже незнакомцы, тоже подхватывали его энергию:
Я почти никогда не говорю с людьми на улице. Но несколько лет назад было лунное затмение, и я вышел, чтобы посмотреть его через свой маленький двадцатикратный телескоп. Люди, двигавшиеся по оживленному тротуару, и слыхом не слыхивали об этом чудесном небесном событии, и я принялся останавливать их, говоря: «Взгляните, что происходит с Луной!» И совал им в руки телескоп. Прохожие были озадачены моим напором, но, заинтригованные невинным энтузиазмом нападавшего, поднимали телескоп к глазам, говорили «вау» и, возвращая мне прибор, благодарили: «Ну, приятель, спасибо, что дал посмотреть!» или «Ничего себе! Спасибо, что показал!».
Проходя мимо парковки напротив дома, я увидел женщину, которая скандалила с местным служащим. Я подошел к ним и сказал:
– Подождите ругаться ровно минутку. Взгляните!
И протянул им телескоп.
Ошеломленные, они прекратили орать друг на друга и стали смотреть на затмение по очереди, передавая телескоп друг другу. Потом отдали его мне, вежливо поблагодарили и вновь принялись яростно скандалить.
Сакс общался с многими удивительными людьми. Благодаря ему узнала про Тэмпл Грандин. Невероятная женщина, даже написала книгу в соавторстве «Отворяя двери надежды. Мой опыт преодоления аутизма» . Жаль, что могу привести пример лишь с этой книгой, ведь остальные друзья автора, занимающие место в научном мире и написавшие удивительные книги, так и не переведены. А если и публиковались, то очень давно.
Есть главы посвященные работе над фильмом Пробуждение, а также над документальной картиной. Сакс, очень переживал, что нарушает грань между врачом и пациентом:
Я же не был уверен в уместности показа своих пациентов в документальном фильме. Отношения между больным и доктором настолько конфиденциальны, что о них непросто даже писать, поскольку ты нарушаешь эту конфиденциальность. Правда, можно поменять имена, место, некоторые детали. Подобный «камуфляж» невозможен в документальном фильме, где обнажается все – лица, голоса, реальные жизни, личности.
Даже не смотря на то, что актеры фильма старались передать чувства и свойства пациентов, он все равно переживал, что обидит своих пациентов:
Как бы актеры ни старались погрузиться в образ, слиться с ним, они все равно только играют роль пациента; Лилиан до конца своих дней должна быть сама собой. Они могут сбросить с себя маски, она – нет. Что она чувствует по этому поводу? (А что я чувствовал по поводу Робина, который играл меня? Для него это – лишь временная роль, для меня – жизнь.) Когда Боба вкатили на кресле и он, застыв, принял дистоническую позу Леонарда, Лилиан Тай, также застывшая, бросила-таки на него критический взгляд. Что в это время чувствовал Боб и что он думал про Лилиан, которая была от него на расстоянии вытянутой руки? А что она думала по поводу Боба? Неожиданно Лилиан чуть заметно подмигнула мне и показала вытянутый вверх большой палец правой руки, говоря таким образом:
– С ним все нормально, он точно знает, что это такое.
Вообще очень трудно говорить о книге. Она на столько глубокая, личная, но в тоже время светлая, что словами не описать. Мне потребовалось время, что бы хоть как-то сформулировать мысли, но история жизни не отпустит еще долго.
5 из 5
Как только в октябре 1966 года я начал клиническую работу, то сразу почувствовал себя лучше. Пациенты мои были достойны восхищения, и я заботился о них. Я начал ощущать значимость своих клинических и терапевтических способностей и, кроме того, чувство независимости и ответственности, которых я был лишен, пока учился и был аспирантом. Меня все меньше тянуло к наркотикам, и я становился все более открытым для психоанализа.
Мне очень импонирует Оливер Сакс. Удивительный человек, с которым хочется общаться. Когда объявили о его смерти, то искренне расстроилась. Давно ждала выхода именно автобиографической книги, которую долго не переводили. Как только видела анонс, то с фанатизмом отслеживала в книжном магазине. Конечно, нисколько не удивлена, как только приобрела — обрадовалась, с любовью перелистывая страницы и убрала на полочку. Порой мне необходимо "настояться", лишь после смогу оценить труд по достоинству.
