Роман Олдоса Хаксли «Эти опавшие листья» (названием для которого послужила строка из классического стихотворения Вордсворта) стилистически продолжает цикл книг этого выдающегося писателя о «потерянном поколении» британских интеллектуалов. Богатая вдова-меценатка пытается возродить на итальянской вилле традицию легендарных артистических салонов эпохи Возрождения – однако ни поэт, вынужденный подрабатывать редактором бульварной газетенки, ни бойкая писательница, крутящая роман с остроумным...
Подобной любви ей испытывать прежде не доводилось. Она отдалась этому чувству с таким жаром, что, измерив его температуру, осталась довольна.
Мисс Триплау вздохнула. Она гордилась своей способностью к сильному страданию, даже готова была усугубить его. Внезапное воспоминание о Джиме в парикмахерской, живая память о нем, навеянная запахом сорванного листа, служили доказательствами ее исключительной чувствительности. Поэтому к горю примешивалось и удовлетворение. Ведь это случилось спонтанно, почти само собой.
Как бы нам ни хотелось этого, как бы высоко мы ни оценивали свои способности, все-таки считается признаком дурного вкуса похваляться своим умом.
Мне становилось понятно, как можно быть глубоко и рабски влюбленным в человека, которого не уважаешь, в того, кто тебе даже не нравится по-настоящему, в обладателя отвратительного характера, кто не просто делает тебя несчастным, но и навевает скуку. Почему бы и нет? Может, именно такой порядок вещей и является нормальным в нашем мире? Но в те дни мне мнилось, будто любовь непременно должна вмещать в себя привязанность и восхищение, обожествление и интеллектуальный восторг, причем чувства нарастающие, как это происходит, когда слушаешь великую симфонию.
К счастью, - заметил я, - наше сочувствие к чужим страданиям редко достигает такой силы, чтобы помешать хорошо поужинать.
Ничто не приносит больше пользы человеку, чем правильная и обоснованная самооценка.
Хотят ли люди стать счастливыми? Появись у них реальная возможность достичь перманентного и неизвестного счастливого состояния, не ужаснутся ли они от того, что дальше пути уже нет?
Этрусский язык полностью и абсолютно бесполезен. Разве можно найти лучшую основу для фундамента образования подлинного джентльмена?
Три слова из великого языка Шекспира окончательно вошли в международный обиход. Это "бар", "спорт" и "WC". Они теперь с таким же успехом могут считаться частью финского языка, как и английского.
Олдос Хаксли – Те пожухлые листьяМиссис Олдуинкл на мгновение застыла на верху лестницы – представительная, величественная фигура. Её длинное просторное льняное платье бледно-зелёного цвета свисало жёсткими гофрированными складками; зелёная вуаль, притороченная к широкой соломенной шляпке, воздушно опускалась на плечи. На одной руке у неё висела большая сумка, а с талии свисали цепочки, к концам которых была прикреплена недешёвая коллекция золотых и серебряных безделушек.- А вот и вы!- улыбнулась она приближающемуся Кэлеми. Некогда эта милейшая улыбка проникала прямо в душу, очаровывала, завлекала; теперь же её привлекательность канула в прошлое. Миссис Олдуинкл вытянула сразу обе руки в приветственном жесте, театрально-преувеличенном и поэтому невыразительном, и сбежала к нему по ступенькам. Её движения и голос не гармонировали, двигалась она неловко, неуверенно, скованно. Ощущение величавости развеялось.- Дорогой Кэлеми,- вскричала она, обнимая его, и уже спокойнее добавила: - Я должна поцеловать вас. Мы так долго не виделись!- Тут она с подозрением повернулась к мисс Триплоу.- И давно он приехал?- последовал вопрос.- Перед чаем,- ответила мисс Триплоу.- Перед чаем?- повторила миссис Олдуинкл резко, словно была недовольна услышанным. Она повернулась к Кэлеми. - Но почему вы не сообщили мне заранее, когда приедете?- Мысль, что он приехал, когда её не было дома, более того, провёл всё это время за разговором с Мэри Триплоу, задела её за живое. Миссис Олдуинкл жила в вечном страхе упустить что-то важное. Вот уже сколько лет вся вселенная целенаправленно уводила её прочь от мест, где происходили увлекательнейшие события, высказывались чудеснейшие мысли. Даже сегодня утром она с неохотой оставила мисс Триплоу одну во дворце: миссис Олдуинкл не нравилось, когда гости вели свою, обособленную жизнь вне её поля зрения. Если бы она только знала, только могла заподозрить, что Кэлеми приедет в её отсутствие и проведёт несколько часов en tête à tête с Мэри Триплоу, то, конечно же, не поехала бы к морю, а презрела соблазн искупаться и осталась дома.