Рецензии на книгу «Сестромам. О тех, кто будет маяться» Евгения Некрасова
Сборник рассказов о том, кому на Руси жить плохо. (Всем). В певучей манере заговоров, наговоров. Которая временами лишь смотрелась органично, но чаще раздражала. Многие обороты слишком глупы или нелогичны. Сделаны для красивости, которая увы не украшает. Не говори красиво, говори правильно
«Мужик с целлофановым пакетом наткнулся на неё сзади плоть к плоти, выругался, а потом выулыбнулся от такой короткой и приятной связи»
Или
«Клин грачей летит в окне, или Анечке кажется с кухонного пола, на который она села для сородственности.»
Клин грачей??? Они летят стаей.
«Саша встала впаянной в гранитный пол.»
Чуть-чуть до отлить в граните.
«Саша сощурилась до своих мордовских предков.»
Не люблю, когда так выделываются со словами. (Сами поменяйте глагол на нецензурный)
Сюжеты рассказов несколько закольцованный, в результате чего герои в конце возвращаются к тому же, что было в начале, и смысл того что было в середине теряется. С героями не происходит ничего хорошего, женятся, живут и умирают без любви, без надежды. А если вдруг промелькнёт где светлое чувство, внешний мир обязательно сделает с героями какую-нибудь гадость. Тоска и безнадёга.
Нет никакого удовольствия это читать, не советую никому.
Женщины, которые пишут.
Женщина-писатель. У кого какое отношение к этому явлению? Лично я люблю женскую прозу. Пожалуй, даже больше, чем мужскую, более глобальную, но не более глубокую. Женская литература- особая чувственность, детальность, тонкость, внимание к личным, семейным отношениям. Женская литература, в основном,- только для женщин. Но разве это плохо? Ведь нас, женщин, ищущих в мудрости писательниц, ответы на свои вопросы, немало))
Евгения Некрасова- в чём-то похожая на всех, в чём-то очень индивидуальна в своём творчестве. Нашумевшая "Калечина-Малечина" меня скорее оттолкнула, а "Сестромам" втянул как кошечку пылесос. Её оригинальный слог- игра слов, игра смыслов, игра метафор; сюжеты- притчево -фэнтезийны-сказочны. Как и в "Калечине..", в повествование вплетён фольклорный элемент: нечисть, кикиморы, домовые, лешие, заговоры-присухи... Это придаёт книге русский колорит, как кокошник на последней российской олимпиаде. Но вполне гармонично, нет нарочитости, и такая в этом своеобразная поэтичность.
Если говорить о минусах- то это, скорее, особенность, которая не всем по вкусу: в книге много физиологии, телесного "срамного", как формулирует это автор. Мне это где-то даже импонирует. Женщина природой задумана, хочешь-не хочешь, для деторождения, думаю, внимание к телесному естественно для неё.
Сестромам- не только отдельная история сборника про двух сестёр, а и весь сборник справедливо так именуется: здесь и сёстры, и мамы, мужья, жёны, дети, соседки...Галя-гора, девушка-великанша, влюбившаяся впервые в жизни. Вера, любящая глазами и слепнущая в жестокости жизненных перипетий. Света, в жизни которой переломным моментом стало надругательство над дедушкиной красной "копейкой", пьянчужка Женя,"одостоевившись", заговорившая словами Настасьи Филипповны. Некоторые истории очень впечатляют, некоторые воспринимаются проходными. Мне особенно понравилась новелла "Молодильные яблоки" про старушку-ангела-Ангелину Ивановну, потерявшую паспорт; до мурашек, прожила, прочувствовала собственными нервами, кожей, душой.
Множество речевых оборотов восхитили и врезались в память:
...пыль, так уж и быть, прилегла на асфальт
...выйти- замуж- до двадцати- девяти-господи -не-подведи
...защитил от приёмной комиссии свой никчёмный диплом
...И куплю ботиночки любимому скотиночке
...Тонкая грань между адом и химчисткой.
Старуха жила долго, старуха жила долгом.
Дикие размежёванные соприкосновения, сожития, соденежья, состолья, сосмотрения. Ненужное, нелогичное, недодушенное «СО», как недописанная формула углекислого газа.
Остроумно, этому всегда мои аплодисменты.
Резюмируя: Готова сказать автору большое спасибо за "Сестромам". Невольно возвращаюсь к ней, перечитываю, а , согласитесь, возвращаешься не к каждой прочитанной книге
Ладушки-ладушки
Вот и состоялось мое знакомство с молодой и уже известной писательницей Евгенией Некрасовой. Если Калечину-Малечину я обходила, потому что мне не нравится тема травли детей, то за сборник рассказов взялась с воодушевлением. Ведь это моя любимая форма и название такое интересное. Что получила? Как корабль вы назовете, так корабль и поплывет. Название, в принципе, всё уже объясняет.Меня кормит тоска, а тебя благодать.
Мне бы было, где взять, а тебе что отдать.