В движении. История жизни — это откровенный разговор с самим собой. Сакс не пытается обмануть читателя, а раскрывает все карты. Самоирония настолько проникновенная, что просто невозможно не улыбаться, ведь в них нахожу и себя
Я отличаюсь поразительной тупостью на экзаменах, где нужно дать либо положительный, либо отрицательный ответ, когда же требуется написать эссе, я по-настоящему расправляю крылья.
Также поразила семья Сакса. Удивительные люди! Все занимались медициной, но больше всего поражает душевная теплота друг к другу. Не смотря на то, что мама не приняла гомосексуальность сына, она не поднимала эту тему каждый раз, как с ним встречалась. Не было ни скандала, ни всеобщего порицания. И не смотря на такой конфликт Оливер очень тепло относился к маме, впрочем, как и она к нему.
Читая книгу начинаешь заражаться энтузиазмом Сакса и люди, даже незнакомцы, тоже подхватывали его энергию:
Я почти никогда не говорю с людьми на улице. Но несколько лет назад было лунное затмение, и я вышел, чтобы посмотреть его через свой маленький двадцатикратный телескоп. Люди, двигавшиеся по оживленному тротуару, и слыхом не слыхивали об этом чудесном небесном событии, и я принялся останавливать их, говоря: «Взгляните, что происходит с Луной!» И совал им в руки телескоп. Прохожие были озадачены моим напором, но, заинтригованные невинным энтузиазмом нападавшего, поднимали телескоп к глазам, говорили «вау» и, возвращая мне прибор, благодарили: «Ну, приятель, спасибо, что дал посмотреть!» или «Ничего себе! Спасибо, что показал!».
Проходя мимо парковки напротив дома, я увидел женщину, которая скандалила с местным служащим. Я подошел к ним и сказал:
– Подождите ругаться ровно минутку. Взгляните!
И протянул им телескоп.
Ошеломленные, они прекратили орать друг на друга и стали смотреть на затмение по очереди, передавая телескоп друг другу. Потом отдали его мне, вежливо поблагодарили и вновь принялись яростно скандалить.
Сакс общался с многими удивительными людьми. Благодаря ему узнала про Тэмпл Грандин. Невероятная женщина, даже написала книгу в соавторстве «Отворяя двери надежды. Мой опыт преодоления аутизма» . Жаль, что могу привести пример лишь с этой книгой, ведь остальные друзья автора, занимающие место в научном мире и написавшие удивительные книги, так и не переведены. А если и публиковались, то очень давно.
Есть главы посвященные работе над фильмом Пробуждение, а также над документальной картиной. Сакс, очень переживал, что нарушает грань между врачом и пациентом:
Я же не был уверен в уместности показа своих пациентов в документальном фильме. Отношения между больным и доктором настолько конфиденциальны, что о них непросто даже писать, поскольку ты нарушаешь эту конфиденциальность. Правда, можно поменять имена, место, некоторые детали. Подобный «камуфляж» невозможен в документальном фильме, где обнажается все – лица, голоса, реальные жизни, личности.
Даже не смотря на то, что актеры фильма старались передать чувства и свойства пациентов, он все равно переживал, что обидит своих пациентов:
Как бы актеры ни старались погрузиться в образ, слиться с ним, они все равно только играют роль пациента; Лилиан до конца своих дней должна быть сама собой. Они могут сбросить с себя маски, она – нет. Что она чувствует по этому поводу? (А что я чувствовал по поводу Робина, который играл меня? Для него это – лишь временная роль, для меня – жизнь.) Когда Боба вкатили на кресле и он, застыв, принял дистоническую позу Леонарда, Лилиан Тай, также застывшая, бросила-таки на него критический взгляд. Что в это время чувствовал Боб и что он думал про Лилиан, которая была от него на расстоянии вытянутой руки? А что она думала по поводу Боба? Неожиданно Лилиан чуть заметно подмигнула мне и показала вытянутый вверх большой палец правой руки, говоря таким образом:
– С ним все нормально, он точно знает, что это такое.
Вообще очень трудно говорить о книге. Она на столько глубокая, личная, но в тоже время светлая, что словами не описать. Мне потребовалось время, что бы хоть как-то сформулировать мысли, но история жизни не отпустит еще долго.