- А вы, похоже, приоделись в честь такого события,- продолжала миссис Олдуинкл, оглядывая жемчуг мисс Триплоу и чёрное шёлковое платье с белой обтачкой по оборкам.Та сделала вид, что в этот момент выглянула из окна и не услышала замечания: меньше всего ей хотелось обсуждать эту тему.- Ну а сейчас,- заявила миссис Олдуинкл своему новому гостю,- я должна показать вам виды, дом и округу.- Мисс Триплоу была настолько любезна, что уже всё показала мне,- сказал Кэлеми.Услышав это, миссис Олдуинкл испытала ещё более сильное раздражение. – Не может быть! Она и не знает толком, что нужно показывать. Кроме того, Мэри не знает историю этого места, семьи Сибо-Маласпина, о художниках, которые расписывали дворец, о… - Последующий взмах рукой подчеркнул, что, попросту говоря, Мэри Триплоу не знает абсолютно ничего и совершенно не способна показывать кому бы то ни было особняк и сады.- Так или иначе,- проговорил Кэлеми, стараясь угадать, как лучше повести себя в данном случае,- я видел достаточно, чтобы прийти к убеждению, что это – совершенно очаровательное место.Но столь спонтанно проявленное и безосновательное восхищение не удовлетворило миссис Олдуинкл. Не было никаких сомнений, что гость не разглядел настоящей красоты дома и сада, не проникся ей, не осознал, как следует сопоставить все составляющие местного очарования. Она тут же принялась за должные, подробные объяснения.- Кипарисы образуют восхитительный контраст с оливами,- указывала она, тыкая в пейзаж кончиком своего зонтика: совсем как лекция в сопровождении цветных слайдов.Она-то, разумеется, всё понимала; она была полностью подготовлена и способна оценить всё в малейших деталях. Этот вид принадлежал ей; соответственно, прекраснее вида в мире не было – но только она одна имела право сообщить вам об этом.Все мы склонны переоценивать вещи, которые по воле случая оказались в нашей собственности. Провинциальные картинные галереи битком набиты работами Рафаэля и Джорджоне. Самая великолепная столица христианского мира – если послушать её обитателей – это Даблин. Мой граммофон и мой «Форд» куда лучше ваших. А как жалки и скучны бедные туристы, демонстрирующие нам свою коллекцию почтовых открыток с такой гордостью, будто они сами являются ни больше, ни меньше, чем картинами на открытках.
Образование полностью разрушило древний племенной менталитет, однако ничего не сделало – и никогда не сможет что-либо сделать, – чтобы стало возможно существование не-племенного общества.
Одним из величайших триумфов девятнадцатого столетия было ограничение значения слова «аморальный» до той степени, что фактически аморальными считаются только те люди, кто слишком много пьёт или слишком много занимается любовью. Те же, кто предаётся другому – или всем прочим – смертным грехам, могут позволить себе с праведным негодованием взирать сверху вниз на похотливых и прожорливых. Не только могут – они так и делают! Подобное возвышение двух из семи смертных грехов является чрезвычайно несправедливым.
Эмансипация, без сомнения, вещь в своём роде замечательная. Но в процессе логического развития она сама себя губит. Люди просят свободы, а впоследствии оказывается, что получают они – скуку.
Когда наступает момент решать, кто из двоих является жертвой, а кто – хищником, единственным нормальным выходом является отказаться от этого решения. Пусть каждый из двоих придерживается собственного мнения по этому вопросу. Самые успешные люди – это те, кто никогда не признаёт ценность чужого мнения, более того, отрицает само существование оного.
Если бы гедонизм был реально возможен и ты мог делать лишь то, что доставляет тебе удовольствие! Но увы, чтобы стать гедонистом, приходится быть слишком расчетливым; вот почему подлинного гедонизма нет и никогда не существовало. Вместо того чтобы тешить себя поступками, приносящими радость, каждый из нас на протяжении своей жизни влачит существование, основанное на противоположных принципах. Невольно мы делаем то, чего нам совершенно не хочется, подчиняемся безумным импульсам, которые заводят нас в трезвом уме и здравой памяти в тупики дискомфорта, тоски, скуки и сожалений.