В хронике «У подножия необъятного мира» рассказывается о жизни провинциального городка в «среднесоветское» время – 1930-1950-е годы.
В книге десятки, если не сотни персонажей, различных по национальности (русские, евреи, украинцы, белорусы, армяне, казахи, цыгане) и по профессии (железнодорожники, учителя, музыканты, газетчики, работники торговли, строители). У каждого своё лицо: характерный внешний облик, речевое своеобразие.
Школа, больница, редакция газеты, паромная переправа, базарная площадь, парикмахерская, старинная насыпная крепость возле городка с заводиком и тюрьмой, два больших парка, ресторан «Весёлый Иртыш» – везде побывает и словно бы объединит всё главный герой книги, малолетний Витька Ильин, признанный в городке бродяга, серьёзный «путешественник».
О чем эта книга: громкая жизнь провинции во всей красе и разудалости.
Кто автор: о, это интересно. Гуцко работал охранником в банке, а Шапко – оркестровым музыкантом, а потом - настройщиком музыкальных инструментов. Ему 75 лет! Пишет с 80х, в основном все рассказы да повести. В 2000 фрагмент из незавершенного его романа выдвигался на Букер (но мимо).
Премии и судьбы: шорт Букера и печать в «Урале». Отдельной книгой роман не издан.
Тем, кто изучает иностранный язык, некоторые учителя советуют начинать чтение не с повестей и рассказов, а с романов. Мотивируя это тем, что среднестатистический автор «выговаривает» свой словарный запас на первых 2-5 главах, и дальше ты работаешь в одной и той же лексикой.
Мы это к чему, собственно. Бывают авторы – на рассказ. А бывают – на роман.
Будем прямы и честны: «У подножья необъятного мира» – это книга, которая гремит как банки, привязанные к хвосту лошади, вздумавшей понестись отчаянным галопом. Шумно, ярко, громко. Но ничего определенного в этом шуме, да громе расслышать абсолютно невозможно. Владимир Шапко написал, как он сам это называет, поэму. Очень старомодным, очень цветастым, излишне образным художественным языком. Даже не написал, а выписал. Полотнами. Ни слова в простоте. Образность его романа исключительна, она рисует не визуальные картинки (не только их), а, скорее, ощущения: улица, которая трясет так, что начинается с живота. Женщина "запрокидывающая назад крики" в родах. Даже имена героев – громкие и лязгающие: Точно Дыня, странное несклоняемое Павлики, Шаток, Берегите Папу, Бабариха.
Эту образность можно сравнить с языком Буйды. Но если у Буйды слог гоголевский, легкий, резной и на просвет. То у Шапко – тяжеловесный и с чугунными завитушками, – «нести тяжко, бросить жалко». Причем завитушек этих так много, что за ними не видно самого фасада.
Спору нет, отдельные абзацы романа (если воспринимать роман абзацами) прекрасны. Но, напичканное сложными развернутыми метафорами каждое (каждое!) предложение, мало того, что дает суетливую, старомодно-мещанскую интонацию, так еще и замыливает основной смысл. Время, вроде, советское, послевоенное, а язык – древний, дремучий, глухой. Поселковый. Автор пытается расцветить картину, добавить огоньку. Но все почему-то остается полусерым. Невнятным. В книге очень много ощущений (шумов, мельтешениий, беготни). Но совсем мало света и цвета.
Что касается сюжета – с этим сложно. Во-первых, дети. Дети, особенно маленькие, выписаны абсолютно неправдоподобно. Они разговаривают как взрослые:
— Витька, это ты куда — на ночь-то глядя?” — с улыбкой спросит его дядя Ваня Соседский. “Прогуляться надо перед сном, дядя Ваня. Заодно и за мамой в библиотеку зайду. Опасно одной-то об эту пору ходить. Сами знаете.
Это 5-летний мальчишка.
Такое несоответствие возраста и речи очень режет слух, и всех детей от кипучей недостоверности спасает только взросление (которое тоже, выражено очень неявно).
Во-вторых, добрую половину романа невозможно понять, кто же главный герой. Повествование (так же, как язык) здорово суетится и мельтешит, делая главным то одного, то другого.
Судя по финалу, автор явно хотел поговорить о взрослении, но разговора о взрослении тоже не получилось. Герои вообще не развиваются. И это в-третьих.
Это повествование скорее вширь, а не вглубь. И сюжетную линию тут заменяет набор лубочных картинок (не специально). Плюс, сильное ощущение, что автор мечется с одной такой картинки на другую: из одного дома в другой, с одного времени, на другое. И нигде его взгляд не задерживается надолго, никак не может выбрать.
Тем не менее назвать роман безнадежно плохим язык не повернется. Шапко не обвинишь в "нечувствовании" языка, он умеет сделать "красиво", умеет передать картинку, чувство, умеет выхватывать жесты и писать сцены. И кроме композиционных провалов, беда его в том, что все это в результате очень похоже на строчку из одной песенки про "ты меня пригласи в ресторан, я надену все лучшее сразу".
В общем, есть серьезное подозрение, что с романами автору связываться не стоит. Совсем.