5 из 5
Про автора, який завжди за лаштунками
Олівера Сакса, як письменника, я відкрила для себе майже десять років тому - випадково натрапивши на його збірку "Чоловік, що переплутав дружину та капелюх". І відтоді перечитувала її двічі - мені імпонують стиль і манера оповіді Сакса, його людяне ставлення до персонажів/пацієнтів. Щось подібне мені до того траплялося хіба в Дж. Герріота, трилогію якого я ніжно люблю й час від часу перечитую в "погані дні".
Інші його книжки були для мене цікавими та корисними (зокрема, і "Мігрень", адже я теж страждаю на класичну мігрень), але настільки улюбленими не стали.
Побачити на полиці книгарні автобіографію Сакса в українському перекладі було справжнім різдвяним подарунком.
Звісно, автобіографія - не новелістика. Це особлива манера оповіді. І все ж тут є впізнаване поєднання гумору, доброзичливості, перескакування з теми на тему, ерудованості, милих деталей (наприклад, епізод, де бездомна кішка завела собі професора).
Мені читати було цікаво. Особливо про юність, родину та взаємини у родині, довгий пошук себе, письменницьке становлення, вплив хвороб на його працю (страждання, як ресурс).
Я відзначила для себе місця, до яких хочу повернутися знову й перечитати.
Бракувало цільності - часом оце стрибання таки заважало. І детальнішої розповіді про дитинство. (Адже то було воєнне дитинство, ще й у родині лікарів, про взаємини з братами й кузенами.) Також бракувало розгорнутіших розповідей про мандри. Проте в обох випадках є згадки, що то потрапило до інших книжок.
У своєму життєписі Олівер Сакс доволі відверто пише про свою гомосексуальність, про експерименти з наркотиками та інші пригоди в буремні 1960ті, про богемне життя, його родичів і друзів мистців, про медичні шкандалі. Це теж доволі пізнавально. А завдяки легкому стилю автора та щирості не викликає гнітючих почуттів.
Цікавим є момент: як воно бути "мізинчиком" у великій обдарованій на успішних і талановитих родині. Оцей епізод, коли в нього виходить перша книжка і він зітхає: "Мені сорок років і я нічого не досягнув у житті". Чи коли перед переїздом до Америки він зітхає, що 6 лікарів-Саксів - це перебір для одного Лондона.
Дуже зворушив епізод, коли після смерті матері, яка видавалася йому за життя надто ощадливою, аж навіть скупою, він дізнається куди йшли ті зекономлені гроші - й скільком людям вона допомогла. І жалкує, що так і не встиг зрозуміти свою маму - йому ж здавалося, що він її знає.
І нарешті вдячність. Будучи арелігійною людиною, Сакс з великою повагою ставиться до релігійного досвіду інших людей - читач бачив це в усіх його творах, від ранніх до останніх. І ось цей життєвий підсумок - майже сповідь старого, стомленого від смертельної хвороби чоловіка - просякнутий вдячністю. Людям, долі, самому життю. Це дуже життєствердно.
Что еще взять с собой в отпуск, как не автобиографические записки одного из любимейших авторов?
Оливер Сакс - это какой-то постоянный набор открытий для меня. Помнится, я думала, как же ему не повезло, имея самую курабельную меланому, с самым низким риском метостаз, умудриться попасть в эти самые 2 процента тех, у кого она все же не так уж курабельна и вполне себе метастазирует. После книжки я поняла, что он вообще чуть ли ни самый невезучий и одновременно везучий человек из всех, о ком я слышала. Просто удивительно, как он умудрился сохранить столько жизнелюбия и любви к ближнему.
Вообще какой-то набор противоположностей - с одной стороны, сложные отношения с родителями (мать не одобряла его гомосексуальности (и вообще в Англии тех лет это было уголовно наказуемо), отец всячески осуждал попытки писать книги о пациентах, и вообще они оба в него не верили) - и, с другой стороны, очень близкие отношения с родителями и прочей родней, продуктивная переписка и постоянное общение. Проблемы с общением, застенчивость и неспособность различать лица - и дружбы длиною в жизнь, общение и переписка с интересными людьми и плодотворное сотрудничество. Постоянные проблемы с работодателями и регулярное отсутствие постоянного места работы - и огромное количество наблюдаемых пациентов, обширная практика и общение с мировыми светилами. Игнор первых книг со стороны научного сообщества и фильмы и даже опера со стороны ненаучного. Депрессии и наркотики - и увлечение химией, ботаникой, мотоциклами и качалкой, множество шансов расстаться с жизнью - и каждый раз, как чертик из табакерки, чья-то спасительная рука (кроме того, последнего случая с меланомой - но там, видимо, все везение ушло на другой фронт).