Это сборник рассказов про разных людей. С разными судьбами, разного социального класса, разного возраста, даже разного пола. Что их объединяет? Только одно общее для них всех свойство: маета. Живут они и маются. От чего маются? От жизни такой непростой. Не знают, чего хотят, но не того, что есть, а что делать - не знают. Мало того, что не ведают о своих желаниях, так у них еще и желания что-то изменить нет. Выходят замуж просто так, чтобы выйти. Сначала не хотят ничего делать, потом маются. Какое-то не новое состояние для нас. И совсем не новое для русской литературы. Все так же сидим - ждем, когда придет кто-то, спасет нас, решит все наши проблемы, решит, как нам жить, укажет путь, по которому мы придем к счастью.Поля-полина-поля-поле поросла обидой за Лужева, за Лену, за Лютю, за себя саму.
Но ведь так не бывает. За счастье надо бороться, царапаться и кусаться, а не находиться в какой-то точке своего бытия и думать, что ты несчастлив и с этим сделать ничего нельзя. Можно! Всегда можно бороться и биться. Даже если ты не боец, то выход всегда есть. Да, есть безнадежные ситуации, безденежные и некудапойти, но ведь сейчас уже все немного проще. И кризисные центры есть и многое другое для помощи. Нет, герои рассказов живут и маются. Видимо, за это им полагается венец мученика и полная грудь медалей.Анечка – всюду ладненькая, маечки под курточкой, кеды, бритые височки, острые крылышки-лопатки. Расправила, полетела. Ровный хипстер без истерик, с щепоткой богемщины. Бог любит таких средненьких, ладненьких повсюду. Всё в Анечке хорошо, кроме Сестромама. Да и не в самом Сестромаме дело, а в долге к Сестромаму мотания. Долге говорения. Долге выслушивания. Долге делания вида.
Евгения Некрасова вскрывает нарывы общества, приподнимает завесу домашних проблем - так пишут во всех интервью и обзорах о творчестве автора. Да, вскрывает, но для чего? Какой должен быть результат? Чтобы прочитавший понял, что у него еще все не так плохо? Или что не ему одному плохо? Полная безысходность в книге, веет от каждой обстановки, от каждого поступка, которые совершаются то по инерции. И автор как-будто черпает силу в этой беспросветности, ковыряет ложкой больную рану. Опять же все в традиционно-русском стиле.Катя наслаждалась надиктованной ей с детства устроенной женской судьбой. Она готовила Мухину сложные блюда, защищала от пыли плакаты с его бесстрашными коллегами, грела на батареях его нижнее бельё.
Я не уловила глобального посыла в этих произведениях, он ускользнул от меня, скрываясь за забором из слов, которые были выстроены и выгорожены, чтобы прикрыть все это непотребство. Заговоры - наговоры, которые проскальзывают из этой стены, но не понимаются ни сознанием, ни душой. Суеверия, домовые, лешие, кикиморы, отвороты - привороты - для чего тут? Найти связь поколений или для того, чтобы показать, что когда ничего уже не помогает: ни врачи, ни психологи, человек обращается к старым проверенным способам? Но сначала он обращается к религии, а когда и в ней уже нет утешения, то идет к знахарям и целителям. Так вот тут религии нет совсем. Есть апатия, маета, инерция и течение. И полное нежелание что-то делать. Разве это наше общество? Раз мы такие? Возможно, некоторые - да. Но не все! Или это попытка показать, что в нашем обществе ничего не изменилось за последние 200 лет, пусть и появились и гаджеты и соцсети?Галя – гора ходячая. На улице над людьми возвышалась, за людьми – расширялась. На улице вывески загораживала, двух мужиков перекрывала. Двух с половиной, если юноши. Красивая-некрасивая, кто поймет. Не разглядишь. Ясно – большая. Гора из пейзажа, фон для главных.
А самое страшное во всем этом деле - что персонажам не сочувствуешь, не испытываешь ни грусти, ни сожаления, ни злорадства, типа "так тебе и надо". Книга о страшных вещах совершенно спокойно и немного глумливо.Вместо того чтобы тянуть жизнь вместе, они тянули её друг из друга. Друзей ни у кого из них не было. Потаповы относились к каждому из своих как будто равнодушно, чаще – с раздражением. Весьма вероятно, что они любили друга друга – через одного, эго первее выявлялось.
Алкопогубленная, губами выпитая, выпивая губами, ими же ухмылялась и размышляла: «Эта милая плешь – рано начал лысеть – изволит философствовать: жена и женщина – это два разных человека. Стало быть, жена – не женщина для него. Женщина – это идеальный образ, который этот тип подобных рано-голых-головою-мужиков представляет себе до женитьбы. После штампа они видят рвотный процесс превращения женщины в жену. Разочаровываются, пьют на лавках, шепчут мне в ушные дыры».
Этот стон у нас песней зовётся
Вторая, а на самом деле третья прочитанная книга у Евгении Некрасовой, до этого была нашумевшая «Калечина-Малечина» и цикл прозы «Несчастливая Москва» (оказалось, входит и в «Сестромам»), как будто продолжает рассказывать одну большую историю о жителях вечномающейся страны. Некрасова словно бы поставила перед собой задачу собрать воедино все людские беды да спеть о них.