Цитата:
Витька два дня ходил к Алибе-хану, требовал платок. Алиба-хан сначала отшучивался, а на третий день сказал… а! лучше не вспоминать, что сказал Алиба-хан! Да и вообще, никаким он не Алибой-ханом оказался, а просто старым лысым евреем. Жмотистым к тому же. Десять копеек сунул.
Букриот - блог о современной русской литературе
О чем эта книга: громкая жизнь провинции во всей красе и разудалости.
Кто автор: о, это интересно. Гуцко работал охранником в банке, а Шапко – оркестровым музыкантом, а потом - настройщиком музыкальных инструментов. Ему 75 лет! Пишет с 80х, в основном все рассказы да повести. В 2000 фрагмент из незавершенного его романа выдвигался на Букер (но мимо).
Премии и судьбы: шорт Букера и печать в «Урале». Отдельной книгой роман не издан.
Тем, кто изучает иностранный язык, некоторые учителя советуют начинать чтение не с повестей и рассказов, а с романов. Мотивируя это тем, что среднестатистический автор «выговаривает» свой словарный запас на первых 2-5 главах, и дальше ты работаешь в одной и той же лексикой.
Мы это к чему, собственно. Бывают авторы – на рассказ. А бывают – на роман.
Будем прямы и честны: «У подножья необъятного мира» – это книга, которая гремит как банки, привязанные к хвосту лошади, вздумавшей понестись отчаянным галопом. Шумно, ярко, громко. Но ничего определенного в этом шуме, да громе расслышать абсолютно невозможно. Владимир Шапко написал, как он сам это называет, поэму. Очень старомодным, очень цветастым, излишне образным художественным языком. Даже не написал, а выписал. Полотнами. Ни слова в простоте. Образность его романа исключительна, она рисует не визуальные картинки (не только их), а, скорее, ощущения: улица, которая трясет так, что начинается с живота. Женщина "запрокидывающая назад крики" в родах. Даже имена героев – громкие и лязгающие: Точно Дыня, странное несклоняемое Павлики, Шаток, Берегите Папу, Бабариха.
Эту образность можно сравнить с языком Буйды. Но если у Буйды слог гоголевский, легкий, резной и на просвет. То у Шапко – тяжеловесный и с чугунными завитушками, – «нести тяжко, бросить жалко». Причем завитушек этих так много, что за ними не видно самого фасада.
Спору нет, отдельные абзацы романа (если воспринимать роман абзацами) прекрасны. Но, напичканное сложными развернутыми метафорами каждое (каждое!) предложение, мало того, что дает суетливую, старомодно-мещанскую интонацию, так еще и замыливает основной смысл. Время, вроде, советское, послевоенное, а язык – древний, дремучий, глухой. Поселковый. Автор пытается расцветить картину, добавить огоньку. Но все почему-то остается полусерым. Невнятным. В книге очень много ощущений (шумов, мельтешениий, беготни). Но совсем мало света и цвета.
Что касается сюжета – с этим сложно. Во-первых, дети. Дети, особенно маленькие, выписаны абсолютно неправдоподобно. Они разговаривают как взрослые:
— Витька, это ты куда — на ночь-то глядя?” — с улыбкой спросит его дядя Ваня Соседский. “Прогуляться надо перед сном, дядя Ваня. Заодно и за мамой в библиотеку зайду. Опасно одной-то об эту пору ходить. Сами знаете.
Это 5-летний мальчишка.
Такое несоответствие возраста и речи очень режет слух, и всех детей от кипучей недостоверности спасает только взросление (которое тоже, выражено очень неявно).
Во-вторых, добрую половину романа невозможно понять, кто же главный герой. Повествование (так же, как язык) здорово суетится и мельтешит, делая главным то одного, то другого.
Судя по финалу, автор явно хотел поговорить о взрослении, но разговора о взрослении тоже не получилось. Герои вообще не развиваются. И это в-третьих.
Это повествование скорее вширь, а не вглубь. И сюжетную линию тут заменяет набор лубочных картинок (не специально). Плюс, сильное ощущение, что автор мечется с одной такой картинки на другую: из одного дома в другой, с одного времени, на другое. И нигде его взгляд не задерживается надолго, никак не может выбрать.
Тем не менее назвать роман безнадежно плохим язык не повернется. Шапко не обвинишь в "нечувствовании" языка, он умеет сделать "красиво", умеет передать картинку, чувство, умеет выхватывать жесты и писать сцены. И кроме композиционных провалов, беда его в том, что все это в результате очень похоже на строчку из одной песенки про "ты меня пригласи в ресторан, я надену все лучшее сразу".
В общем, есть серьезное подозрение, что с романами автору связываться не стоит. Совсем.
Цитата:
Витька два дня ходил к Алибе-хану, требовал платок. Алиба-хан сначала отшучивался, а на третий день сказал… а! лучше не вспоминать, что сказал Алиба-хан! Да и вообще, никаким он не Алибой-ханом оказался, а просто старым лысым евреем. Жмотистым к тому же. Десять копеек сунул.
Букриот - блог о современной русской литературе