А еще - занимательно, как первая, практически полностью автобиографическая, часть перетекает во вторую, где гораздо больше говорится о других - о тех, с кем он работал, общался и просто вел длительную переписку. А среди них - гиганты мысли и нобелевские лауреаты, между прочим. Удивительный человек был. Теперь хочу добыть его другую автобиографическую книгу, про дядюшку Вольфрама. Как же хорошо, что Сакс так любил писать. И что у меня все еще есть, что почитать из его работ. А уж если когда-нибудь его дневники или переписку издадут...
Жизнь Оливера Сакса и его увлечения
Давняя моя любовь к книгам британского невролога Оливера Сакса (не все из которых ещё прочитаны) привела меня к чтению прекрасной биографической книги:
Оливер Сакс, «В движении. История жизни» (издательство АСТ, 2019. — 480 c.), и это было невероятно увлекательное погружение в жизнь человека, постоянно находившегося в поисках ответов на различные вызовы природы, биологии, химии, физиологии и, в частности, неврологии человека. Начиная с детства, следуешь по вехам его становления как личности неординарной, увлекающейся совершенно разными предметами и сферами жизни. Сакс, родившийся в семье британских евреев, потомственных врачей, получил медицинское образование, но так и не стал лечить людей. Он сформировался как исследователь, как писатель-ученый, описывающий пациентов с различными отклонениями в развитии и работе мозга и нервной системы. Увлечение пауэрлифтингом, плаванием, его любовь к своей такой непростой семье (в которой он был младшим сыном, а его брат Майкл страдал от шизофрении), его любовь к высоким скоростями и к мотоциклу... А, кроме всего прочего, его скрытая гомосексуальность. Эдакий накаченный играющий мускулами и обтянутый чёрной кожей малый, который перебрался в 60-е годы из консервативной среды Лондона на бескрайние калифорнийские просторы, чтобы намотать тысячи миль, исколесив американский континент вдоль и поперёк, параллельно подрабатывая стажёром в клинике. Представили картинку? Оливер Сакс — человек уникальной способности говорить о себе и о людях с уважением, искренно и трепетно вскрывая потаённые, глубинные чувства и мысли. Здесь будет много о друзьях, об учёных, о его путешествиях, о том, как он написал свои книги, как непросто тексты рождались на свет, соединяя конкретные истории болезней и неврологии в целом, что повлияло на автора и сделало его знаменитым рассказчиком — о чём мало говорили до него с такой чуткостью к больным, уважая их личность и достоинство. «Мигрень», «Пробуждения», «Человек, который принял жену за шляпу», «Антрополог на Марсе», «Галлюцинации», множество книг, эссе, интервью и фильмов оставил он нам, чтобы мы поняли, насколько мы уникальны не только в “обычности“, но и в болезни, в “отклонених“ как части личности.
Обязательно читайте книги Оливера Сакса! В них вы узнаете очень много интересного.
⠀
Нет таких слов, которыми можно было бы выразить мой восторг от записей Сакса! Это не просто монотонный хронологический пересказ главных событий его жизни, это его своеобразный Дворец Памяти, собранный из размышлений, старых заметок, совершенно потрясающих историй и баек из его жизни... Мне казалось, что я вижу перед собой всех этих невероятно талантливых, уникальнейших людей из его историй. Но это не просто один из привычных его сборников историй болезни, а более личная, более глубокая книга, которая, наверное, неотъемлемая часть его самого. Здесь я нашла очень много отсылок к предыдущим книгам и пациентам, своеобразные спин-оффы, детали их совместного прошлого, таких как например их беседы с Тэмпл Грандин. Совершенно курьезные случаи о том, как ему нужно было встретиться с ученым, у которого тоже топографический кретинизм да еще и та же агнозия на лица. И прочие бриллианты этого чудесного творения моего самого любимого автора и человека. Так жизнерадостно и интересно писать о - в общем-то - трагических вещах писать может не каждый. Оливеру Саксу это удается замечательно и легко.
P.S. Описание Джеймса Уотсона - это прямо что-то в стиле Шерлока Холмса, я еще больше заинтересовалась им, уже даже из чисто девочкового любопытства.
P.S.S. Фотография Оливера на его железном коне - это просто огонь и космос.