В песенную реальность Некрасовой фантастические элементы введены не для красного словца и создания соответствующей атмосферы, они играют роль основного двигателя истории, своего рода обнажателя болевых мест. Герои сборника как на подбор — домашние насильники и мужья-изменники, бандиты-малолетки, бюрократы, воры и мошенники, жалкие старушонки и просто потерянные слабые люди. Их мир — клетушки в типовых пятиэтажках, нелюбимая работа, социальные сети и серый пейзаж за окном.
Любимые рассказы сборника не выделить, прозой Некрасовой можно восторгаться, вздрагивая от ужаса, но любить так же сложно как собственный страх высоты. Новый русский фолькор, где сказ, заговоры, побасенки и прибаутки легко соседствуют с современным языком. Городской хоррор, где самые страшные монстры живут с тобой на лестничной клетке, а может и в одной квартире.
Случайная цитата:
у Сестромама душа шагнула из тела, а Анечка сама шагнула из души. Зачем таким мера, из души шагнувшим?
Русский шаманский космизм
Сильно упрощая, можно сказать, что есть два типа писателей: те, кто пишет об окружающей действительности, и те, кто придумывает свой мир. И долгое время считалось, что первый тип писателей справедливо называть реалистами, а второй — фантастами. Кажется, что на писателя, вводящего в текст фантастический элемент, до сих пор принято смотреть косо: мол, эскапист. Евгения Некрасова еще в недавней «Калечине» доказала, что вводить фантастический элемент в прозу о современности — значит вскрыть ее болевые точки, обратиться к ним лицом, а вовсе не отвернуться.
В сборнике «Сестромам» это сюрреалистическое вскрытие выходит на новый уровень: автор не просто вводит фантастический элемент, а перекраивает саму текстовую реальность так, что ее темные, непроговоренные стороны выходят на передний план отвратительными кадаврами. Самобытный, совершенно поэтический язык Некрасовой, вдохновленный Платоновым и народными быличками и сказаниями, служит не просто созданию настроения и атмосферы рассказов, но и тому, чтобы кадавры в виде домашних насильников, мошенников, бюрократов и просто потерянных людей хотя бы в тексте потерпели поражение.
В результате герои Некрасовой, существа слабые, но свободолюбивые, пробиваются сквозь клаустрофобную, липкую и недружелюбную реальность куда-то на воздух, туда, где их не будет связывать обет молчания или крепкие оковы созависимости. В результате у читателя возникает ощущение дискомфорта: в текстах сборника бывает душно, и читать их я бы советовал, начиная с «Лакшми» и «Несчастливой Москвы», текстов более развернутых. Но дискомфорт этот целительного свойства: в русской литературе не хватало своего шамана, и он наконец появился
Литературно
Мир без нежности
Книга «Сестромам. О тех, кто будет маяться», как объясняла в одном из интервью сама Евгения Некрасова, включает всё, что было написано/опубликовано помимо «Калечины-Малечины», поэтому рассказы здесь разные: есть и традиционные (конечно, в своем роде традиционные) психологические рассказы типа «Лакомки», и экспериментально-авангардные как «Начало», «Присуха», и абсурдно-сатирические вроде «Несчастливой Москвы». Тем не менее, голос автора настолько самобытен, что позволяет различить основную тему рассказов – все они, так или иначе, касаются социальных проблем.
Вслед за А. Звягинцевым («Нелюбовь», «Елена») Евгения Некрасова пристально рассматривает современную российскую семью, которая давно превратилась в симулякр – форму без содержания. Люди в семье бессмысленно исполняют свои социальные роли, но, по сути, ничем друг с другом не связаны: нет между ними ни теплоты, ни взаимопонимания, ни общих воспоминаний и надежд. Когда это просто пустая клетка, в которой заключены персонажи «Потаповых» или «Молодильных яблок», можно воспринимать это как диагноз. Но Е. Некрасова идет дальше: один из лучших рассказов сборника «Лакшми» посвящен теме домашнего насилия: муж не просто избивает ежедневно жену, но еще и уверен, что в результате его действий укрепляется благосостояние городка, в котором он живет. Так умно, метафорично соединяет автор два главных образа российской действительности – пустоту и насилие – обнаруживая между ними глубокую взаимосвязь. Если и есть выход из этого социального ада, то он, по мнению Е. Некрасовой, может быть только в телесном, физиологическом. У героини «Лакшми» отрастают дополнительные руки, чтобы сражаться с мужем. В рассказах «Начало» и «Присуха» от повседневной пустоты спасает чувственная любовь. В короткой антиутопии «Несчастливая Москва» обрушившиеся на жителей столицы преимущественно физиологические напасти тоже имеют в своем роде освободительное, очистительное значение: внезапно вылезшие внутренности и пропажа одной из парных частей тела, непреодолимое сексуальное возбуждение, исчезновение детей и языковые странности – это все заставляет людей иначе, острее почувствовать себя, свое тело, оценить родственные связи и понять значимость родного языка.
Человек, захотевший свободы, вышедший за пределы замкнутого семейно-общественного нормированного пространства, - вот, пожалуй, кто интересен Е. Некрасовой. Таковы героини рассказов «Поля», «Маковые братья», «Пиратка» (здесь героиня кошка). Самые неординарный взгляд представлен в рассказе «Сестромам»: героиня со смертью сестры, воспитавшей ее, обретает абсолютную психологическую свободу от чувства вины и мук совести, становится чем-то вроде сверхчеловека Ницше, разрешает себе совершать любые поступки – от пакостей до подвигов (рефреном звучит мотив «Шагнувших не волнует»). Однако заканчиваются ее похождения комично: в момент очередного «проступка» ей просто не достает физической силы, чтобы справиться с хамоватой теткой. И вновь получается, что телесное побеждает – на этот раз не только социальное, но и психологическое.
Е. Некрасова отнюдь не идеализирует физиологическое, чаще всего оно описывается крайне натуралистично – как уродливая и дикая стихия, иногда она спасает, иногда губит, но все-таки эта естественная среда одна, кажется, способна противостоять социальным и психологическим иллюзиям, под прессом которых находится человек. Другой силы автор пока не видит и это, при всех достоинствах прозы Е. Некрасовой, значительно упрощает смысловое содержание рассказов. В семейных картинах особенно чувствуется недостаток оттенков, противоречий и сложности в отношениях между родственниками. Например, в рассказе «Молодильные яблоки» замечательная идея: 85-летней бабушке по ошибке в паспорте указали год рождения 1985, что становится причиной ее резкого омоложения (нельзя не отметить, как мастерски Е. Некрасова обыгрывает тотальную зависимость людей в нашей стране от бумажек). Дальше, однако, не происходит чего-то совершенно необыкновенного: бабушка устраивается на работу, находит кавалера, но завистница-дочь выправляет дату в паспорте – и на этом приключение заканчивается. Может показаться, что это всего лишь наш ответ на «Историю Бенджамина Баттона», но Е. Некрасова помещает в центр рассказа не отношения влюбленных, а отношения матери и дочери – по ходу повествования мать начинает исполнять роль дочери для своей дочери (похожий психологический переворот мы встречаем и в прекрасном рассказе «Лакомка», где больная бабушка воображает себя маленькой девочкой). Угол зрения на банальный фантастический прием слегка смещается – и вдруг оказывается, что именно здесь – в перевернутых отношениях между родителями и детьми (в возможности, в представлении такого перевертыша) – находится одна из самых болезненных точек человеческой души, сознания, памяти. И как жаль, что Е. Некрасова не решилась вскрыть эту глубокую, таинственную рану, почти никем не рассказанную до сих пор, кроме, может быть, Бориса Рыжего в стихотворении «Так я понял: ты дочь моя, а не мать». В результате история получилась слабой, непсихологичной, хотя потенциал в ней содержится грандиозный.
Между тем, несмотря на натурализм и резкую сатиричность, Е. Некрасова умеет создавать психологическое напряжение, хотя делает это очень своеобразно – через фольклор, языковую игру, олицетворение.
Фольклорные и мифические существа в рассказах, в отличие от «Калечины», выполняют служебную роль, выступая как голос совести (Гамаюн в «Сетромаме», домовые в «Присухе»). Заговоры («Присуха»), считалки («Лакшми»), стихи («Начало») обнажают душевное состояние персонажей – в контрасте с «объективным» повествованием получается очень эффектно. Языковая игра, особенно с именами персонажей, создает выразительную внешнюю портретную и внутреннюю характеристику героев («Полина-поля-поле», «Галя-гора», «Ваня-Ванюша-валенок»), а ритмичные повторы психологически структурируют содержание («Шагнувших не волнует» - из «Сестромама»). Как в народных песнях, былинах Е. Некрасова часто использует олицетворение – вещи и природа в рассказах передают состояние героев:
«Весна плясала свои лучшие танцы. Водила бедрами, прикладывала гибкие пальцы к набухшим соскам, влажным ртом подпевала своему ритму» («Молодильные яблоки»)
«Скоро с юга, переминаясь с ноги на ногу, в Москву пришла неуравновешенная весна. Она то плакала истеричным обильным дождем, то кидалась липким градом, а то и вовсе обвивала асфальт тонким белесым войлоком. Наконец она пришла в себя и включила бледное, жидковолосое солнце» («Супергерой»)
Весь этот фольклорный психологизм интересен еще и тем, что – как в народных песнях, былинах – создает вокруг героя атмосферу сопереживания и вовлеченности (автор не просто свидетель, а певец своих историй), тем самым добавляет к третьему лицу, о котором ведется рассказ, особенный оттенок субъектности.