«Таймс» опубликовал хорошую рецензию, назвав мою «Мигрень» «отлично сбалансированной, авторитетной и талантливой» книгой. Но с отцом все оказалось не так просто: для него рецензия не имела никакого значения, а попав на страницы газет, я совершил бестактность, если не преступление. В те времена человека могли запросто вычеркнуть из английского «Медицинского реестра», если его можно было заподозрить в алкоголизме, пристрастии к наркотикам, прелюбодеянии и саморекламе; отец считал, что рецензия на «Мигрень» в общедоступной прессе может быть отнесена к последнему случаю. Я стал публичным человеком, заметной фигурой. Сам же он всегда «жил скрытно» или считал, что живет именно так. Его знали и любили пациенты, его семья, друзья – но не весь мир. Я же пересек границу, нарушил правило «скрытности», и отец боялся за меня. Подобное чувство, кстати, посещало и меня, и в те дни слово «опубликовать» я читал как слово «наказывать». Я чувствовал, что, как только я что-нибудь опубликую, меня сразу накажут, и тем не менее я обязан был опубликовать свою книгу, хотя этот конфликт и разрывал меня на части.
– Как это у всех может быть «А»? Это что, шутка?
Я ответил, что никакой шутки нет. Просто чем больше я узнавал своих студентов, тем более уникальным казался мне каждый из них. И мои «А» совсем не были попыткой установить некое ложное равенство, наоборот, это была оценка своеобразия и неповторимости каждого из студентов. Все богатство личности студента, как и личности больного, нельзя свести к цифре или оценке. Я же оценивал студентов, исходя из того, что видел в разнообразных реальных ситуациях, где они демонстрировали не поддающиеся никаким измерениям сочувствие, озабоченность, ответственность и способность к суждению.
Но у меня имелась и более конкретная причина оказаться поближе к матери – она была природным рассказчиком. Мать рассказывала связанные с медициной истории своим коллегам, студентам, пациентам и друзьям. И с нами – мной и моими братьями – она с самых ранних наших лет делилась такими же историями. Иногда их сюжеты оказывались мрачными и пугающими, но в них всегда на первом плане присутствовал человек – с его личными качествами, слабостями и сильными сторонами. Отличным рассказчиком был также мой отец, а чувство восхищения, которое родители испытывали перед капризами и причудами жизни, в сочетании с недюжинным даром повествования были переданы и нам, их детям. Мое собственное желание писать – не романы и стихотворения, а нечто хроникально-документальное, – возникло при их прямом участии.
Мне кажется, мысли являются мне в процессе письма, через процесс письма. Бывает, что нечто сразу приходит в совершенной форме, но чаще всего то, что я пишу, нуждается в сокращении и редактировании, поскольку одну и ту же мысль я способен выразить многими способами. На середине предложения меня могут подстеречь мысли и ассоциации, имеющие косвенное отношение к написанному, а это отклонение требует придаточных предложений, в результате чего сама фраза разрастается до размеров абзаца. Я никогда не использую одно прилагательное, если шесть мне кажутся предпочтительнее, а их кумулятивный эффект ведет к большей точности. Меня не оставляет мысль об особой плотности реального мира, и я пытаюсь охватить его (если использовать фразу Клиффорда Гирца) «насыщенным описанием». Все это порождает проблемы организации. Меня иногда возбуждает наплыв мыслей, и я бываю слишком нетерпелив, чтобы организовать их. Но холодная голова и периоды трезвого отношения к создаваемому важны не меньше, чем могучая креативность.
Буквально за шесть месяцев до этого я консультировался у доктора Маргарет Сейден, невролога в Колумбийском университете, после того как ударился головой о балку лестницы и повредил шею. Осмотрев меня, доктор Сейден спросила, не является ли моей матерью «мисс Ландау». Я ответил утвердительно, и доктор сказала, что была студенткой моей матери; она была очень бедной, и моя мать оплачивала ее обучение в медицинской школе. Только на похоронах, где я встретил многих ее студентов, я узнал, что моя мать многим помогала в студенческие годы, а некоторым даже оплачивала полный курс обучения. Она никогда не говорила ни мне, ни другим, до каких пределов могла участвовать в судьбе нуждающихся студентов. Я считал ее бережливой, даже скуповатой, и эта ее щедрость стала для меня открытием. Хотя и слишком поздно, я понял, что в личности моей матери были грани, о которых я даже не подозревал.