Однако самое важное качество прозы Е. Некрасовой – это ее острая задорная (иногда вздорная) сатиричность. Она умеет рассказать о действительности в смешных и драматичных, грязных и наивных подробностях, и не просто рассказать – а еще и афористично сформулировать. Вот из «Потаповых»:
«Вместо того чтобы тянуть жизнь вместе, они тянули ее друг из друга»
«Потаповы чаще проводили свободное время вместе, хотя и не любили этого»
Из «Молодильных яблок»:
«Старуха жила долго, старуха жила долгом»
«Внук Ангелины Ивановны боялся жить, поэтому предпочитал смотреть, как это делают на экране другие»
В целом, сборник рассказов «Сестромам» вызывает неоднозначные впечатления. С одной стороны, мне очень нравится, что Е. Некрасова не пытается бездумно вычерпать действительность голыми руками, расплескивая воду в разные стороны, – она ищет оригинальное языковое и мировоззренческое оформление для своих рассказов. За частными историями она угадывает большие и серьезные проблемы и стремится о них рассказать – пока в социальном аспекте, хотя очевидно, что способна увидеть в современном общечеловеческое, сложное и болезненное. С другой стороны, ее взгляд чересчур сатиричен и мир, который она описывает, лишен нежности, сострадания, милосердия и какой бы то ни было глубины. В этом мире можно испытать физическую боль и чувственное наслаждение, но более сложные и тонкие переживания ему недоступны. Приходится признать, что, несмотря на разнообразные эксперименты в форме, «Сестромам» беднее содержательно «Калечины-Малечины».
И вновь моя типичная оценка для сборника рассказов - тройка) Некоторые рассказы хотелось пролистать, было скучно. А некоторые - прям вау-вау. В целом сборник напомнил мне "Лучшее лето её жизни" Любомирской и "Кровожадные сказки" Кирини. И еще немножко Старобинец (хотя она вне конкуренции по-прежнему) с примесью "Петровых в гриппе" Сальникова. Ну вы поняли) Эдакая депрессивно-серо-мрачноватая дичь. Разве что тут еще довольно интересный язык - немножко напоминающий старо-русские напевы, сказки, что-то такое. очень часто рассказ идёт не напрямую, не нормальными обычными словами, а словно бы замаскирован странными речевыми оборотами, иногда несуществующими. В общем, достаточно интересный образец современной русской литературы, ознакомиться стоит - хотя бы с парой рассказиков. Меня особенно зацепили "Лакомка", "Молодильные яблоки" и "Несчастливая Москва". Особенно "Москва" впечатлила)
Книга прочитана в рамках встречи Таллиннского книжного клуба.
Трещинки бытия
Нежданно-негаданно упало мне в руки книжное сокровище: под узорным переплетом - россыпь дивных историй, уникальных, ни на что не похожих, какую ни возьми - штучная вещь! И прошлая-то книга Некрасовой, "Калечина-малечина", очень уж пришлась мне по душе, но "Сестромам" словно приворожил, что ни рассказ - яхонт сердца и эстетическая услада.
Стиль Некрасовой уже второй раз будит во мне низменные читательские чувства: каждую строчку так и тянет облизывать жадным взглядом, бесстыдно растаскивать предложения на цитаты и растекаться влюбленной и восторженной лужицей. Она - чаровница, плетущая словесные кружева-паутинки: о чем бы ни писала - все выходит стройно и славно, изящно и тонко, и метко, и ёмко, и хлестко. А ритм! Ритмический рисунок текстов неизменно прекрасен, порой читаешь прозу чуть ли не как белый стих, впрочем, и поэтические вставки тут есть, да какие!
Но давайте-ка поговорим о наполнении, о содержании. Не украшениями же едиными. А содержание тут своеобразное, и сложное, и на любителя.
Рассказы сборника лично для меня поделились на две группы: те, что очень мне понравились, зацепили душевные струночки, и те, что хорошо исполнены, и должное я им отдала, но - не мое. Так или иначе, каждая история здесь - сплав драмы и магического реализма, и магический реализм здесь работает не на смягчение, но на обострение драматической линии. Некрасова пишет о трещинках бытия, о вещах печальных и мучительных, а магическим реализмом подсвечивает эти трещинки, заставляет их кровоточить и гореть.
Дисфункциональные семьи и абьюз, и тоска по зря растраченной не-своей жизни соседствуют с маленькими актами подлости и трусости, с мелкой бытовой жестокостью к себе и другим, разливаются луково-водочной горечью, а вокруг - кикиморы да лешие, гамаюны да многорукие богини, змеино-удушающая вина и молодильные яблоки, всякая мифологическая шушера блестит-переливается, заманивает болотными огоньками в мрачные-дремучие-болючие текстовые глубины.
Лично меня более всего сотрясли "Лакомка", "Потаповы", "Супергерой", "Молодильные яблоки", "Сестромам" и "Начало" - истории, бьющие в лоб копытом. Сидишь потом ошарашенный: что это было вообще? Только звездочки из глаз и брызнули - сиди и осмысляй, как хочешь. Вроде, и сборник маленький, и рассказики-крошки, а такая мощь за ними.
Подытоживая, скажу так: это книга для любителей посуровее и покрасивее одновременно. Для тех, кому любопытно увидеть что-то новое, странное и нишевое, для готовых к литературным экспериментам. Для тех, кому не хватает ноября в душе.
Мой книжный блог
Некра
«Сестромам» - это маленький праздник большой литературы.
Стоит сразу оговориться. Словосочетание «большая литература» в последнее все больше ассоциируется с чем-то таким имитационным – надувными танками, ракетами, растущим благосостоянием, короче, с потемкинскими деревнями. Казаться, представляться, а не быть, означать, но не значить – вот что такое нынешняя «большая литература».
При этом слагаемые пустоты все те же, что и в литературе нормальной – история, язык, традиция, смыслы. Другое дело, что их качественная основа совершенно иная.
Начнем, пожалуй, с самого просто с истории. «Про что» - самый верхний слой литературы.
Отечественных авторов принято упрекать в неспособности рассказать историю. Это не совсем так. И в XIX, и в XX веке все было не так уж плохо. Это уже современная российская литература сделала отсутствие истории фишкой (мы тут не развлекать пришли, а творить) и принялась клеветать на предшественников.
Поэтому о Некрасовой можно сказать, что она вполне соответствует нынешней тенденции читателя не баловать.
Если ободрать псевдопозолоту словесной шелухи, обнаружится вот что.
Рассказ про сумасшедшую бабушку, вообразившую себя девочкой. Рядом про жену, ушедшую к другой женщине (и стали они лесбиянками жить-поживать, да добра наживать). Дальше что-то вроде повести с вариацией на указанную выше бабушкину тему (не вообразила, а стала, не девочкой, а бабой в самом соку). Вот еще один вариативный дубль – в одном рассказе мужик бьет сына и безответно. А в другом - жену и с ответкой. Есть еще пара сходных сюжетов – в рамках одного растет девица-гора хорошая, а другого, «шагнувшая» - и, стало быть, плохая. Есть в сборнике обязательный 37-ой и другие годы, Куда без него? Все рассказы про горькую женскую судьбинушку. Но и мужик, поданный в феминистском ключе (тупица, животное) имеются. В одном мужик впрямь супергерой, хоть и с издевательским тоном, в другом обычный, то есть только воображаемый.
Глядя на сей перечень нетрудно заметить, диапазон у Некрасовой невелик: перепевает она на все лады пяток сюжетных поворотов и характеров.
Добро бы сборник был пухлый, страниц в 700. Простилось бы и забылось. Но в нем страниц вдвое меньше. Тут уж не забудешь, не простишь.
Добавим к этому общую монотонность повествования, однородность фона-задника, однообразие приемов и техники словесного плетения и поневоле согласишься с одним из рецензентов - похоже, мы читаем раз за разом одну и ту же историю – жила-была баба, страдала, потом померла, или пока нет, а значит еще страдает.
Кстати о фоне. Он однообразно мрачный. Другого в нашем искусстве свободном от цепей реализма не знают.
Жизнь в текстах Некрасовой тупая, грязная и скучная. В подъездах густо, от души, нассато, и стоит знакомый с детства амбре. Получается, в жизни ничего другого и нет.
Но позвольте, это же чернуха, про которую с каждого угла нам твердят, что все от нее устали. В редакциях же такое брезгливо заворачивают с вердиктом «слишком мрачно». Или нет?
Впрочем, бывают разные виды чернух. Одна, даже если это про городок Окуров, Глупов или Градов – жизнеутверждающая («уберите это немедленно», «так жить нельзя»). Другая – жизнеусыпляющая («так жили и так жить будем»), более того жизнеустрашающая. В первой из чернух в реальности что-то пошло не так. И всего-навсего то и надо, что подкрутить что-то в себе и вокруг, для того чтоб жизнь потекла по другому руслу. Во второй глобально ничего подкручивать не надо. Все идет та, как шло и как будет идти всегда. Мужик бабу побьет, а она его за это еще больше полюбит. Максимум изменений – баба начнет бить мужика, и теперь он уже начнет ее любить за это.
Но если не вдаваться в тонкости, при разности чернух, суть одна: большая литература не может жить без боли и трагедии. Наконец это теперь актуально. Раньше торговали смертью да любовью. Но любовь померла, а про смерть стало говорить неприлично, больно. Вот на боли, нытье да страхах и принялись зарабатывать.
То, что страдания высосаны из пальца, да из сценаристского ума – не беда: заветы «творимой легенды» никто не отменял, я – поэт, кручу-верчу куда хочу.
Вообще поэтического в книге много. Но это не есть хорошо. Проза должна избавляться от поэтической зависимости, а уж от нынешней поэтической клиники тем более. Там кроме языкового кривляния и изломанности нет ничего. Но как раз этим и полна книжка Некрасовой.
Хороший язык, хороший стиль – тот, которого не замечаешь. Если и бросается в глаза, то естественностью, плавностью, завершенностью, продуманностью.
Подобного у Некрасовой практически не встретишь.
Обычно ничего не говоришь про язык, но тут «не могу молчать». Да и как смолчишь, когда на него основная ставка, когда куролесами прикрывают очевидное – сказать-написать нечего, кроме очевидного - «женщина хорошая, а ее так обижают».
Но вернемся к языку. Проблемы с ним («как это сказайт по-рюсски») начинаются с первого рассказа, с первого абзаца, с первого предложения. Открываем и сразу тебе «почувствовал укус вины». Может, вина? Так лучше, хотя тоже безграмотно. Но ближе к правде. Потому что тот, кто вошел во вкус бития, как во вкус пития, вины за собой не почувствует.
А дальше через весь сборник несется: неудобное чувство, тачки дефицитстовали, квартирай, проволочки ног, безудостоверенность, хрустнула молния, плакал пахом, глаза, похожие на лоно, сломанные пальцы лука и прочие «вкусности», как говорят ныне в среде рецензентов.
Какое странное сочетание! Книга о боли, травме и насилии, построенная на бдсм-отношении к языку.
Иногда оригинальность доходит до абсурда. В рассказе «Лакомка» читаешь про солнечные лучи и не можешь разобрать не то они как слепни, не то, как котята, а уж каким макаром они вылетают-выползают из солнца-желтка и ухитряются при этом съесть нечто до основания, остается только догадываться.
Понятно, что в тексте солнце может быть хоть квадратным, но абсурд тем более требует цельности и логики.
Образцы стиля Некрасовой «Сестромама» можно привести и в более развернутом виде: «Из вериных распахнутых глаз валил такой мощный столп счастья, что проходивший мимо не мог не зацепиться».
Очень интересные отношения у Некрасовой с падежными формами, похожими на множественное число. Порой не разберешь о чем идет речь о соскАх или сОсках, мОчи или мочЕ, просил рукИ или рУки?
И вот такая неряшливость вкупе с апломбом и кривоязычием, выдаваемым за работу с языком, по всей книге.
Также обстоит и с хваленной фольклорностью.
Странная вещь получается. У авторов из Китая, Индии, Нигерии или какого-нибудь Перу введение фольклорного, мифологического элемента обычно приводит к усложнению картины мира, к расширенной, детализированной трактовке действительности. У российского автора это всегда шаг к тому, чтоб подать реальность как можно примитивнее. Некрасова играет еще проще, апеллируя к детской составляющей фольклора, к внешней стороне, этнике. Получается не проще, инфантильнее. Инфантильный – правильное слово, адекватнее всего описывающее тесты Некрасовой. Детей она не знает и детский взгляд на мир ей чужд, потому что кроме испуганного мышонка, идеального модернистского идиота в ребенке таится много чего такого, что в схему не вписывается. Масса прекрасных, возвышенных мгновений, ощущений полной гармонии с окружающим, по которым тоскуют люди, перебирающие время от времени в душе детские воспоминания или проживающие детские моменты вместе со своими или чужими детьми. Дети Некрасову не интересуют. Для нее ребенок – почти всегда будущая женщина, или забывшаяся старушка.
Возвращаясь к примитивности взгляда на мир, хочется спросить - отчего так? Возможно от того, что художественный текст перестал быть своего рода исследованием (что является признаком кризиса рациональности, научности и всякого трезвомыслия). Всем стало пофиг как и что. Тексты Некрасовой (и не ее одной) – живой пример безразличия к любой теме и проблеме как таковой. Достаточно констатации некоего убеждения, даже не факта (бабе живется плохо, а мужику лучше во всякое время и всякую эпоху) и нет никакого желания проверить так это или нет. Хватит заочного суждения. Достаточно лавочной философии. Что уж говорить о том, чтобы проанализировать «что с нами происходит».
Подвергнуть анализу, разобраться в причинах, в деталях, значит уже сделать путь к изменению. А раз нет такого намерения, то к чему вся голословица про боль-страдания? Ею все интернеты заполнены. Книгу, да еще коряво-кучеряво написанную читать нет нужды, чтоб узнать то, о чем любая соседка-подружка скажет.
А может дело в том, что никто не хочет перемен?
Заживет баба хорошо и не о чем будет писать Некрасовой. Не о чем ныть. Не на чем паразитировать.
Счастье литературному успеху противопоказано.
Отсюда общая позиция такого рода литературы – все осуждать, обо всем ныть, ничего не меняя по существу. Воображаемый Домострой рухнет – как же жить тогда? Ведь с счастьем все заканчивается. Так и в сборнике Некрасовой. Одолели мужика, тут и сказочке конец, а кто слушал – молодец.
Калечинско-малечинской литературе обязательно нужен маньяк, убийца, насильник, садист, идиот, извращенец. Потому что он, да насилуемая им особь женского пола (счастливых в книге не зря нет) первые друзья литературы травмы. Он тебя будет насиловать, а мы о тебе книжки будем писать с заковыристыми словами, и на телевизор ходить рассказывать про феминитивы и лечебное чудо одинокой женской жизни, в которой сами по своим страхам увязли и теперь тянем других за собой.
Отсюда подспудно ощущаемое в тексте Некрасовой нежелание идти-бежать вперед, ломота языка, доморощенный модернизм, когда уже постмодерн закончился. Фольклорный элемент - символ бегства в архаику. Ступор, лень, безделье, самодовольство. Менять ничего не надо, надо больше говорить.
В своих интервью Некрасова много разглагольствует о травме. Тема модная, в целом понятно отчего. Но и в книгах кроме дежурных живописаний абстрактно- тяжелого женского жития больше ничего не наберется.
Тексты Некрасовой безэмоциональны, иного и быть не может при избранной стилистике и общем, как думается, приблизительном, испуганном отношении к жизни.
Безэмоциональность полностью дискредитирует даже то немногое, что Некрасова хочет сказать. Любой женский роман имеет пользы и влияния больше, а значит и литературно мощнее. Понятно почему. Литература приема и пиара, безразличная к читателю, погрязшая в самодовольстве не может быть содержательной, не может стать эмоциональной. «Сердце прыгнуло в матку» - такие дела.
«Сестромам. О тех, кто будет маяться»
Сборник рассказов от автора «Калечины-Малечины», вошедшей в шорт-листы премий «НОС» 2018, «Национальный бестселлер» 2019 и «Большая книга» 2019, о судьбах простых русских баб.
И не тех, что проживают на Рублевке, а тех, что на окраинах, в хрущевках, общежитиях, тесных однушках, а тоже ведь бабоньки.
Этот сборник пестрит метафорами, бросается в читателя эпитетами, швыряется олицетворениями и горланит аллитерацией, подпевая ассонансом.
Не слова, а музыка в тексте - читаешь и хоть пой, хоть вой.
Писательница умудрилась описать в одной книге все беды, начиная от насилия в семье и заканчивая безвластьем в пределах МКАДа.
В книге 15 рассказов, уникальных и фольклоричных, кратко по пройдусь по каждому, чтоб вас раздраконить:
«Павлов» - о вине и прочих бесах;
«Лицо и головы» - твой образ в каждой женщине моей;
«Лакомка» - то ли девочка, а то Ли везенье;
«Вера» - зоркий сокол ну или соколиха, это как посмотреть;
«Начало» - выше леса, выше гор;
«Поля» - лесом-полем, полем-лесом, ну где там Поля, одни только Лесы;
«Сестромам» - о тех, кто будет маяться, о тех, кто будет июниться, обо всех и о сестре родной;
«Супергерой» - штаны с дырой;
«Потаповы» - все Потаповы вместе, так и дурдом на месте;
«Молодильные яблоки» - седина в грудь, бес в ... ну вы поняли;
«Пиратская песнь» - где-то там на дне красного таза серая пушистая масса плывет;
«Присуха» - зарифмую тебя, да заколдую, заворожу, к себе привяжу;
«Лакшми» - одна пара рук - хорошо, а с четырьмя удобнее;
«Маковые братья» - око за око, жизнь за жизнь;
«Несчастливая Москва» - Москва слезам не верит, а ещё ушам и глазам своим.
P.S.все пояснения к рассказам мои, надеюсь, вышло необычно.
Книга своеобразная, если вам по душе стиль автора, то читайте смело!
#сестромам #евгениянекрасова #редакцияеленышубиной #аст #новинка #чточитаешь
Не очень поняла, к чем отнести эти истории - этакие быто-народные сказки для взрослых на новых лад. С одной стороны - заговоры и домовые, с другой - интернет и мобильные телефоны. С одной стороны - нечаянный обратный ход жизни, практически молодильные яблочки - с другой набившая оскомину бытовуха. Вандалы, алкаши, пиарщицы, кикиморы - ну вы поняли, да? А если нет, то помочь не могу, я тоже не очень)) "О тех, кто будет маяться" - очень правильный подзаголовок, большую часть времени персонажи именно что маются. По поводу и без повода. Язык такой, с привкусом, не без красивостей, но и не до тошноты, когда читать невозможно. Такой стиль вполне сочетается с гамаюнами и прочей нечистью, так что можно считать его даже уместным.
Не могу сказать, чтобы меня зацепил сборник - по большей части он все же, увы, прошел мимо (когда понимаешь, что вот и написано вроде как неплохо, и заход вроде как любопытный - но не мое). А вот последняя вещь в сборнике понравилась. Тут вот почему-то совпало, в итоге получилось приятное для меня завершение чтения. Стилистически - ровно то же самое, что и во всем сборнике, но как-то так вот немного иначе, и зашло)
В остальном же продолжаю относиться насторожено к литературе, где у всех все беспросветно плохо. В скандинавском исполнении почему-то хорошо читается, в российском - нет. То ли реалии слишком близки, то ли просто не так как-то наши соотечественники это делают, не пойму.